Ванька-ротный

А солдату что! Ковылял он вдоль отбитой деревни, зачерпнул пару пригоршней мороженой картошки, затянул свой мешок на ходу верёвочкой и опять на холод, на трескучий мороз. Потом улучу нужный момент! — соображает. Забегу в избу, суну где в горящую печку свой котелок, картошки сварю. Но ни избы, ни горячей печки он, может, и не дождаться.

Вторые сутки, как покинули станцию и всё время торчим в снегу без варева и без хлеба, махорка на исходе. Хорошо было на станции. Вот где была благодать!

Стоит солдат на посту, подёргивает носом, трёт рукавом шинели холодную жидкость, бегущую из носа на губу, постукивает замёрзшими валенками, картошка в мешке стучит, как куча камней. Этот на дружка поглядывает, а тот за углом приседает, колотит себя по бокам руками, ёжится от холода, прячется от ветра за угол. А там не теплей. Напрасно он жмётся к избе. Холод и снег режут глаза. Ни дышать, ни думать! Смотришь вперёд — ничего не видать! А ротный требует — "смотри в оба!". Согнёшься за углом, присядешь на корточки, закроешь глаза и в висках перестанет стучать, и вроде станет не так зябко. Спина и бока, кажись, согрелись, можно и заснуть, да ротный через каждые два часа посты проверяет. Главное, не прозевать, крикнуть вовремя, — "Кто идёт?". Ротный твою службу сразу оценит. Скажет, — этого заменить и отправить в избу.

Но можно заснуть. Надысь старшина ребятам рассказывал. Двое в четвертой роте насмерть заснули. Заснуть немудрено! Мучениям конец! Лучше не подгибать под себя колени. Нужно ходить. На ходу не заснёшь. Топай солдат! Греми котелком и мёрзлой картошкой. Лютый мороз тебе нипочём. Ты русский солдат и ко всему с пелёнок привычен.

Когда я в сопровождении ординарца, обходя деревню, показывался в пролёте домов, часовые сразу преображались и начинали двигаться. Не то, чтобы они меня боялись, а так, из самолюбия, для порядка, для собственного авторитета.

Мы тоже "не лыком шитые!". Хотя жизнь солдатская была… — хуже не придумаешь!

Я прошёл вдоль деревни, перебросился фразами с часовыми и, свернув за угол одного из домов, решил осмотреть деревню со стороны огородов. Сюда за дом вдоль изгороди вела присыпанная снегом тропа.

Здесь, на краю огородов, на открытой ровной площадке стояли два немецких орудия. Две — мм дальнобойные пушки, задрав стволы, смотрели в небо. Тонким снегом запорошило пустые зарядные ящики. По всему было видно, что немцы бросили свои позиции несколько дней назад. Вот откуда немцы били по руслу Волги, когда мы под рёв снарядов проходили по льду.

Колеса у пушек были из толстой литой резины. Они осели в землю и были запорошены снегом. У немцев кончились снаряды, а подвоза по зимним дорогам нет.

— Колеса на гусматике! — сказал я ординарцу.

Ординарец подошёл и постучал по ним прикладом.

— Как их считать? Как взятые в бою трофеи? — спросил я ординарца.

— Конечно, товарищ лейтенант!

— Сам, наверное, видишь, что достались нам они даром. Немцы их сами бросили. А ты говоришь "конечно!".

Я услышал сзади, в деревне, незнакомые голоса и обернулся туда. В проулке между домами стояли солдаты не нашей роты. Опять нас из деревни сейчас выставят и сунут вперёд! — подумал я, — сменщики пришли!

Мы пошли с ординарцем назад по снежной тропе, и когда вышли на дорогу к середине деревни, то я увидел, что в деревню уже въезжали кавалеристы. Час назад в деревню провели телефонную связь и меня по телефону предупредили, что я держу деревню, и что через неё должна пройти бригада конников. Какой именно полк или какая кавдивизия[101] шли мимо меня рысью, я точно не знал. Что мне номер их части!

Всадники шли парами, лошади ногами бросали комки и поднимали снежную пыль, позвякивали удилами и фыркали на морозе. Не прошло и часа, как кавполк показал нам хвосты.

Через некоторое время в деревню явился капитан, представитель нашего штаба.

— Это деревня Игнатово? — спросил он.

— Так точно! — ответил я.

