Красный ветер

— Я говорил с генералом Дугласом, — сказал он, — и получил от него приказ: в четыре ноль-ноль всем бомбардировщикам, находящимся в данный момент на аэродромах Эль Кармоли и Алькасареса, вылететь для массированного бомбового удара по транспортному узлу в Севилье — туда прибыли эшелоны с военными грузами для фашистов, и надо постараться эти эшелоны уничтожить.

— Вива генерал Дуглас! — воскликнул Павлито. — Отныне и во веки веков я буду считать его самым умным и самым порядочным человеком на свете! Пошли, Денисио!

— Одну минуту, — улыбнулся — капитан Маноло. — Я доложил генералу Дугласу, что на аэродромах Эль Кармоли и Алькасареса в данный момент находятся всего пять бомбардировщиков: три «потеза» и два «бреге».

— Три «потеза» и два «бреге»? — Павлито удивленно посмотрел на Маноло. — А наш «драгон»? Почему ты молчишь, Денисио? Почему ты так спокойно слушаешь камарада хефе Маноло и ни слова ему не возражаешь?

— Подожди, Павлито, — прервал его Маноло. — О вашем «драгоне» генералу Дугласу я докладывал. Сказал ему, что эта старая тачка вряд ли в состоянии в данный момент выполнить роль бомбардировщика.

— В какой данный момент? — Павлито без прежнего дружелюбия посмотрел на Маноло. — Что ты все время твердишь: «В данный момент… В данный момент…» Или вы здесь, в Испании, разучились говорить по-русски? Наш «драгон» — самый настоящий бомбардировщик и ни в чем не уступает таким тачкам, как «бреге» или «потезы». За это я ручаюсь своей головой.

— И что сказал генерал Дуглас? — спросил Денисио.

— Он сказал: «Пусть летчики „драгона“ этот вопрос решат сами. Если они считают, что их машина хоть в какой-то степени может…»

— Она все может, — твердо проговорил Денисио. — Павлито прав: она ничуть не хуже всех этих «потезов» и «бреге». Мы пологим со всеми, капитан. Но нам нужны бомбы.

— Их уже подвозят к вашему «драгону», — засмеялся Маноло. — Я ведь не сомневался, что все так и будет.

— А он настоящий летчик, этот капитан Маноло, — склонившись к Денисио, шепнул Павлито.

Вальехо, один из аэродромных механиков и два моториста заканчивали подготовку машины к вылету. Моторы были тщательно опробованы, баки полностью заправлены горючим, оружейники проверили пулеметы и подвесили бомбы. Механик, правда, все время сокрушенно качал головой и говорил Вальехо:

— Летать на таком катафалке — это все равно что нырять с вышки с камнем на шее. Вы хотя бы помолились святой мадонне и попросили ее, чтобы вас сквозняком не выдуло из кабины… А потом вот еще что, парень: возьми-ка ты с собой в дорогу пару банок масла. Клянусь своим покойным дедом, оно тебе пригодится. Когда будете перетягивать Сьерру-Неваду, попроси летчика, чтобы он на минуту-другую притормозил. Понял? Выйдешь и дольешь масла в свою керосинку.

Вальехо уже успел узнать: механик считается здесь первым остряком и страшно любит, чтобы над его остротами от души смеялись. Кто оставался равнодушным, тот не мог рассчитывать на дружбу этого человека. Вальехо, боясь как бы механик не поднял бучу, в результате чего «драгон» могли бы поставить на прикол, поминутно хватался за живот, вытирал слезы и делал вид, что задыхается от смеха. А механик, воодушевленный и благодарный, продолжал:

— Но зато вам не надо бояться встречи с фашистами. Если они приблизятся к твоему кабриолету и как следует его разглядят, их сразу же хватит удар от страха. Это же не «драгон», подумают они, а настоящая адская машина! И попадают, как подстреленные куропатки…

— Ха-ха-ха! — корчился Вальехо. — Уморишь ты меня, парень, ей-богу, уморишь! — Отворачивался в сторону и шепотком говорил: — Тупорылая свинья! Полудохлая треска острит лучше, чем ты, болван. Дай мне только вернуться назад, я тебе отвечу…

Закончив подготовку машины, механик и мотористы ушли к другому самолету, и Вальехо остался один. Он уже знал, куда они полетят: штурман с «бреге», проходя мимо Вальехо, спросил: «Тоже на Севилью?» Вальехо коротко, с достоинством, как и подобает члену боевого экипажа, ответил.: «Ударим!» — «А кто командир этого лайнера?» — спросил, усмехнувшись, штурман. Вальехо, для эффекта помедлив, сказал: «Русский летчик». — «Русский летчик? — удивился штурман. — Ты не врешь, парень?» Вальехо обиженно хмыкнул: «Врут цыганки и сороки…»

А потом появилась Эстрелья. Появилась, когда над морем небо уже начало голубеть и, хотя рассвет еще не наступил, чувствовалось, что пройдет еще немного времени — и вспыхнет утренняя заря, погасив последние, теперь совсем потускневшие звезды.

