Ванька-ротный

Он с удовольствием покрутил головой вокруг шеи, широко раскрытой пастью втянул в себя воздух, растопырил пальцы рук и стал растягивать подтяжки в разные стороны. Неподвижно постояв несколько секунд, он улыбнулся сам себе, тряхнул головой и резко отпустил натянутые резинки. Подтяжки с силой и громко хлестнули его по бокам. Широко позёвывая и прикрывая рот ладонью, как бы боясь, что в рот может влететь сонная муха, он как бы нехотя и с большим усилием приоткрыл один глаз. Улыбка мгновенно исчезла с его лица, лицо и тело дернулись судорогой. Перед ним в десятке шагов, как непостижимое явление, стояли живые вооруженные русские.

В тот же миг лицо его исказилось страшной гримасой, подернулись рот и глаза, к горлу подкатил комок страха и ужаса. Через секунду он всё же сумел сделать над собой усилие, последовал глубокий вздох и он неистово завопил. Подпрыгнув сразу двумя ногами на месте, он в один мах перевернулся к двери лицом, нырнул в темноту и исчез внутри избы на наших глазах.

Трое солдат, я, старшина и мой ординарец стояли перед крыльцом и не шевелились. Мы не ожидали ничего подобного увидеть и, как завороженные, оцепенело смотрели в пустое тёмное пространство открытой двери. И только когда он исчез, когда его крик послышался снова внутри, мы очнулись и огляделись кругом. Картина явления немца была поразительна!

Я глубоко вздохнул, что-то буркнул себе под нос и услышал, как вдоль деревни захлопали выстрелы. Стреляли немцы, наши молчали.

Немцы в деревне занимали всего несколько домов. Услышав отчаянный крик своего собрата, они побросали всё в панике и бежали из домов. Они бежали, кто в чём был. Они бежали огородами и задними дворами. Через некоторое время они собрались на конце деревни у крайней избы. Страх одолел их. Что они могли сделать?

В последнем доме у них находился 50-мм миномёт. Они быстро установили его и пытались огнём отсечь половину деревни. Казалось, что на какое-то время они сумели нас остановить и прийти в себя|, что они вот-вот забросают нас минами|. Но мин у них оказалось немного. Один зарядный ящик, наполненный с двух сторон.

С перепугу они выпустили его сразу и через минуту мы почувствовали, что им нечем стрелять.

Несколько мин всё же рванули около нас. Старшине вырвало клок на боку полушубка. Осколок чиркнул по поверхности, но тело не задел. А солдату осколок рикошетом ударил по каске. Удар был сильный, так что тот замотал головой.

— Давай вперёд! — крикнул я.

— Они будут бить по краю деревни!

К нам подоспели ещё несколько солдат, и мы, обходя дома и заборы, броском подошли к середине деревни. Здесь по середине дороги стояло несколько фур, набитых почтовым багажом. Не задерживаясь, мы стали подбираться к крайнему дому.

Что собственно толкнуло нас податься на немцев вперёд? Страсть? Драчливый характер русского человека? Самоуверенность или огневой перевес? У нас кроме винтовок с собой ничего не было.

Когда противник дрогнул, и ты видишь, что он пятится задом, у тебя появляется смелость, и даже азарт. На войне, как на чашах весов, если грузы на них лежат даже равные. Кто качнул свою чашу первым, тот и перевесил! Чуть замешкался, чуть подался назад, — можешь считать, что на тебя навалился противник.

Комбат и Карамушко по телефону не выбирают выражений. У них разговор короткий:

— "Не взял деревню? Струсил?".

А тут немец сам пятится на глазах у солдат и в панике бежит от винтовочных выстрелов.

Бежавшие немцы не знали, от чего он так неистово заорал. Вероятно, что-то неотвратимое и грозное надвигается на эту деревню.

Огонь прекратился. Немцы на время притихли. Вероятно, решили бежать. Для того, чтобы удрать из деревни, им нужно было перебежать от последнего дома к одиноко стоявшему в поле сараю. Сарай находился у ската дороги и на краю неглубокого оврага. Овраг и дорога, уходящая вниз, за бугор, были для немцев единственным путем спасения. По оврагу они могли незаметно и быстро удрать. Удирать всегда легче, чем догонять.

У бегущего преимущество в ногах и скорости бега. Его сзади подхлестывают пули, у него за спиной костлявая рука смерти, ужас и страх.

