Тонкая красная линия

— Д-да, — ответил Трейн с легкой завистью.

— Ну ладно. — Файф хотел сказать что-нибудь решающее и важное по такому значительному случаю, но не мог ничего придумать. — Всего хорошего, Трейн, — наконец сказал он.

— Спасибо, — ответил Трейн.

Файф попробовал встать. Его колени дрожали, но возможность уйти отсюда придала силы, которых он бы иначе не нашел. Сначала медленно, потом все быстрее он пошел в тыл, наклонив голову и прижав руки ко лбу, чтобы все еще капающая кровь не затекала в глаза. С каждым шагом возрастало радостное чувство избавления, но наряду с ним росло чувство страха. Что, если его сейчас убьют? Что, если ранят еще раз — теперь, когда он может свободно уйти? Он как мог прибавил шагу. Файф миновал нескольких солдат третьего взвода, распростертых с испуганными, замкнутыми лицами, но никто с ним не заговорил, и он тоже промолчал. Он выбрал не более длинный путь, которым они пришли сюда, через вторую и первую складки местности, а прямой, через низину между ними к переднему скату высоты 209. Только пройдя по крутому склону высоты, он вспомнил о своей роте, остановился, обернулся и посмотрел назад, где лежали солдаты. Он хотел что-нибудь крикнуть им, слова ободрения или что-то еще, но знал, что отсюда его не услышат. Когда неподалеку ударили в землю несколько снайперских пуль, он повернулся и ускорил шаг, чтобы скорее перевалить через гребень и спуститься в переполненный батальонный медицинский пункт на другой стороне. Как раз перед тем, как перевалить через гребень, Файф встретил группу людей, спускавшихся вниз, и узнал подполковника Толла.

— Держись, сынок, — улыбнулся ему подполковник. — Не вешай нос. Скоро вернешься к нам.

На пункте медицинской помощи Файф вспомнил, что у него почти полная фляга, и стал жадно пить; руки у него все еще тряслись. Он был твердо уверен, что теперь не умрет.

Когда Файфа ранило, Стейн только что от него отполз. Файф пополз в одну сторону, а Стейн в другую — отдать распоряжение двум оставшимся отделениям второго взвода продвинуться вперед и усилить отделения Бека и Дейла на гребне возвышенности. Он вполне мог уползти вместе с Файфом и оказаться там, где разорвалась мина. И этот поразительный элемент случайности пугал Стейна. Он смертельно устал, был подавлен и испуган. Он видел, как Файф, шатаясь и обливаясь кровью, отправился в тыл, но ничего, не мог сделать, потому что уже ставил задачу двум отделениям второго взвода: что им делать, когда придут на гребень возвышенности, и что сказать Беку — прежде всего, чтобы он выходил из укрытия, двигался вперед и постарался уничтожить сколько-нибудь пулеметов.

Никого из этих двух отделений, включая сержантов, не обрадовало это задание, но они ничего не сказали, только напряженно кивали головами. Стейну хотелось сказать им что-нибудь еще, что-то важное и серьезное, но он не мог ничего придумать. Он пожелал им успеха и отпустил.

Как и в прошлый раз, Стейн наблюдал за их продвижением по склону в бинокль. Он с удивлением заметил, что на этот раз никого не ранило. Еще больше он удивился, когда увидел в бинокль, как они пробираются через траву к низенькому, по пояс высотой, выступу и что здесь никого не подстрелили. Только тогда до его сознания дошло то, что он должен был заметить раньше: плотность японского огня значительно уменьшилась с тех пор, как Уэлш побежал на помощь раненому Телле. Стейн перевел бинокль на самый выступ, прежде чем стали появляться первые из вновь прибывших, я увидел, что там осталось лишь около половины двух неполных отделений Бека. Остальные ушли. По своей инициативе, не дожидаясь приказания. Бек, очевидно, послал часть своей группы на разведку, и явно не без успеха. Опустив бинокль, Стейн обернулся к Джорджу Банду, который где-то обзавелся собственным биноклем (Стейн вспомнил, что отец Билла Уайта преподнес ему прекрасный бинокль в качестве прощального подарка) и теперь смотрел на Стейна с таким же удивлением на лице. С минуту они просто смотрели друг на друга. Потом, когда Стейн повернулся к вновь прибывшим санитарам сказать, что теперь можно с относительной безопасностью подобрать раненых, он услышал позади холодный спокойный голос: «Ну, Стейн!» Поглядев вверх, он увидел командира батальона подполковника Толла, который не спеша шагал к нему с простым бамбуковым стеком под мышкой, с которым, сколько Стейн помнил, никогда не расставался.

