Страница 10 из 121
Работы Рудольфа были, несомненно, отмечены печатью одаренности. Но добьется ли он признания? Ответить на этот вопрос не мог никто, так как успех в искусстве подобен лотерее и часто зависит от случайных обстоятельств. Далеко не последнюю роль здесь играют опять-таки деловые качества.
Итак, я мог написать трогательный очерк о сыне известного миллионера, вынужденного зарабатывать на хлеб картинками…
Трудная полуголодная жизнь, бытовая неустроенность в настоящем и полная неизвестность в будущем… И в этих жестоких условиях, когда жизнь безбожно ломает и искривляет человеческие души, он сумел сохранить внутреннюю чистоту и доброжелательное, даже всепрощающее отношение ко всем, которые сквозили в каждом его слове.
Но в своей статье я был обязан недвусмысленно встать на сторону отца. В заповеди сыну Эдвард Тирбах изложил основополагающие законы нашего общества, которые должны были, подобно религиозным догмам, приниматься на веру.
Мне хотелось помочь Рудольфу, но как изменить отношение к нему отца? Я медлил уходить из мастерской, пытаясь найти обстоятельства, которые могли бы оправдать “блудного” или “заблудшего” сына в глазах “света”.
Рудольф сказал, что беседы на посторонние темы помогают ему в работе над картиной: он не отходил от мольберта. Писал в основном по памяти, иногда пользовался предварительными карандашными набросками.
Через день я снова зашел в мастерскую. Он вновь отклонил мое приглашение в ресторан. К таким заведениям он питал устойчивую антипатию и предпочитал дешевые харчевни.
Я принес разных продуктов, и мы устроились за выцветшей занавеской прямо на лежаке. Рудольф демонстративно опростился, старался казаться “человеком из народа”.
– Вот это по мне,- говорил он.- Милая, домашняя обстановка. Свобода и непринужденность. Никаких условностей, можно все брать руками. А что ресторан? Чопорность, натянутость, музейная атмосфера зеркал и хрусталя.
Ресторан для Рудольфа стал неотъемлемой принадлежностью того класса, с которым он порвал. И в своем идейном неприятии он был последователен.
Во время нашей беседы в мансарде появился невысокий джентльмен. Он слегка прихрамывал и опирался на бамбуковую трость.
– Добрый день, господа,- поздоровался вошедший.- Мне сказали, что здесь я могу найти Рудольфа Тирбаха.
– Это я,- представился мой художник.- С кем имею честь?
– Ким Варлей… хотел бы поговорить с вами.
– Я вас слушаю.
– Может быть, перенесем нашу беседу в более удобную обстановку? - Он покосился в мою сторону.
– Самое удобное для меня - беседовать у мольберта… Вы можете ничего не скрывать от моих друзей.
Гость окинул меня и выглянувшую на миг Полетт внимательным взглядом.
– Я принес вам печальную новость, господин Тирбах.
– Что-нибудь с отцом? - Рудольф отложил кисть.
Медленным наклоном головы гость подтвердил эту догадку.
– Что с ним?
– Автомобильная катастрофа.
– Он жив?
– Как вам сказать? В общем, он в реанимации…- После паузы он добавил: - Дело в том, господин Тирбах, что вашего отца можно спасти.
– Спасти?
– Эдвард Тирбах пока в глубокой гипотермии. У него пролом черепа, необратимая травма мозга… Если ему сделать пересадку головы, он будет жить.
Тут я вспомнил, что видел этого человека в конторе по консолидации, у своего шефа. Это главный юрист Центра биологических перемещений!… Сердце мое забилось сильнее.
– Что для этого нужно? - спросил Рудольф.
– Ваше согласие на операцию.
– И больше ничего? - Полетт вышла из-за мольберта.
– В настоящее время ничего. Вы заключите договор на свое наследство.
– Но, спасая моему свекру жизнь, вы лишаете нас наследства, а себя - гонорара,- напомнила Полетт.
– У нас уже имеется свидетельство о смерти Тирбаха, составленное по всем правилам.
– Ах, вы уже все продумали! - Полетт приблизилась к Варлею.- Но что это даст? Станет ли отец Рудольфа полноценным, неизвестно, а мы, без сомнения, потеряем миллион.
