Страница 120 из 129
― Извините, можно у вас погреться?
Я смотрел на него. Он был весь мокрый и грязный с ног до головы, и у него зуб на зуб не попадал от холода. Я на всякий случай встал и сказал нерешительно:
― 3–заходите…
На нем была толстая куртка с множеством карманов, стега ная, словно ватник, а из–под куртки торчали ноги в черном балетном трико в обтяжку. Обуви на ногах не было никакой. Это уже само по себе было странно, но он еще весь был вывалян в грязи, даже лицо было в грязи, будто его километра три протащили по деревенской улице волоком.
Он присел на табурет и улыбнулся. Улыбнулся весело, но с трудом ― у него лицо сводило от холода. Я молча притащил керогаз и стал его разжигать, а незнакомец сидел, обхватив себя руками за плечи, и звонко стучал зубами. Я разжег керогаз. Незнакомец с трудом выговорил «спасибо» и протянул руки к огню. От куртки сразу повалил пар, и запахло сыростью.
— Где это вы так? ― спросил я. ― Машина застряла? Он посмотрел на меня, засмеялся и сказал:
— Ага, машина.
Он совсем не походил на человека, у которого застряла машина. У него было худое веселое лицо, очень смуглое, какое–то хитрое и довольное, словно он только что кого–то очень ловко обманул или перехитрил. И весь он был ловкий, крепкий, прочно сбитый. Было в нем что–то от молодого Мефистофеля.
― Далеко? ― спросил я.
— Километров пять отсюда, ― сказал он. ― Я зашел в поселок, смотрю ― везде спят. Ну, думаю, имею один грипп. А тут ваше окно. Я так обрадовался, ей–богу!
— Слушайте, ― сказал я. ― Снимите ваш балахон. Он же мокрый насквозь.
Он посмотрел на меня, подумал и стал снимать куртку. Ни когда в жизни я не видел такой сложной куртки. На ней было штук двадцать молний, и больше всего она напоминала пояс для спасения на водах. Он снимал ее минут пять, время от времени вздрагивая и судорожно поводя плечами.
— А где ваши ботинки? ― не вытерпел я.
— В грязи утопил, ― ответил он и опять засмеялся. ― Грязь у вас здесь ― прямо первобытная. Хорошо!
Под курткой у него оказалось все то же облегающее трико без ворота. Я хотел взять у него куртку и развесить в сенях, но он сказал:
— Нет, не надо, спасибо. Я так.
— Что значит ― так? ― удивился я. Он свернул куртку в рулон и положил у своих ног. ― Так она и до утра не просохнет.
Он хихикнул.
― Не беспокойтесь, ей–богу. Мне до утра ждать не придется. Пусть здесь полежит.
И тут я заметил одну странную вещь. Эта черная рубашка у него тоже была вся в грязи. Грязь уже подсохла и отваливалась серыми струпьями. Я сразу подумал: как это так много грязи могло попасть ему под куртку? С другой стороны ― глупо лазить под машиной в трико, если есть толстая стеганая куртка.
Незнакомец грел руки над керогазом и смотрел на огонь. Он задумчиво улыбался. Странное у него было лицо. По–моему, он совершенно забыл обо всем ― и обо мне, и о первобытной гря зи… Конечно, про машину он врал, но кому придет в голову бродить ночью под дождем в таком балетном наряде?.. Чем–то он мне нравился все–таки ― может быть, по контрасту с нудным престарелым академиком… Я сказал:
― Хотите водки? ― Он все еще вздрагивал и поеживался.
Он поднял на меня глаза, и я увидел, что он колеблется. Тог да я встал, сходил за водкой и принес два стакана. Он уставился на водку, затем снова посмотрел на меня.
― Знаете… ― нерешительно сказал он. ― Пожалуй, не сто ит… ― Он снова посмотрел на водку и вдруг махнул рукой. ― А ну их всех! Выпью!
Он взял свой стакан, чокнулся со мной и выпил залпом. Я по додвинул ему холодные котлеты и налил еще. Он подмигнул мне, снова махнул рукой и снова выпил.
― Все равно никто не узнает, ― заявил он. ― А узнают, так тоже не беда.
Я заметил у него на ладони свежие царапины. Под ногтями было полно грязи, а один ноготь был сломан и надорван, и на нем запеклась кровь.
Он взял с тарелки котлету, сунул ее целиком в рот и невнятно спросил:
― Что тут у вас новенького?
― Где это ― у нас?
Он немножко смешался.
― Ну здесь, в этих краях… И вообще… Я на своей машине газет не получаю.
Я сказал, что на своей даче тоже не получаю газет. Он кивнул и снова протянул руки к огню.