Стейн и Бэнд не могли знать, что за последние пятнадцать — двадцать минут сержант Бек по своей инициативе уничтожил пять японских пулеметных гнезд, потеряв только одного убитым и ни одного раненым. Флегматичный, замкнутый, хмурый и никем не любимый, лишенный воображения, действующий строго по уставу, прослуживший уже два срока и посвятивший себя военной службе, Милли Бек выдвинулся здесь, как, пожалуй, не мог бы никто иной, в том числе его покойный начальник Кекк. Видя, что подкрепление в скором времени не поступит, он построил свой боевой порядок точно так, как его учили в Форт-Беннинге, где он как-то прошел курс тактики мелких подразделений, и, используя выгодные условия местности, послал шесть человек в обход справа от выступа и шесть человек слева под командованием своих двух временных сержантов Дейла и Белла. Остальных он оставил при себе в центре в готовности к ведению огня по любым целям, которые могут появиться. Все получилось, как было задумано. Оставшиеся с ним солдаты даже сумели подстрелить двух японцев. Дейл и его солдаты уничтожили четыре огневые точки и вернулись невредимыми. Обнаружив совершенно неохраняемый небольшой выступ, они сумели пробраться в тыл японской позиции и бросить с выступа гранаты в задние входы двух обнаруженных ниже замаскированных блиндажей. Две другие огневые точки, расположенные на склоне, оказались орешками потруднее, но, обойдя их и подкравшись сбоку, они сумели забросить гранаты в амбразуры. Ни в кого из них даже не стреляли. Они вернулись во главе с ухмыляющимся Дейлом, который облизывал губы, предвкушая плоды своего успеха. Значение их подвига заключалось в том, что уменьшилась по крайней мере на пятьдесят процентов огневая мощь японцев, которая могла бы быть направлена с левой стороны хребта против первого взвода или по низине, которую потом благополучно пересекло подкрепление.

Белл, действовавший справа, был не так удачлив, но обнаружил нечто очень важное. Справа выступ постепенно повышался, и, обойдя и забросав гранатами одну небольшую огневую точку, Белл и его группа наткнулись на главный опорный пункт всей японской позиции. Здесь выступ заканчивался каменной стеной высотой метров шесть, которая дальше переходила в настоящий утес и была непроходима. Прямо над этой каменной стеной, прекрасно вкопанный, с амбразурами в трех направлениях, находился японский блиндаж. Когда направляющий солдат выбрался с выступа, чтобы обойти каменную стену, он был буквально изрешечен огнем по крайней мере трех пулеметов. Уитт и Долл входили в группу Белла, но они не были направляющими. Эта честь досталась Лемюэлю Кэтчу, старослужащему кадровому солдату, пьянице и бывшему коллеге Уитта по боксу. Он умер сразу, без звука. Они стянули его тело вниз и отступили, в то время как над их головами разразился шквал адского огня. Однако Белл успел хорошо разглядеть блиндаж, чтобы потом его описать.

Белл сам не знал, зачем он это сделал. Скорее всего, это была просто горечь, усталость и желание поскорее положить конец этому проклятому, окаянному сражению. Белл понимал, что точное описание очевидца впоследствии может оказаться очень ценным. Каковы бы ни были причины, это было безумие. Остановив своих солдат метрах в тридцати пяти от каменной стены, где погиб Кэтч, Белл приказал им ждать, а сам решил удовлетворить свое безумное желание посмотреть на все своими глазами. Оставив винтовку, он взял в руку гранату, взобрался на небольшой выступ и высунул голову. Огонь японцев теперь совсем прекратился, к тому же на выступе рос невысокий кустарник, потому он и выбрал это место. Он медленно выбрался наверх, движимый бог знает каким ненормальным, безумным чувством, пока не оказался на открытом месте, и улегся в крошечном укрытии. Все, что он мог видеть, — это бесконечные заросли травы на бугре, выступающем из гряды высот. Вытянув чеку, он со всей силы бросил гранату и нырнул вниз. Граната упала и разорвалась перед бугром, и в последовавшем урагане пулеметного огня Белл сумел насчитать пять стволов в пяти амбразурах, которых не видел раньше. Когда огонь прекратился, он сполз к своим людям, как видно, удовлетворенный. Что бы ни побудило его совершить этот поступок (а он так и не мог понять, что же это было), он заставил всех солдат своей маленькой группы смотреть на него с восхищением. Сделав им знак двигаться, он повел их назад вдоль выступа, пока не показалась главная позиция роты на третьей складке. Оттуда добраться было легко. Как и группа Дейла, они не видели и не слышали ни одного японца вблизи выступа. Никто не мог понять, почему этот выступ, который был настоящим ключом ко всей позиции на гряде высот, оставался совершенно неохраняемым стрелками или пулеметами. Это было счастье для обеих групп и для плана маленькой атаки Бека. Как бы то ни было, они очистили от японцев всю часть хребта ниже выступа, установили настоящую линию обороны и тем самым резко изменили обстановку. То, что обстановка изменилась почти в тот самый момент, когда в роту пришел подполковник Толл, было одной из тех случайностей, которые происходят по иронии судьбы, совершенно непредсказуемы и как будто предназначены неотступно преследовать некоторых людей, подобных Стейну.