Только позови

Но теперь до него дошло и застигло врасплох, будто кто в морду неожиданно двинул. А Уинч-то давно знал и был готов.

Стрейнджу не понравилась часть, куда он попал. Сброд, набранный с бору по сосенке. Офицеры и РС — рядовой и сержантский состав, как положено, но все вразнотык. Одни наверх лезут, карьеру делают, другие лямку тянут и радуются, что живы. Которые с амбицией — тех то повышают, то переводят куда-то, в другую часть.

Его подразделение связи теперь отправлялось на учение. Им предстояло установить где-то в лесной глуши походные коммутаторы на деревянных панелях (в Англии, говорили, выдадут металлические) и обеспечить связь между какой-то дивизией и другими или между танковым соединением и каким-то еще. Никто ничего толком не знал. Стрейндж заведовал кухней в одной из рот.

Нет, радоваться в части было нечему, разве что работе. Вот когда их перебросят в Европу, то в бою, под огнем, они, может, притрутся друг к другу и образуют одно целое, и дух товарищества появится. Но пока ничего этого не было, и Стрейндж был сам по себе, как и другие.

Многие свои привязанности он оставил в госпитале. Ему очень нравился, к примеру, подполковник Каррен. Он питал симпатию к своим из старой роты, которые собирались в «Пибоди» у него в номере. Эта симпатия улетучивалась помимо его воли по мере того, как ребята выписывались из госпиталя и разъезжались кто куда, а сам он больше и больше времени проводил без них, но все равно это была симпатия, настоящая симпатия даже сейчас. И к Фрэнсис он испытывал серьезную привязанность, даром что девчонка не имела никакого отношения к армии. Однако самую горячую, самую верную привязанность он испытывал к тем троим, с которыми возвращался домой. Он не верил, что их четверка распадется.

Госпиталь оказался тем местом, где гасли и рвались привязанности. Более всего в этом убедил Стрейнджа последний разговор с Карреном.

Однажды во время утреннего обхода Каррен попросил его зайти к нему, как он выразился, на последнюю, может быть, их конференцию. Сердце у Стрейнджа учащенно забилось. Ему и самому в последние недели приходила мысль, что в госпитале остались только он и Прелл. Уехал Уинч со своим больным сердцем, выбыл Лэндерс с перебитой лодыжкой. Выписался даже Прелл с искалеченными ногами — ему предстояла первая поездка. Его, Стрейнджа, пустяковая рана не шла ни в какое сравнение с тем, что было у них. И тем не менее он все еще болтался в отделении, изнывая от тоски. Что же это получается?

Каррен не тратил времени на околичности.

— К сожалению, с рукой у вас не так хорошо, как я надеялся. Поэтому мы и держали вас так долго.

— Что значит «не так хорошо»? Не болит, не воспалена. По-моему, все в порядке. — Стрейндж повертел кистью, сжал и разжал кулак. При мысли о возможном отчислении из армии его охватила паника.

— Я не говорю о физическом заживлении, рана затянулась превосходно. Я имею в виду работу суставов и связок. То самое, что мы хотели поправить. Операция прошла очень успешно, и мы имели основания рассчитывать, что подвижность восстановится на все сто процентов. Увы, не восстановилась. — Каррен взял Стрейнджа за запястье. — Попробуйте сожмите. Крепче. Так. Теперь разожмите. Чувствуете, будто что-то мешает внутри?

— Что-то есть, — вынужден был согласиться Стрейндж.

— Ну вот, об этом я и говорю. Результаты такого состояния могут быть самые различные. — Он мельком глянул на пациента, как будто собираясь обстоятельно перечислить все мыслимые варианты, но передумал. — Не исключено, что это пройдет. Но лично я склонен думать, что полная подвижность кисти не восстановится. И наверняка рука начнет беспокоить вас с возрастом.

— И что же из всего этого следует? — встревожено спросил Стрейндж. — Что же я, совсем негоден, что ли? Так и будете держать меня тут?

Каррен рассмеялся.

— Вы по-прежнему рветесь в Англию?

— Именно так, сэр, — официальным тоном произнес Стрейндж.

— Ну что ж… С моей стороны возражения не будет. На данном этапе еще одна операция не требуется. Через два-три дня вы возвращаетесь в строй.

