Шпага чести

— Молодец! — не удержался Эрнест Пети, слушавший разговор. — С таким инженером наши летчики могут не беспокоиться за технику.

— Мы знали, кого направить сюда, — отозвался генерал Шиманов.

Сергей Давидович слушал похвалы, а сам соображал, какую бы еще пользу извлечь для полка из доброго к нему отношения высокого начальства. И уже собирался обратиться с просьбой о присылке нового оборудования для ремонтной мастерской, но тут Пети сказал подошедшему Пуйяду;

— Пьер, дело к обеду, прекращай полеты, строй весь личный состав.

Через час в морозном воздухе над летным полем, под трепетание на ветру французского и советского флагов торжественно зазвучала «Марсельеза», а затем — Гимн Советского Союза. Они исполнялись в честь награждения летчиков полка.

Генерал-полковник авиации Н. С. Шиманов, объявив Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 февраля 1944 года, вручил ордена Красного Знамени подполковнику Пуйяду, капитану Бегену, старшим лейтенантам Альберу, Лефевру, лейтенанту де ля Пуапу. Вместе они сбили 45 вражеских самолетов. Лейтенант Риссо и младший лейтенант Фуко удостоились ордена Отечественной войны 1-й степени, Жаннель и Матис — Отечественной войны 2-й степени.

— Младший лейтенант Жеральд Леон! — зачитывали далее наградные документы.

— Младший лейтенант Леон погиб на поле брани за Отечество, — прозвучало в ответ из строя.

— Младший лейтенант Жеральд Леон посмертно награжден орденом Отечественной войны второй степени и орденом Почетного легиона.

То же самое повторилось, когда прозвучали имена Бальку, Бона, Дени, Ларжо… Их останки, как и тех, кто погиб раньше, покоились в русской земле. Далеко не у всех был могильный холмик. Одни превратились в пепел. Другие, замурованные в кабинах, бесследно канули в леса и топи. Третьи в числе безымянных солдат похоронены в братских могилах.

К сожалению, так уж устроен мир: правое дело без жертв не отстоишь. Много лет спустя после войны «нормандцы» будут петь:

Торжественное построение закончилось обедом, веселым чаепитием из подаренного тульского самовара.

Гости улетели, а летчики были приглашены в Дом Красной Армии на балет Чайковского «Лебединое озеро» с участием Ольги Лепешинской.

После того памятного дня в полку целый месяц не было происшествий.

— Награды подняли дух, — констатировал Лефевр.

— А может быть, это результат вашей работы? Помогли новичкам встать на ноги, — высказал предположение Пуйяд.

— Старожилы полка сделали, конечно, все, что было в их силах. Дай бог, чтобы и дальше все шло, как сейчас.

— Завтра, Лефевр, восемнадцатое марта. Генерал Пети обещал, что в этот день к нам прибудет еще группа летчиков.

— Так, смотри, мы перерастем рамки полка.

— К тому все идет, дорогой.

— Выходит, работы у нас никогда не убавится?

— Выходит, так.

По злому стечению обстоятельств вновь прибывшим пришлось начинать службу в «Нормандии» с участия в похоронах.

Жуар и Бурдье — неразлучные друзья. На земле и в воздухе — вместе. Ни один не признавал за собой права ведущего. Оба равны. Потому по очереди летали в качестве ведомого.

Это шло вразрез с наставлением по производству полетов, но Пуйяд поощрял такую дружбу, видя в ней залог неуязвимости в бою. Полковые же шутники реагировали по-своему.

— А как у вас с девушками? — то и дело «подначивали» их.

На это оба отвечали:

— Не волнуйтесь, и тут полный порядок.

Вокруг Жуара и Бурдье всегда была атмосфера душевного, сердечного притяжения. Они всегда — центр веселой компании, где в почете шутки и смех. Оба симпатичные, ладно скроенные, они могли и спеть и сплясать. На этой почве Жуар и Бурдье быстро нашли общий язык с Лораном — обладателем великолепного голоса. Александр исполнял целые арии из опер, Жуар и Бурдье с удовольствием подпевали ему.

В тот день, 18 марта, они с утра, бреясь, дружно спели знаменитую каватину Фигаро из оперы «Севильский цирюльник».