– Любимая жена Эдварда и наследница его миллиардов наотрез отказалась от пересадки. А вы, будучи в опале, отдаете последнее. Эти факты способны сильно повлиять на симпатии старого Тирбаха.
– О чем вы спорите? - раздался голос Рудольфа.- При чем здесь деньги, когда речь идет о жизни отца?!
– Господин Тирбах, для утверждения соглашения нам необходимо поехать в Делинджер,- предложил Варлей.
– Сколько времени это займет? - опять выступила вперед Полетт.
– За неделю управимся.
– А не могли бы вы оформить соглашение здесь? - спросила Полетт.- Дело в том, что у Руди выпускные экзамены. Поездка может все сорвать.
– Пока мы должны избегать всякой огласки… А здесь…
Я понял, что пришла моя очередь вступить в разговор:
– Дорогой Рудольф, я могу быть твоим поверенным во всех делах.
После обсуждения этого предложения Рудольф выдал мне доверенность на полномочное ведение переговоров и на подписание соглашения о приживлении Эдварду Тирбаху головы донора.
Варлей не торопился расстаться с молодым Тирбахом. Но заговорить с ним при мне не решался. Я догадался, что могу быть посвященным в какую-то тайну, и не отходил от Рудольфа ни на шаг.
Увидев тщетность своих намерений остаться с Рудольфом наедине, Варлей наконец выдавил:
– Господин Тирбах, я хотел бы поговорить с вами еще об одном обстоятельстве…
– Я вас слушаю.
– Видите ли, у нас нет уверенности в благополучном исходе операции… Впрочем, вашему отцу нечего терять… Поэтому до того, пока не станет все ясно, о пересадке никому не должно быть известно.
– Согласен, господин Варлей, мы будем молчать,- как-то буднично пообещал Рудольф, и все поняли, что эти слова сильнее самых торжественных клятв.
Я сообразил, что могу использовать этот факт для укрепления своих позиций. Обронив ненароком фразу о том, что мне тоже пора на родину, я ждал каких-то ходов со стороны Варлея, и не ошибся.
Он предложил мне возвращаться вместе и, получив мое согласие, заказал два билета на самолет.
В машине по дороге в аэропорт я как бы между прочим обронил:
– Как удачно вы, господин Варлей, явились со своим известием о старом Тирбахе. До вас я не знал, что делать со своим газетным очерком. А вы сразу сняли все проблемы.
– Вы журналист? - удивился Варлей.
– Да, из “Фурора”…
И я как можно бесхитростнее поведал ему о своих авторских затруднениях…
– Теперь я напишу как есть.
– А не лучше ли воздержаться от публикации? - Варлей глядел на меня маленькими настороженными глазками.- Тирбах заменит себе интеллект, он узнает о поступке Рудольфа, и, надеюсь, их отношения наладятся сами собой.
Я не согласился с ним:
– Тут важен общественный резонанс. Семейный конфликт Тирбахов типичен для наших деловых кругов. Достойной сферой деятельности для них является только бизнес. Он дает все: богатство, известность, власть… Тирбах-старший отрицает искусство!
Дескать, этим можно заниматься между делом. А если у сына призвание к искусству? Тут есть над чем поразмыслить.
В самолете Варлей попросил стюардессу принести французский коньяк и заговорил:
– Господин Елоу, нам надо решить один вопрос… Поговорим без обиняков, как деловые люди…
– Я догадываюсь о ваших проблемах, господин Варлей. Руководство Биоцентра не заинтересовано в преждевременной рекламе этой операции, так как неудача может надолго задержать ее внедрение в клиническую практику. Не так ли?
– Правильно. А вы, конечно, жаждете выйти на страницы “Фурора” с сенсационным сообщением.
– Безусловно!
Варлей откинулся на спинку кресла:
– В ответ на мое деловое предложение вы будете набивать цену, ссылаться на ваше право, на свободу печати. Но я предложу вам…
– Одну минуту,- перебил его я.- За мое молчание, как компенсацию моих потерь в гонорарах, вы предложите мне сто тысяч, и ни дина больше.
– А вы поставите условие пятьдесят тысяч выплатить вам сразу по прибытии в Делинджер, остальные - после исхода опё: рации? - засмеялся он самоуверенно.