— А тут у вас ничего… Только холодно.
— Погода дрянная, ― сказал я. ― Лето называется…
— Да, погодка не летняя, ― сказал он с удовольствием. ― Дождь. Кругом дождь. Я там влез в кусты ― мокро, ужас! ― Он радостно засмеялся.
Странный он был человек: грязный, мокрый, промерзший и все–таки чем–то необычайно довольный.
— Так что же у вас за машина? ― спросил я иронически.
— «Победа», ― быстро ответил он. Слишком быстро.
— Не вездеход?
— Да нет, пожалуй, не вездеход.
— И вас, конечно, снесло в кювет, ― сказал я.
— А почему ― конечно? Впрочем, действительно снесло. И представьте себе, именно в кювет… А скажите, сельсовет у вас тут есть?
Врал он весело и совершенно откровенно ― он даже не пытался скрывать этого.
― Нет, сельсовета у нас нет, ― сказал я медленно. ― У нас дачный поселок. А зачем вам сельсовет?
Он засмеялся мне в лицо:
— А как же! Машину вытащить надо? Надо. А чем тащить? Трактором?
— Да, ― сказал я неопределенно. ― Действительно… Трактором.
Наступило молчание. Он смотрел на меня с откровенной насмешкой. Тогда я сказал внушительно:
― А вот милиция у нас есть. Совсем рядом ― через два дома…
Незнакомец замахал на меня руками.
— Ну зачем же милиция?! ― закричал он. ― Давайте уж как–нибудь обойдемся без милиции!
— Давайте, ― согласился я. Он мне нравился, несмотря ни на что. Бдительность моя дремала.
— Славный у вас поселок, ― заявил он неожиданно. ― Тут дачу можно снять?
— Чего славного? ― проворчал я. ― Грязища да скука…
— Скука? Какая же это скука? Кругом зелень, речка, наверное, есть…
— Речка есть, ― сказал я.
— Ну вот видите! И девушки здесь, наверное, приятные…
— Откуда здесь девушки, ― сказал я сердито. ― Одни жены дачные ― поперек себя шире…
Он так и залился смехом, совершенно детским, и долго не мог остановиться, а потом вдруг настороженно прислушался и спросил:
— А до города далеко отсюда?
— Километров тридцать.
Я увидел, что вокруг его свернутой куртки натекло воды. Я нагнулся и протянул к куртке руку ― он поймал меня за запястье.
― Не надо… ― попросил он. Пальцы у него были горячие и твердые, как железо.
― Она же вся мокрая… ― сказал я и попытался освободиться.
Он легко отвел мою руку.
― Ей–богу, не надо. Так высохнет. И потом я скоро все равно пойду.
Он отпустил мою руку.
― Куда же вы пойдете в такой дождь? ― сказал я. ― Оставайтесь ночевать.
Он подмигнул мне.
— А машина? Вдруг сопрут!..
— Как хотите, ― сухо сказал я. Все–таки он очень утомлял, этот странный человек.
А он весело запел: «Как в моем садочке…», опустился на корточки и стал разворачивать свою неприкосновенную куртку. Когда он развернул ее, откуда–то выпала маленькая черная коробочка и стукнулась об пол. Он ее сразу подхватил и сунул обратно в куртку. Я заметил только, что на коробочке горел зеленый огонек.
― Чуть не раскокал… ― прошептал незнакомец и снова свер нул куртку изнанкой внутрь. Я промолчал.
Он легко вскочил и бесшумно подошел к окошку. Я сидел и смотрел, как он, прижав лицо к стеклу, вглядывается в темноту.
― Это главная улица, да? ― спросил он, не оборачиваясь.
Я сказал, что главная. Великолепного сложения был этот человек ― стройный, плечистый, настоящий борец. Черное трико словно обливало его.
Он повернулся, несколько раз прыгнул на месте ― мягко, как кот, и сказал весело:
— Вот я и обсох. Спасибо.
— На здоровье, ― буркнул я и подумал, а не спросить ли у него все–таки документы.
Но в эту минуту на улице взревели моторы, и в окна ударил свет прожектора.
― Прекрасно! ― сказал незнакомец. ― Это за мной.
Он сразу как–то подтянулся, перестал улыбаться, торопливо подобрал и набросил на плечи свою куртку и снова подошел к окну. Я увидел, что он открывает окно, и на всякий случай поднялся. На улице под дождем стояли две огромные машины на гусеницах. Послышались голоса. Незнакомец открыл окно и высунулся по пояс. «Сейчас он сунет руку в задний карман…» ― подумал я и приготовился на него прыгнуть. Но он только крикнул: