Подвиг

Нордековъ направлялся къ извѣстной ему глыбѣ цемента, торчавшей на самомъ берегу надъ водою. Когда то тутъ хотѣли строить что то, или, можетъ быть, везли и обронили большой кусокъ цемента и онъ такъ и остался надъ водою. Это было излюбленное мѣсто удилыциковъ. Мысль Нордекова работала съ поразительною ясностью и онъ вспомнилъ объ этой глыбѣ: — «самое удобное мѣсто».

Нѣтъ ничего хуже, какъ не дострѣлиться. Это удѣлъ мальчишекъ. He дострѣлиться — это быть смѣшнымъ. Надо лѣчить — а гдѣ средства на это леченiе?… Да и надо устроить такъ, чтобы и хоронить не пришлось. Хоронить тоже дорого. He по бѣженскимъ средствамъ умирать. Полковникъ сядетъ на глыбу спиною къ рѣкѣ. Отъ толчка, что будетъ при выстрѣлѣ, онъ потеряетъ равновѣсiе и упадетъ въ воду. Тутъ достаточно глубоко. Теченiе подхватитъ его тѣло. Если бы онъ не дострѣлился, раненый онъ утонетъ. Тѣло его когда то найдутъ… Да и найдутъ ли?… Сколько гибнетъ тутъ народа, и тѣла ихъ никогда не находятъ.

Полковникъ взобрался на глыбу и сѣлъ лицомъ къ рѣкѣ. Разсвѣтъ наступалъ. Въ голубой дымкѣ тонулъ противоположный берегъ. Онъ былъ въ садахъ. Вдоль рѣки шла широкая аллея высокихъ старыхъ платановъ. За ними скрывались богатыя дачи. Рѣка неслась гладкая, не поколебленная вѣтромъ. Изрѣдка плеснетъ у берега большая рыба, сверкнетъ серебрянымъ блескомъ взволнованиой воды, и опять ровная сѣрая простыня стелется мимо, и не видно, течетъ рѣка, или стоитъ неподвижно, какъ длинная заводь. У цементнаго обрубка росла трава. Далеко за Сенъ-Клу гудѣлъ и шумѣлъ проснувшiйся, неугомонный городъ.

Свѣтало. Вдоль по рѣкѣ потянуло прохладнымъ вѣтеркомъ. Чуть зарябило воду, но сейчасъ же она успокоилась. Рѣка стала глубокой, холодной, зеленой и прозрачной, какъ расплавленное бутылочное стекло.

«Хорошо… А жить нельзя… Какъ жить?… Совсѣмъ и навсегда безъ Родины?… Какъ красиво это утро… И Сенъ-Клу… He напрасно это мѣсто такъ любили и Наполеонъ и Императрица Евгенiя… Императрица Евгенiя?… Прожить девяносто лѣтъ и только сорокъ изъ нихъ быть счастливой!.. Пережить позоръ сдачи въ плѣнъ пруссакамъ мужа… Смерть въ англiйскихъ войскахъ въ далекой колонiальной войнѣ въ Африкѣ сына, едва ли не убитаго тѣми самыми англичанами, кому онъ предложилъ свою прекрасную молодую жизнь… Она пережила все это… Скиталась на яхтѣ, жила на чужбинѣ, отвергнутая Родиной. Пережила свою необычайную красоту, свою любовь, свою гордость, счастье и все жила, ожидая, когда приберетъ ее Господь… Вѣкъ другой… Сильнѣе что ли были тогда люди?.. Вѣрйли по иному?.. Въ Сенъ-Клу былъ счастливъ съ Жозефиною Наполеонъ… Тоже, сколько пережилъ! Московское пораженiе, гибель армiи. Отреченiе отъ престола. Ватерлоо… Святая Елена… А вотъ все жилъ… Катался верхомъ, гулялъ подъ надзоромъ ненавистныхъ ему людей, а съ собою не кончилъ… Писалъ мемуары. Игралъ въ карты… Говорятъ, любилъ кого то позднею любовью. Мучился отъ тяжкой болѣзни. Совѣтовался съ докторами… Что же держало ихъ, былыхъ владѣльцевъ Сенъ-Клу, на землѣ?… Вѣра?… Наполеонъ и не вѣрилъ… Я?… Какая же у меня вѣра?… Привычка и больше ничего…

Воспоминанiя, вдругъ нахлынувшiя при видѣ Сенъ-Клу отвлекали отъ главнаго… Если такъ думать, если это вспоминать — зачѣмъ и кончать съ собою?… Но жить уже нельзя было. Собственно говоря главное уже было сдѣлано. Записка написана. Онъ вышелъ въ неурочное время изъ дома, онъ все сдѣлалъ. Остается лишь пустая, такъ сказать, формальность: — засунуть револьверъ въ ротъ и нажать на спусковой крючекъ. Медлилъ. Ему вспомнилась его Леля и сынъ Шура, не Мишель Строговъ, а Шура, милый мальчикъ съ забавными вихрами на головѣ и съ дѣтскою серьезностью.

Тяжкимъ усилiемъ воли все это прозналъ. Зачѣмъ? Корабли сожжены и нѣтъ возврата… Онъ уже не самоубiйца, но приговоренный къ смерти. Никто не можетъ помиловать его, или замѣнить казнь каторжными работами. Да вѣдь каторжнѣе того, что онъ, и всѣ они, дѣлаютъ, и не придумаешь, ибо безцѣльно, безсмысленно, а, главное, — безконечно…

Если теперь это отмѣнить — ко всему этому прибавится еще не дострѣлившiйся самоубiйца… Пора…

Полковникъ повернулся спиною къ рѣкѣ. Все время искусно скрывавшiйся отъ него Ферфаксовъ съ охотничьею ловкостью присѣлъ за кустами.