— Вот это здорово! А то вы меня напугали.

— Но должен предупредить вас, — строго продолжал Каррен, — что ухудшение может наступить внезапно, быть может завтра или через неделю. Поэтому настоятельно рекомендую быть осторожным. Не перегружайте руку.

Теперь вовсю улыбался Стрейндж.

— Если что, я могу и скрыть — кто узнает? В первый раз вот полгода вкалывал, и ничего.

— Не советую. Сами знаете, чем это обернулось.

— А теперь, пожалуй, и год протяну.

— Так или иначе я выписываю вас как ограниченно годного.

— Особой разницы нет, — осторожно проговорил Стрейндж. — Я ведь кухонный сержант. Что в стрелковой роте на передовой, что в инвалидной команде — все одно.

— Может, и одно, — улыбаясь, качал головой Каррен. — Но у меня инструкция.

— Это точно. Против инструкции не попрешь.

— Если рука всерьез разболится, вас снова направят в госпиталь.

— Можно вопрос, сэр?

— Давайте.

— Допустим, разболится еще в Штатах, где-нибудь на Восточном побережье, — куда меня направят?

Каррен пожал плечами.

— Теоретически в ближайший госпиталь с хорошей хирургией. Практически же вы попадете сначала в гарнизонный лазарет. Затем — если, конечно, не найдется какой-нибудь шутник — самоучка, который вздумает попробовать на вас свое умение владеть скальпелем, — так вот, затем вас переправят в ближайший общевойсковой стационарный госпиталь. И независимо от того, есть у них такой специалист или нет, быстро окажетесь на столе.

— А если это случится, скажем, здесь, в Кэмп О'Брайере?

— Ну, тогда, конечно, к нам.

— И оперировать будете вы?

Каррен помолчал.

— Нет, не я.

— То есть? — удивился Стрейндж. — Почему же не вы?

— У нас начинается реорганизация. Госпиталь расширяется, готовимся к дню «Д» — к европейской кампании. Хирургия, в частности, расширяется вдвое. Подполковника Бейкера назначают начальником одного отделения, меня — другого. Был хирургом, стану чиновником. Как говорится, вышибают с повышением. Думаю, что нам самим оперировать не удастся. Дела и близко к столу не подпустят.

— Значит, если что с рукой случится, я все равно к вам не попаду? — Стрейндж сдерживал раздражение.

— Значит, так, если трезво смотреть на вещи. По крайней мере теперь вы знаете, как разговаривать с каким-нибудь недоумком, которому захочется вас резать.

— Ну а вы знаете, как со мной — где сядешь, там и слезешь.

Каррен улыбнулся.

— Я вообще не должен был затрагивать эту тему. Всем известно, что в американской армии — самые лучшие хирурги. — Он поднялся со своего черного вращающегося кресла и протянул руку. — Разумеется, если вы попадете к нам, я постараюсь проследить.

— Ладно, спасибо, — ответил Стрейндж и осторожно пожал тонкую сильную руку хирурга. — Скорее всего, мы с вами больше не увидимся, подполковник.

Каррен внимательно посмотрел на него.

— Скорее всего, нет. Во всяком случае, пока идет война.

Вот так оно и получилось со всеми привязанностями Стрейнджа. Их враз как обрубили с его назначением в Кэмп О'Брайер. Когда он прибыл туда, прервались отношения даже с Уинчем, с которым он общался последнее время по телефону и все больше в связи с неприятностями у Лэндерса.

Сам Лэндерс к тому времени был, как говорится, на выходе и, наверно, уже принял роковое решение. Так они потом рассудили.

Последний раз Стрейндж виделся с Лэндерсом в госпитальной тюрьме через день или два после «конференции» с Карреном. Он еще не отбыл в Кэмп О'Брайер, потому что в армии все делается неделей позже намеченного срока. Лэндерс был бледный, взъерошенный, под глазами огромные круги. Стрейнджу догадаться бы, что с парнем здорово неладно, а у него переезд, то да се, пока устроился, осмотрелся. Словом, времени еще раз навестить Лэндерса не выдалось.

Как и всякий прибывший в Кэмп О'Брайер, Стрейндж проходил через канцелярию Уинча. Тот и его тоже вышел встретить.