Ничто не предвещало беды. Но она пришла как гром среди зимы.

Жуар в Бурдье поднялись в небо, начавшее затягиваться тучами. В наборе высоты им пришлось пробивать облака.

— Бурдье, подтянись, не отрывайся, — предложил по радио Жуар.

Самолеты ныряют в серую пелену.

Что произошло в следующую секунду, не видел никто. Только два «яка» на глазах у всех, беспорядочно переворачиваясь, вывалились из плотных облаков и неуправляемо понеслись к земле. По всей вероятности, Бурдье, прибавив обороты, чтобы не отстать от Жуара, столкнулся с ним.

На аэродроме все оцепенели от ужаса. Вздох облегчения вырвался у многих, когда от самолета ведущего отделилась черная точка и над ней раскрылся белый купол. Ждали, что вот-вот покинет борт и пилот ведомого. Но тут произошла еще одна трагедия: пылающая машина Бурдье задела раскрытый парашют, и тот вспыхнул как спичка.

Более страшного зрелища в небе никому видеть не приходилось. Это была катастрофа из числа тех, которые надолго выводят всех ее свидетелей из душевного равновесия.

Тела погибших друзей положили рядом на трехцветное национальное полотнище. И в смерти они неразлучны.

Потрясенные летчики стояли вокруг. В ушах каждого продолжало звучать «Фигаро там, Фигаро здесь», а уста тех, чьи задорные голоса они слышали еще утром, были сомкнуты навсегда.

Черный траур царил в полку.

Он привел в крайне угнетенное состояние и только что прибывшую группу летчиков во главе с капитаном Луи Дельфино. Чем-то отдаленно схожий с Пьером Пуйядом, он стоял, в скорби склонив голову, а рядом в глубокой печали застыли Гастон, Жецес, Пинон, Лемар, Эмоне, Перрен, Мансо, Меню, Микель, Табуре. С первой минуты пребывания на тульской земле они получили жестокий урок того, как можно сложить крылья, даже не побывав в воздушном бою.

С новым отрядом летчиков прибыл и кюре Патрик. Вместо первой проповеди ему предстояло отпевать погибших. Среди французов верующих почти не было — проявляли уважение к религиозным обрядам лишь традиционно. Этого не мог не заметить проницательный служитель культа. Заботясь об укреплении своего престижа, он хотел было и похороны организовать согласно религиозным обычаям. Но этому помешало одно непредвиденное обстоятельство.

Весть о трагедии в полку «Нормандия» быстро докатилась до Москвы. Военная миссия сразу же направила в воинскую часть месье Карбринелла и Люсетт Моро — землячку Жюля Жуара. Девушке было доверено нелегкое поручение: запечатлеть в памяти похороны, чтобы потом, по возвращении на родину, рассказать о них родителям Жуара.

Имя Жуара к тому времени уже было широко известно. В воздушных сражениях над Францией он сбил пять фашистских самолетов. Был несколько раз ранен. На обычной лодчонке бежал от вишистов в Англию. Затем попал в Дакар, где его арестовали и бросили в тюрьму. Вырвавшись из нее, через Испанию пробился в Африку, где присоединился к силам «Сражающейся Франции».

Никакие испытания на пути в «Нормандию» не сломили волю и мужество Жуара, и вот на тебе: по глупой случайности так нелепо оборвалась его жизнь.

Карбринелл настоял на погребальной процедуре в соответствии с французским армейским уставом, и кюре вынужден был согласиться.

Последним пристанищем друзей стала могила в приаэродромной рощице. Люси возложила на нее большой венок живых цветов, привезенный из Москвы, посреди которого водрузила собственноручно вырезанный из картона и обклеенный фольгой лотарингский крест.

Поминальный обед прошел при полном молчании. Но французы не были бы французами, если бы присутствие дамы не заставило их хоть на некоторое время забыть о печали и горестях. Как только встали из-за стола, все столпились вокруг Люси.

Люсетт знали все, даже и те, кто никогда раньше не видел ее. У каждого нашлось к ней какое-то, пусть самое незначительное, но дорогое дело. Ведь исполнить его должен был милый, нежный и ласковый ангел-хранитель полка, близко к сердцу принимающий все, что касается «Нормандии».