Полковникъ точно въ какомъ то раздумьи вынулъ изъ кармана пальто револьверъ и взвелъ курокъ.

Онъ какъ бы ощутилъ вхожденiе холоднаго дула въ ротъ, отвратительное прикосновенiе тяжелаго металла къ зубамъ, потомъ толчекъ, мгновенную боль… А дальше?…

Не все ли равно?

Полковникъ приподнялъ руку съ револьверомъ, усѣлся поудобнѣе, чуть откинулся назадъ… Онъ помнилъ, что ему надо непремѣнно упасть въ воду…

Bee, что было потомъ, показалось ему сномъ. Такъ только во снѣ бываетъ: — вдругъ въ черноту небытiя точно какое то окно откроется. И тамъ свѣтъ. Новая какая то жизнь. Невѣроятныя приключенiя. Надолго ли? Такъ случилось и сейчасъ. To, что было — кончилось. He стало виллы «Les Coccinelles», и не надо было ходить въ экспортную контору.

И потомъ, когда пошла и завертѣлась эта новая, такъ непохожая на все прошлое жизнь, полковникъ часто думалъ, что не покончилъ ли онъ тогда на берегу Сены съ собою и эта новая жизнь уже жизнь потусторонняя? Такъ все въ ней было необычно.

XXV

Крѣпкая, точно изъ стали выкованная рука, мертвою, бульдожьею хваткою схватила руку полковника за запястье. Другая рука быстро выхватила револьверъ изъ его руки и, взмахнувъ имъ, далеко бросила въ рѣку.

Блеснула въ холодномъ зеленомъ стеклѣ ея вспѣнившаяся серебромъ волна, тихо булькнула и все успокоилось.

Прямо противъ лица полковника было темное лицо. Каштановые собачьи глаза съ спокойнымъ блескомъ смотрѣли въ глаза полковника.

Полковникъ хотѣлъ возмутиться. Онъ искалъ словъ, какiя говорятъ въ такихъ случаяхъ и не находилъ.

«Что вы дѣлаете!.. Какъ вы смѣете?! Какое вамъ до меня дѣло?!», хотѣлъ онъ крикнуть, но языкъ не повиновался ему, и только легкое шипѣнiе раздалось изъ его рта.

Онъ безсильно свалился въ объятiя схватившаго его человѣка, едва слышно прошепталъ: — «оставьте меня», — и залился слезами, всхлипывая, какъ ребенокъ.

Ферфаксовъ взялъ полковника за талiю, осторожно свелъ его съ глыбы и повелъ по пустынной береговой дорогѣ къ дому, Онъ зналъ, что тутъ надо что то говорить и успокоить полковника, но не рѣчистъ былъ Ферфаксовъ. При томъ же и смущенъ онъ былъ до нельзя. Полковникъ былъ и годами и положенiемъ старше его, и онъ боялся какъ нибудь обидѣть, или задѣть самолюбiе полковника. Ферфаксовъ призвалъ на помощь Бога. Онъ вспомнилъ, какъ напутствовалъ Христосъ апостоловъ и какъ говорилъ имъ, что не нужно заранѣе обдумывать, что сказать, но что Духъ Святый найдетъ на нихъ и научитъ, что говорить…

Полковникъ совершенно размякъ. До дома было недалеко и наступалъ тотъ часъ, когда надоѣдливый сверлящiй звонъ будильника Мишеля Строгова подыметъ съ постелей все населенiе виллы «Les Coccinelles».

— Ну зачѣмъ это? — началъ нерѣшительно и несмѣло Ферфаксовъ. — Ну къ чему?… Старый дуракъ глупости болталъ, а вы и разстроились… Да все это вздоръ… Россiя будетъ… Еще и какая прекрасная Россiя будетъ!..

— Но мы не увидимъ ее, — блѣднымъ голосомъ сказалъ полковникъ.

— Еще и какъ еще увидимъ ее. Повѣрьте мнѣ, еще и сдѣлаемъ кое что для нея, для ея спасенiя хорошее, большое дѣло сдѣлаемъ.

— Нѣтъ!.. Что ужъ!.. Куда ужъ!.. Что вы меня, какъ ребенка утѣшаете, — проговорилъ съ тоскою въ голосѣ полковникъ, и сейчасъ же со злобою добавилъ: — напрасно, знаете, вы вмѣшались не въ свое дѣло… Что же я то теперь буду дѣлать? — съ ужаскымъ отчаянiемъ воскликнулъ полковникъ. — Ко всей пошлости моей жизни, вы прибавили еще и этотъ вѣчный позоръ.

— Говоритъ псалмопѣвецъ Давидъ: — «вечеромъ водворяется плачъ, а на утро радость».[4]

— А да что тамъ!.. Псалмопѣвецъ Давидъ!.. Глупости все это!..

Ho радость яркаго, солнечнаго весенняго утра была кругомъ, и не могъ уже полковникъ не ощущать ее. Птицы пѣли въ вѣтвяхъ деревьевъ аллеи. Люди еще не появились. Мирны и тихи были въ утреннемъ свѣтѣ маленькiя дачки съ закрытыми ставнями окнами. Пыль и газы машинъ прилегли къ землѣ вмѣстѣ съ росою. Воздухъ былъ свѣжъ и душистъ. Съ нимъ въ самую душу полковника вливалась такая радость бытiя, которой онъ никакъ не могъ противостоять. Онъ невольно слушалъ, что спокойно и разсудительно говорилъ ему Ферфаксовъ и, хотя все продолжалъ думать, что все это просто сонный бредъ, задавалъ вопросы и давалъ отвѣты.

Note4

Псаломъ Давида 29, ст. 6.