Тонкая красная линия

Стейн жестом приказал Файфу подать телефон. Когда он взял телефон, у него создалось странное впечатление, что рука, да и все его тело так ослабли, так устали, что не в состоянии поднести к уху почти невесомую, маленькую трубку. Он ждал в удивлении. Рука медленно поднялась. Он уже до этого был измотан, а история со смертью Теллы потребовала от него гораздо больше сил, чем он мог себе представить. Как долго это может продолжаться? Долго ли он будет способен видеть, как погибают в муках его люди, подобно Телле, и не утратить способности действовать? Вдруг он впервые страшно испугался, что не сумеет отделаться от этого чувства. Этот страх, соединенный с тяжелым бременем простого физического страха за себя, казался почти невыносимой нагрузкой, но Стейн чувствовал, что откуда-то из глубины он еще способен почерпнуть новый запас энергии.

Стейн свистнул в микрофон и ждал, а вокруг лежали, прижавшись к земле, оставшиеся люди с командного пункта и группка солдат второго и третьего взводов. Они следили за ним, повернув к нему изможденные лица с белыми глазами, в надежде, что он каким-то образом выручит их из беды, освободит от оков и даст возможность жить. Стейн еще нашел в себе силы улыбнуться, взглянув на лица Сторма и поваров, на которых было ясно написано, что они вдоволь насытились своим участием в бою и что, если им удастся выйти из него живыми, они никогда больше не пойдут на такой шаг. Они были не одиноки. Такое же выражение можно было прочитать на лицах Мактея и его писаря.

Стейну не пришлось долго ждать: на другом конце провода сразу послышался ответ. Это был сам подполковник Толл, а не телефонист. Разговор был недолгий, но чуть ли не самый важный для Стейна за всю его жизнь. Да, Толл видел маленькую атаку тремя отделениями и считал ее отличной. Они хорошо закрепились на позиции. Но прежде чем Стейн успел что-нибудь добавить, Толл потребовал объяснения, почему он не продолжает наступление и не развивает успех. В чем дело? Необходимо немедленно послать подкрепление. И что они делают? Толлу видно в бинокль, что они просто лежат за выступом. Надо встать, выйти из-за укрытия и постараться захватить огневые точки.

— Вы, должно быть, не представляете, что здесь происходит, сэр, — терпеливо возразил Стейн. — Нас поливают огнем. Мы понесли тяжелые потери. Я как раз собирался послать подкрепление, но помешал один случай. Перед нами на склоне… — он не запнулся и не проглотил это слово, хотя ему хотелось его проглотить, — ранило в живот одного солдата, и это очень подействовало на людей. Но теперь уже приняты меры, и я намечаю послать подкрепление. — Стейн проглотил слюну. — Прием.

— Хорошо, — сухо, без прежней горячности сказал подполковник Толл. — Кстати, кто этот человек, который бежал по склону? Адмирал Барр наблюдал за ним в бинокль и не может сказать с уверенностью, но думает, что он побежал кому-то помочь. Так ли это? Адмирал хочет представить этого человека к награде. Прием.

Стейн слушал, подавляя желание истерически засмеяться. Помочь? Да, он здорово ему помог. Помог поскорее отправиться на тот свет.

— Выбегали два человека, сэр, — сказал он. — Один был наш старший санитар. Его убили. Другой, — он вспомнил свое тайное обещание Уэлшу, — один из рядовых. Я еще не знаю, кто именно, но выясню. Прием. — И пошел ты к чертовой матери. И адмирал тоже.

Хорошо. Хорошо, хорошо. А теперь Толл хочет знать насчет подкрепления? Стейн стал излагать свой скромный план, а минометы продолжали вести неослабный огонь вдоль и вокруг высотки. Он продвинет резервный взвод вперед на этот склон и пошлет два оставшихся отделения второго взвода к тем трем, вернее, теперь к двум — после потерь — на гряду высот.

— Знаете, подполковник, я потерял Кекка. Там, на хребте. Он был одним из лучших моих людей, — добавил он. — Прием.