— Ты чего не спишь, Вальехо? — спросила Эстрелья. — Нам скоро вылетать.

— Да, скоро, — с загадочным видом ответил Вальехо. — Но тебе-то зачем торопиться, Эстрелья, пяток часов ты смело можешь где-нибудь придремнуть.

— Как это понимать? Неисправна машина?

— Она еще никогда не была исправна так, как сейчас. Механик Вальехо не терял времени даром… Говорят, вон в том домике — видишь, на краю аэродрома? — есть комнатка для женского персонала. Иди поспи, Эстрелья, ты ведь еще не отдыхала…

— Довольно болтать! — рассердилась Эстрелья. — Через два, часа нам подвезут наш груз. Где Денисио и Павлито?

— Денисио и Павлито? Они передавали тебе горячий привет и сказали, чтобы ты не беспокоилась. И еще они сказали так: Эстрелья должна ожидать здесь и никуда не отлучаться. К их возвращению у нее все должно быть готово.

— Черт знает что! — Эстрелья вплотную подошла к Вальехо, внимательно на него посмотрела. — Ты, наверное, опорожнил не один поррон, бродяга. И тебе как следует влетит от Денисио.

Вальехо засмеялся:

— Я никогда еще не был трезв так, как сейчас, милая сеньорита… Ладно, не буду тебя больше мучить, а то ты можешь сгореть от любопытства. Мы летим на Севилью, Эстрелья. Мы летим выполнять боевое задание. Глянь-ка вот сюда, видишь? Это бомбы. Бомбы, которые мы сбросим на головы фашистов. Теперь тебе все ясно?

Эстрелья оторопело смотрела на Вальехо, и веря, и не веря тому, что он сказал… Нет, Вальехо, конечно, говорит правду. Это видно по его лицу: оно сразу стало серьезным, и даже в полутьме можно было увидеть, как в глазах Вальехо появилась такая же жесткость, какую Эстрелья не раз видела в глазах у летчиков, вылетающих на боевое задание… И бомбы… Бомбы на Севилью… На ее красавицу Севилью, где ей знакомы каждый камень, каждая улочка, каждое деревце. Ей вдруг показалось, будто она услышала ни с чем не сравнимый гул Гвадалквивира — воспетой испанским народом реки, которая, наверное, сейчас побурела от крови. Тени от высоких тополей прыгают, пляшут по волнам Гвадалквивира, и так же, как река, шумят их кроны, опаленные войной. А может быть, их уже и нет — сожгла их война, выворотила с корнями и понес их Гвадалквивир в неизвестное… Как это сказал Лорка?

Странно, все странно: ноет сердце Эстрельи, растет великая жалость к своей Севилье, где через несколько часов вздыбится земля и поднимутся к небу столбы огня и дыма, но гнев охватывает ее душу, когда она вспоминает, что стало с простым народом Севильи, сколько крови там пролили фашисты. Своими руками бросала бы Эстрелья бомбы на головы тех, кто безжалостно убивал стариков и детей, кто жег Севилью. «Смерть за смерть, кровь за кровь!» Где она слышала эти полные жестокости и справедливости слова?..

— Давай посидим, Вальехо, — сказала она. — Давай поговорим.

— О чем? — спросил Вальехо.

— Я хочу лететь с вами.

— Ты? Тебе нельзя.

— Я хочу лететь с вами, — повторила Эстрелья. — Я имею на это право.

— Денисио не разрешит. Он не может разрешить. Его за это накажут. И вообще.

— Что — вообще? Если бы ты был на месте Денисио — ты разрешил бы?

— Не знаю. Наверное, нет? А может, и разрешил бы; Денисио говорит, что там у них много женщин-летчиц. Но ты не летчица. Что ты будешь делать, если полетишь?