Страница 53 из 101
Сапер в это время подтягивал ремни парашюта и говорил Ивану Сирицыну:
Ну и работенка у вас!.. Сейчас — живой, а через минуту пуля-дура пробила бак — и готово. За кустик не спрячешься, в окопчик не спрыгнешь. В общем, не завидую…
Он прикрепил какой-то ящик к парашюту, подошел к двери самолета, приготовился. Летчик сбавил газ, ввел машину в пологий вираж и махнул рукой стрелку-радисту. Сирицын крикнул:
Пошел!
Крамич кивнул головой, шагнул в бездну.
Удачи тебе, товарищ, — сказал Иван.
Звезды казались близкими. Млечный Путь был рядом, он тянулся в бесконечную даль, словно дорога, усыпанная маленькими алмазами. Внизу, будто вынырнув из Днепра, катилась луна. Река теперь блестела миллионами искр, только у ее крутого берега лежала на воде густая тень, в которой мигали звезды…
Врач смотрел и смотрел в иллюминатор, не в силах оторвать взгляда от этой волшебной красоты:
Боже мой, это же чудо, никогда мною не виданное!
Штурман ответил:
Дело дрянь, папаша. Ни одного облачка, а тут еще эта дура луна. Как бы не засекли ночные «мессеры»…
И в ту же секунду Андрей крикнул:
Внимание!
Метрах в семидесяти с правого борта промелькнула черная тень, потом вторая. Стрелок-радист, подскочил к башенке, развернул турель. Андрей взял управление, убрал газ, ввел машину в крутое пике. Медсестра схватилась за уши руками, простонала:
Ой, больно!..
Откройте рот, что-нибудь громко пойте, — посоветовал бортмеханик.
Пойте арию Тамары из «Демона», — подсказал штурман. — Это помогает.
В темноте пронеслась светящаяся пулеметная трасса. Близко, совсем рядом с правым крылом. На миг в самолете стало светло, и штурман увидел, как врач обхватил голову медсестры руками и прижал ее к себе, словно укрывая от свинцового дождя. В глазах врача были растерянность, беспомощность, страх.
Ария Тамары помогает слабо, — сказал бортмеханик. — Лучше всего, говорят, петь «Не пой, красавица, при мне ты песен Грузии печальной».
Боже мой, они еще могут шутить в такую минуту! — удивленно и с укоризной воскликнул врач.
Андрей вел машину к земле. Он считал, что в этом — единственное спасение от «мессершмиттов»: на фоне темного леса темный силуэт самолета может потеряться из виду, и немцы отстанут. Высотомер показывал уже четыреста метров, когда штурман крикнул:
С левого борта «месс»!
Иван Сирицын рванул турель влево, послал навстречу истребителю длинную очередь. И сразу же все почувствовали, как задрожал самолет от ответного удара противника. Будто вдруг налетел косой поток крупного дождя, прошивая насквозь дерево и металл, встряхивая тяжелый, неповоротливый корпус корабля. Потом снова перед самыми винтами блеснула трасса, и снова стрелок послал в ночь длинную очередь…
На некоторое время все затихло. Сквозь открытое оконце пилотской кабины было слышно, как свистит рассекаемый крыльями ветер и шумят винты. Медленно, чтобы не создавать большой перегрузки, Андрей вывел машину из пикирования, дал газ и взглянул на приборы: сто пятьдесят метров. Днепр скрылся где-то далеко за лесом; под левым крылом извивалась широкая полоса уже другой реки. Андрей снял с крючка планшет, посмотрел на карту: Березина. Курс лежал перпендикулярно реке, надо было пересечь ее и лететь к цели. Он отдал штурвал влево, нажал на педаль. Машина слегка накренилась, но педаль подалась что-то уж очень легко. Летчик снова нажал на педаль. Руль поворота не действовал. «Перебит трос!» — острая, как игла, мысль кольнула мозг, на короткий миг расслабила волю. Но только на короткий миг. Еще не думая, об этой страшной опасности, Андрей уже искал решение, которое могло бы спасти самолет от катастрофы. «Садиться на одном из пологих берегов реки и уходить в леса? Чудишь, ты, Андрей, — сказал он самому себе. — Места незнакомые, может быть, здесь фрицев видимо-невидимо. И врач с сестрой… Их ждут там…»
Подошел штурман, наклонился к Андрею:
Меняй курс, командир. Вот здесь пересечем Березину; до точки осталось сто шесть километров.