Ответом была неожиданная вспышка начальственного гнева. Два отделения?! Что он, черт возьми, имеет в виду? Два отделения! Когда Толл говорил о подкреплении, он имел в виду настоящее подкрепление. Стейн должен бросить в бой всех до последнего человека, и немедленно. Надо было сделать это раньше, как только захватили эту позицию. Это значит ввести резервный взвод и всех остальных. А как насчет первого взвода? Солдаты взвода лежат на своих толстых задницах и ничего не делают. Двинуть его с фланга на хребет, немедленно послать туда человека с приказанием атаковать — атаковать гряду слева. Резервному взводу атаковать справа. Второй взвод оставить на месте с задачей сковывать противника и оказывать нажим в центре.

— Неужели я должен давать вам урок простейшей пехотной тактики, Стейн, пока вашим людям простреливают задницы? — орал Толл. — Прием!

Стейн подавил гнев.

— Я считаю, что вы не отдаете себе полный отчет в том, что здесь происходит, подполковник, — сказал он спокойнее, чем хотелось бы. — Мы уже потеряли убитыми двух офицеров и множество солдат. Я считаю, что одна моя рота не в состоянии захватить эту позицию. Японцы очень хорошо окопались, и у них очень много огневых средств. Я официально прошу, и у меня есть свидетели, дать разрешение выслать разведывательную группу вправо от высоты 210 через джунгли. Я считаю, что всю позицию можно обойти с фланга маневром значительных сил. — Но верит ли он? Действительно ли он верит в это? Или просто хватается за соломинку? Правда, интуитивно он чувствовал, что это так. По это только интуиция. Весь день оттуда не было огня. Но разве этого достаточно? — Прием, — сказал он, стараясь держаться с достоинством, но, когда в десяти метрах, у самого гребня, разорвалась мина и кто-то закричал, он заморгал и распростерся на земле.

— Нет! — заревел Толл, как будто ждал, кипя от гнева, когда умолкнет слабый протест на другом конце провода, чтобы нажать кнопку и высказать свое требование в этот раздражающий односторонний телефон. — Говорю вам, нет! Я требую двойного охвата! Я приказываю, Стейн, атаковать, и атаковать немедленно всеми имеющимися в вашем распоряжении людьми! Я ввожу и вторую роту левее вашей. А теперь атакуйте, Стейн! Это прямой приказ! — Он перевел дыхание. — Прием!

Стейн слышал свои слова «официально прошу» и «у меня есть свидетели» с каким-то изумленным, оцепенелым неверием. Он не думал зайти так далеко. Как он мог быть уверен в своей правоте? И все же был уверен. Во всяком случае, на это были основания. Почему же тогда оттуда не было огня? Как бы то ни было, теперь он должен либо оказать сопротивление, либо замолчать. Собравшись с духом, он заявил официальным тоном:

— Сэр, должен вам сказать, что я отказываюсь выполнить ваш приказ. Я еще раз прошу разрешения произвести разведку усиленным дозором с правого фланга. Сейчас тринадцать часов, двадцать одна минута, двадцать пять секунд, сэр. У меня два свидетеля, которые слушают, что я говорю. Прошу, сэр, информировать этих свидетелей. Прием.

— Стейн! — услышал он разъяренный голос Толла. — Не морочьте мне голову своими дурацкими адвокатскими штучками! Я знаю, что вы ничтожнейший адвокатишка! А теперь заткнитесь и действуйте, как я приказал. Повторяю свой приказ! Прием.

— Подполковник, я отказываюсь посылать людей во фронтальную атаку. Это самоубийство! Я прожил с этими людьми два с половиной года. Я не стану посылать их всех на смерть. Прием.

Кто-то громко плакал невдалеке, у самого гребня, и Стейн хотел увидеть, кто это, но не мог. Толл — глупый, тщеславный, тупой и жестокий человек. Ему отчаянно хочется показать себя перед начальством. Иначе он никогда не посмел бы отдать такой приказ.

После короткого перерыва голос Толла стал холодным и острым как бритва:

— Вы принимаете очень важное решение, Стейн. Если вы так настаиваете, возможно, у вас есть основания. Я иду к вам. Поймите: я не отменяю свой приказ, но, если найду на месте смягчающие обстоятельства, приму их во внимание. Оставайтесь на месте, пока я не приду. Если можно, прикажите тем солдатам на хребте выйти из укрытия и идти вперед. Я буду у вас через… — он помолчал, — десять — пятнадцать минут. Все.