А наши солдаты, браться славяне — народ неторопливый, и можно сказать ленивый. Занимать деревню и догонять из последних дресён бегущих немцев никому нет охоты. Пробежали две-три первых избы, заскочили во внутрь и шарят по углам, рыскают, чего бы пожрать. Солдату первым делом следует разговеться. Всю ночь не ели! По глубокому снегу километров десять, считай, прошли. Солдату нужно сперва добыть что-то съестного ёдова или чего-нибудь пожевать. А то ведь и смысла рисковать своей жизнью нет. После станции Чуприяновки, теперь им в каждой деревне будет мерещиться немецкая кухня с горячей похлебкой, мясными макаронами на пару и вишневым компотом без косточек. Солдату, как голодной курице, во сне видится просо.

Продвигаясь за немцами, мы прошли половину деревни, обогнули брошенный на дороге почтовый обоз. Колеса немецких почтовых фур поблескивали на морозе стальными ободами. Лошадей в упряжках не было, их, видно, с ночи, упрятали в сарай. Короткохвостые немецкие лошади, как и немцы, боятся холода и нашего русского мороза.

Повозок было две или три, я мимо прошёл, только мигом на них взглянул. Мое внимание было сосредоточено на немцах. Мы продвигались к последнему дому, туда со всех сторон по одиночке сбежались немцы.

Я обернулся назад, хотел посмотреть, не отстал ли взвод Черняева. Мы подходили с Сениным к последнему дому, а солдаты Черняева уже восседали на фурах и пороли мешки. Черняев стоял у передней повозки и спокойно смотрел снизу на своих, восседавших на фурах, солдат. Вот он что-то сказал им, и они покатились со смеха.

Что это — ребячество или просто глупость с его стороны? |Усталость нескольких дней наступления| Непонимание своего места в роте? Вместо того, чтобы занять оборону и навести порядок во взводе, он стоит около почтового обоза и смотрит, как солдаты вспарывают ножами обшивки посылок. Вечно молчит, сопит себе под нос. Живого слова от него не добьёшься. Встал у телеги, разинул рот и смотрит на своих солдат. Видно, во взводе вместо него кто-то другой хороводит.

Пока я оглядывался назад и ругал в душе Черняева, рассуждал, что втыки и ругань за роту достанутся мне одному, солдаты Сенина обложили огнём крайнюю избу и выгнали немцев за заднюю стенку.

На таком морозе немцы долго не выдержат, сейчас они кинутся к сараю и побегут по открытому месту. Сейчас нет времени заниматься Черняевым. Минута-другая, и у наших солдат иссякнет запал. За минуту и немцы могут одуматься. Всё может вдруг измениться и неизвестно чем [дело] кончится. Сейчас самое главное, — не дать немцам прийти в себя. Паника — великая вещь! — подумал я и побежал догонять Сенина.

Мы думали, что немцы из-за дома выбегут сразу и все толпой побегут к сараю. В толкотне мы их перестреляем запросто.

Солдаты наши перебрали затворами, приготовились и стали ждать. Но всё случилось иначе. Из-за угла побежала не толпа, как мы предполагали, а выскочил одинокий немец.

Появился он неожиданно. В первый момент, несколько первых секунд, нами было потеряно. И когда раздались нестройные выстрелы, немец уже был в трех шагах от сарая. В общем, первому немцу живым и невредимым через дорогу удалось пробежать.

Это первый, бежал с Божьим страхом. Он, конечно, не знал, под каким огнём ему придется бежать. И вообще, добежит ли он до сарая? Он бежал во всю прыть, как загнанный заяц.

Но вот результат. Оказалось, что из всех, оставшихся за стеной, именно он меньше всех рисковал. Теперь и тем, и нам стало ясно, что немцы будут бежать от дома к сараю по одному.

И вот из-за угла, какой-то минутой позже, выскочил ещё один и побежал к сараю. Он даже не бежал, а прыгал, как козёл. Он не чувствовал земли под ногами. Он метался из стороны в сторону, дергался весь на ходу, приближаясь к сараю. Приятно было смотреть, как драпают немцы!

Перед самым сараем он вдруг запнулся, перелетел через себя, вспахал целый сугроб снега перед собой, снова вскочил и, как одержимый, помчался дальше. Стрельба прекратилась, как только он скрылся за выступом сарая.