Хорошо. — Андрей кивнул головой. — Иди к стрелку, наблюдайте за воздухом.
Когда штурман вышел из кабины, второй пилот спросил:
Трос?
Андрей опустил голову?
Руль поворота отказал.
Будем садиться?
Будем лететь… Иди в хвост, посмотрите с механиком, может быть, найдете обрыв…
Никита смотрел на землю, смотрел на карту и все больше и больше нервничал: вот здесь, в трех километрах на запад от этого поворота реки, должна быть посадочная площадка, приготовленная партизанами. Рядом — лес, простирающийся на десятки километров в сторону от реки. В этом лесу и находится штаб партизанского соединения, которым командует бывший секретарь обкома партии Федор Миронович Гайдин. Когда Никита получал задание на полет, ему показали шифровку Гайдина: «Для проведения операции 8-б прошу срочно доставить полтонны тола. Встречаем на точке «К», площадка 700 метров с юга на север».
Никита не знает, что представляет собой операция 8-б, но он знает: тол надо доставить срочно, и точку «К» он нашел бы с закрытыми глазами. Трудно представить более характерный ориентир, чем тот, над которым сейчас находился самолет. С высоты тысяча метров хорошо видна петля заброшенной узкоколейной дороги, отлично просматривается темный контур лесного массива, подходивший к самому повороту реки. Видна даже сама площадка — ровная поляна длиной шестьсот-семьсот метров; справа от нее тянется проселочная дорога…
Но нет на этой поляне условных сигналов, не может Никита посадить машину, не рискуя попасть в руки фашистов. А время идет, в баках остается все меньше и меньше бензина, светящаяся стрелка часов показывает первый час ночи.
Штурман, карту!
Никита не сомневался, что он привел самолет точно к цели, но все же решил еще раз уточнить штурманские расчеты.
Штурман сел рядом, положил на колени развернутый планшет с картой.
Мы над целью, командир, — твердо сказал он. — Вот изгиб реки, вот железка. И по времени прилет совпадает с расчетом. Не может быть, чтобы мы ошиблись…
Сигнал «Я — свой» давали правильно?
Два коротких мигания — левым бортовым огнем, один длинный — правым. Все точно, командир.
Черт знает что! — Никита развернул машину в сторону леса, снизился до четырехсот метров и летел, вглядываясь в землю.
Ни одного огонька, ни малейшего движения. Все внизу было мертвым, будто здесь никогда не ступала нога человека. Лес стоял как заколдованный. Никите казалось, что он физически ощущает его тягостную тишину. И эта тишина давит на мозг тяжелым грузом, невольно вызывает тревогу. Уж лучше бы с земли вдруг ударили из пулеметов, разорвали безмолвие грохотом зениток, тогда сразу все стало бы ясным: здесь засада, ловушка, надо уходить…
А время идет, моторы жадно поглощают бензин, и возникает беспокойная мысль: «Долетим ли обратно? Хватит ли горючего перетянуть линию фронта?»
Радиста ко мне! — крикнул Никита.
Штурман на минуту покинул пилотскую кабину и вернулся с радистом. Никита приказал:
Свяжись со штабом, передай: «Вышли точно на цель, сигналов нет, не встречают. Горючего осталось только на обратный путь, жду распоряжений». Иди.
Он снова развернул машину, еще больше снизился, прошел над полями. Второй пилот заметил:
Ни души.
Тоже мне, партизаны! — проворчал Никита. — Небось, фрицы пришли и загнали их в тартарары. А ты летай теперь, трын-трава… Но если здесь фрицы, почему не стреляют? Не думают же они, что я сяду без сигналов! Не такие они дураки, чтобы считать дураками русских летчиков. Пройдем еще раз над опушкой. Штурман, повтори: «Я — свой».
В это время вернулся радист с радиограммой.
Ну, что там решили? — спросил Никита.
Передали: «Никаких изменений, уточните расчеты, вас ждут».
Кто нас ждет?! — в бешенстве закричал Никита. — Или штабисты там думают, что лейтенант Безденежный не летчик, а лапоть? Трын-трава, если они говорят, что нас ждут, так мы сядем… Посмотрим, что из этого получится… Что это?..