— Откуда ты знаешь и почему так в этом уверен?

— По карте и по компасу всё сходится, — ответил я, прикуривая.

Капитан прошёлся по деревне, вернулся назад |Среди наших штабных я не заметил начальника штаба. Он подошёл| и сказал: "Забирай своих солдат, строй роту и выводи её на дорогу. По дороге, не доходя до леса, свернёшь налево, пройдёшь с километр и увидишь два домика, там ждёт тебя твой комбат.

— Всё понял? Освобождай деревню и поскорей выводи отсюда своих солдат!

Через некоторое время рота построилась у крайней избы, где сидели связисты. Мы шагнули с места и, растянувшись, пошли.

Зимний короткий день подходил к концу. Погода портилась. Теперь сильный ветер хлестал по лицу, гнал из-под ног снежную пыль.

Мы шли по дороге, солдаты горбились, клонились к земле. Полы их шинелей мотались в воздухе как крылья.

Без сна, без отдыха, всё время на ногах. Идёшь как в полусне, однообразия дороги не замечаешь. Мы долго шли, и вот у дороги показались два домика полу заброшенного хутора или бывшей деревни.

Я солдатам велел лечь вдоль дороги в канаву, смахнул с шапки и с плеч снежную порошу, обстучал валенки о порог крыльца и через низкую дверь вошёл в избу, где расположился комбат.

Комбат увидел меня и махнул рукой, — "мол, подожди там, на улице, я тебя вызову". Я не понял его, вошёл в избу и присел у стены на лавку. До меня не дошло, что я должен вернуться на улицу и ждать там вызова.

Я сидел на лавке за спиной комбата, а он за столом вёл деловой разговор со штабным Максимовым. Максимова я видел несколько раз в тылах полка за Волгой. Максимов был небольшого роста, с узким лицом и серыми, бесцветными глазами. Он сидел за столом без полушубка. На нём была надета меховая безрукавка. В избе было жарко и сильно накурено.

— Дивизия наступает… — услышал я его голос.

— Мы продвинулись вперёд только тут. Слева и справа дела неважные.

Наше продвижение на этом участке не встречает сопротивления противника. Но немцы по-прежнему удерживают на Волге свои рубежи.

920 полк понёс большие потери под Эммаусом. 250-я дивизия завязла у Городни[102]. Два батальона 634 полка стоят под деревней Чуприяново. Наша задача развить наступление и к исходу завтрашнего дня овладеть деревней Алексеевское…

На меня навалился тяжёлый сон, и я заснул. Я не слышал, о чём дальше шёл разговор Максимова с нашим комбатом.

Через некоторое время комбат, не оборачиваясь, сказал связному, чтобы тот шёл на улицу, разыскал и вызвал меня в избу.

— Да шевелись, давай его сюда побыстрее!

Связной вышел на улицу, обежал вокруг двух домов и сарая, и вернулся ни с чем.

— Ищите вдвоём! — повысил голос комбат.

— Где его рота?

— Рота здесь, товарищ комбат. Солдаты говорят, командира роты на улице нету.

— А где ж ему быть? Ищите как следует!

Побегав вдвоём, связные вернулись опять.

— Товарищ старший лейтенант! Вот личный ординарец командира роты.

— Где ваш командир роты?

— Лейтенант |велел мне отдыхать. Сказал, что его вызвали к комбату.| зашёл к вам в избу, я сам видел. Обратно от вас он не выходил.

Прошло ещё полчаса. Я сидел на лавке в заднем углу и отсыпался за всё. Правда, спать мне долго не пришлось. Кто-то меня тряс за плечо. Я открыл глаза и посмотрел на будившего тяжелым взглядом. Это был комбат.

— Мы его обыскались, а он здесь на лавке прохлаждается!

— Доставай свою карту и иди сюда к столу!

Мне показали по карте маршрут и поставили задачу.

— На рассвете следующего дня ты должен взять деревню Алексеевское.

Застегнув планшет, я вышел на крыльцо, посмотрел на своё засыпанное белым снегом войско, глубоко вздохнул, достал из-за пазухи меховые рукавицы, привычным движением руки поправил поясной ремень и сошёл по ступенькам с крыльца. Ну вот, все теперь на месте. Теперь можно подать команду на выход.

101

Части 54 кавалерийской дивизии.

102

Более вероятно Городище. Эммаус — Городня.