Страница 25 из 58
Домами низкими столпился,
Блестит обледенелый трос,
Эсминец длинный лег у пирса.
Бегут по скалам провода,
Алеют на морозе лица,
И желтоватая вода
Туманом медленным дымится.
Таков полярный город мой— зимой...
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Вода залива еще была подернута белым, колышущимся дымом тумана, но очертания берегов проглядывали все яснее.
Будто возникая из небытия, проносились мимо прильнувшие к самой воде домики береговых сигнальных постов, проступали слоистые очертания сопок, с округлыми скосами снеговых полей, с темными вершинами, оголенными ветрами.
И линия заградительных бонов, цепь огромных черных поплавков, перегородивших вход в бухту, вдруг вынырнула из тумана и, раздвигаясь перед кораблем, проплыла по обоим его бортам.
— Дома! — сказал Калугин улыбаясь.
Он не мог не улыбаться. Дома, в родной базе, после неустанного напряжения, недосыпания всех этих дней и ночей похода... Были ли здесь воздушные налеты? Не пострадала ли база? Живы ли, целы ли друзья, товарищи по работе? Ждут ли его письма от семьи, с которой не виделся столько месяцев?
Здесь, видимо, было все в порядке. Как всегда, взбегало по крутым береговым скалам несколько линий двухэтажных деревянных домов. Каменный многоколонный циркульный дом поднимался над широкими гранитными ступенями главного причала. И серое кубическое здание штаба флота, как угрюмый форпост, серело над заливом на вершине скалы.
Уже было видно, как взад и вперед, взад и вперед ходит у его дверей вахтенный краснофлотец в тулупе и в бескозырке, с винтовкой, взятой наперевес. Мимо проплывали темные веретена подводных лодок, вытянутых вдоль причала подплава. К одной из лодок подвозили на тележках торпеды, другая медленно отходила от причала; на ее высоком стальном мостике темнела группа смотрящих вдаль моряков.
— А наших кораблей что-то не видно! — сказал Старостин.
Действительно, эсминцев не было ни у причала, ни на рейде — на все больше яснеющей, подернутой легкой рябью глади залива.
— Зато вон сколько ботишек и буксиров нагнали! Все высокие бревенчатые причалы, вытянутые по сторонам бухты, были заставлены грузными, задымленными кораблями. Кое-где они даже стояли борт к борту, их мачты казались сплетением оголенных прямых деревьев, увенчанных крестообразными ветвями. Палубы одних были безлюдны, на другие, по сходням, перекинутым на берег, взбегали фигурки в ватниках, плащ-палатках, стальных шлемах — фронтовики, кажущиеся горбатыми от вздувшихся под плащ-палатками вещевых мешков.
— Что-то делается, — сказал высокий замочный Сергеев. — Недаром никто нас не встречал. Бывало, только пройдешь Кильдин, навстречу тебе катер комдива. Поздравляют с окончанием похода, интересуются...
— А с чем поздравлять? — хмуро сказал Старостин. — Побарахтались в море и ни с чем приходим.
— Нет, тут не в этом дело! — отозвался боцман.
— Прямо руль! — скомандовал на мостике капитан-лейтенант.
Он стоял на левом крыле, озабоченно глядя вперед. Лейтенант Лужков держал руки на ручках машинного телеграфа.
— Есть прямо руль! — повторил рулевой.
— Левая малый вперед, правая малый назад! Лужков со звоном перевел ручку машинного телеграфа.
— Есть левая малый вперед, правая малый назад! Как люди, товарищ командир?
— Люди до места! [6]
Белый флажок, пересеченный красным крестом, пополз вверх по фалам.
— Есть люди до места! — крикнул старшина Гордеев.
Корабль медленно, очень медленно скользил в сторону высокой бревенчатой стенки. Командир перевесился через поручни, измеряя глазами расстояние до берега.
— Левая стоп, правая малый назад!
— Есть левая стоп, правая малый назад! — снова звякнул машинный телеграф под рукой Лужкова.
— Шар долой, землю поднять! [7]— командовал Ларионов.
Черный фанерный шар заскользил вниз. Вверх взлетел клетчатый, сине-белый флажок.
— Левая малый вперед!
— Есть левая малый вперед!
— Землю долой, шар на средний!
На фок-мачте трепетали спускаемые и поднимаемые флажки. Калугин уже начинал разбираться в значении этих команд, в названиях флажных сигналов, говорящих о маневрировании корабля.
Он всматривался в лицо капитан-лейтенанта. Две резкие вертикальные морщины легли вдоль тщательно выбритых щек, оттеняя жесткий, волевой рот, плотно сжатые губы.
— Легче влево, одерживай, одерживай, не пускай сильно!
Это команда рулевому, высоко поднявшему плечи и вытянувшему вперед голову над гладкой рукояткой штурвала. Эсминец уже был совсем близко от пирса, но почти неподвижно стоял на воде; почти не уменьшалась черная лаковая полоса воды между его бортом и высокой бревенчатой обледенелой сверху стенкой.
— Сколько до стенки? — крикнул вниз командир.
— До стенки тридцать метров! — донесся голос боцмана.
— Обе малый вперед! — приказал Ларионов.
— Малый вперед обе! — повторил Лужков, звякнув ручками телеграфа.
— Стоп машины! Подать кормовой! — скомандовал Ларионов.
«С каким напряжением командует капитан-лейтенант, когда эсминец уже стоит у самого причала, — думал Калугин. — Как Ларионов охраняет корабль, с какой придирчивой осторожностью подводит его к стенке! Военный корабль, переносящий любые испытания в море! Значит, нельзя сразу, в притирочку, как пишут в морских романах, подойти и ошвартоваться у пирса».
Нет, очевидно, нельзя! Вот, собрав длинный бросательный конец в свободные кольца, один из матросов кинул его через борт. Он пролетел над водой, упал на край стенки; стоящий на берегу краснофлотец подхватил его, вытащил на берег тонкий стальной трос. Несколько других матросов помогли закрепить трос вокруг чугунной тумбы.
Теперь корабль вплотную подтягивался к причалу, и боцманская команда «Громового» уже стояла наготове с кранцами в руках, готовясь опустить их за борт корабля, чтобы ослабить его соприкосновение с пирсом.
С борта на берег перебросили деревянные сходни. И вахтенный краснофлотец с винтовкой вытянулся возле них на берегу.
— Смирно! — скомандовал лейтенант Лужков. Ларионов уже торопливо сходил на берег. Следом — старший лейтенант Снегирев. Калугин успел лишь на минуту забежать в каюту, сменить полушубок на шинель, захватить противогаз и полевую сумку, а они уже шли по заснеженным доскам пирса, в сторону штаба, в сторону коленчатых узких мостков, бегущих вверх по скалам.
Калугин тоже шагнул на сходню. Берег, твердая земля! Здесь можно идти и идти вперед, и никакая грань борта не остановит тебя. Теперь он понимал чувства моряков, ступающих с корабля на сушу.
Взбежав по сходням, он оглянулся на пирс. «Громовой» стоял там, прижавшись к высокой стенке, белея рядом стальных надстроек, длинными орудийными стволами, укрытыми плотным брезентом. На его корме развевался перенесенный с мачты военно-морской флаг; на носовом флагштоке — огненный гюйс; над широким полукруглым мостиком поднималась стройная мачта. Фигуры сигнальщиков двигались там, подняв бинокли к ясному небу.
И вдруг новое, горячее чувство пронизало его. Привязанность к кораблю. Он провел на нем всего несколько дней, а уже ощущал к нему какое-то родственное чувство.
«В море — дома!» — подумал Калугин. В первый раз эта фраза показалась выражением, имеющим глубокий жизненный смысл.
Но это чувство возникло лишь на мгновение, затерялось в других ожиданиях и мыслях.
Он глядел кругом и видел: нечто изменилось в быту базы. На улицах необычное движение, в порту необычное количество кораблей.
Навстречу ему сбегал по трапу отряд. Обветренные молодые лица, на головах шерстяные подшлемники; стальные покрашенные в белое шлемы покачиваются под рукой у каждого, рядом со штыком и походным котелком. Поверх полушубков висят куцые черные автоматы; грузные подбитые войлоком валенки бесшумно ступают по сходням. Морская пехота, автоматчики идут грузиться на корабль. А по другим сходням спускается еще отряд. Некоторые корабли внизу уже заполнены бойцами. Неужели началось наступление, долгожданное наступление?