Страница 90 из 110
Разделяя эту точку зрения, Мейден высказал предположение, что некоторые транснациональные корпорации, производящие натуральные продукты питания, могли быть заинтересованы в провале программы “Скайфилд”, и этим, возможно, обусловлено появление в Поясе такого уникального по силе брейкера, как Пахарь. Версия Мейдена была вполне реальна, но ей противоречил тот факт, что, по сообщениям наших людей на Герионе, Пахарь не имел никаких связей с терроризмом. Он вел довольно уединенный образ жизни, встречался с ограниченным кругом людей и, будучи специалистом по человеко-машинному диалогу, все свое время посвящал разработке систем общения с компьютером. Когда на Герионе появилась Регина, быстро сблизился с ней, но связь эта была странной, очень неровной и мучительной для обоих.
По свидетельствам очевидцев, Пахарь временами словно испытывал Регину, обращаясь с ней как последний негодяй. Вообще наши эксперты-характерологи в данном пункте описывали Пахаря весьма красноречиво. По их словам, Пахарь способен был, обожая женщину, дойти до самозабвения, мог, изощренно и верно служа ей, вознести ее на высоты счастья, а потом вдруг по странной прихоти раздраженного чувства, с каким-то злобным вдохновением тут же и унизить ее, - может быть, только для того, чтобы опять начать все сначала, опять бросить все к ее ногам и в конце концов заставить-таки ее в очередной раз смириться, перешагнуть и через эту обиду, и через эту горечь, и через уязвленную гордость - словом, опять утратить всякое самолюбие. Впрочем, по тем же свидетельствам, Регина порой тоже беспощадно терзала самолюбие Пахаря, провоцируя его на разного рода крайности… В общем, они любили и потому мучили друг друга. Такое бывает между людьми. Но мне все равно было горько слышать про эти роковые страсти. Регина всегда вызывала во мне симпатию. Как эта красивая и гордая женщина могла снизойти до связи с брейкером, более того, выносить все те унижения, которым он ее подвергал?
Сейчас остается только жалеть, что этот вопрос так и остался для меня риторическим. Попытайся я на него ответить, изучить отношения между Пахарем и Региной, - может быть, мне уже тогда удалось бы догадаться об истинных намерениях Пахаря. Ведь помнил же я тот памятный вечер и разговор с Региной - разговор, во время которого у меня впервые появилась мысль о том, что “на пажитях небесных” могут, пожалуй и впрямь решаться судьбы человечества.
Это было незадолго до разрыва Регины с Маном. Я прибыл на Амброзию по анонимному вызову, специально для встречи с человеком, который обещал в письме “обратить мое внимание на исследования, грозящие поколебать стабильность цивилизации”. В этот день молодой, тридцатидвухлетний руководитель биостанции доктор Стефан Ман растолковал мне, что такое аутотрофный синтез, я осмотрел лаборатории, реакторы, побывал в польдерах, но так и не понял, откуда может грозить опасность. Наоборот, все, с чем я встречался на Амброзии, представлялось мне высочайшим воплощением гуманизма. Шутка ли сказать - искусственная пища!
“Люди расселились уже до орбиты Юпитера, - говорил, - и продолжают упорно, с неимоверным трудом создавать вокруг себя земную биосферу. И в космосе мы, борясь с голодом, пытаемся действовать все тем же архаичным способом: взрыхлить почву, посеять зерно и собрать урожай. Мы никак не можем освободиться от пашни, от навоза и потому похожи на мореплавателей эпохи Магеллана, которые, отправляясь в путь по воде, с собой брали тоже воду. Но подумайте: ведь достаточно разъединить молекулы воды и молекулы соли, чтобы морская вода стала пресной. Точно так же достаточно определенной рекомбинации молекул, чтобы превратить любое неорганическое вещество в белки, жиры и углеводы. Некоторые простейшие организмы, грибки - дрожжи кандиды, например, - способны превращать нефтепродукты в высокомолекулярные соединения. Моллюск тридакна давно воспет в литературе за умение перерабатывать себе в пищу неорганические вещества. То есть аутотрофный синтез в природе есть и процветает. Так почему бы и нам не смоделировать его? Люди всегда стремились избежать проклятия, по которому человек будто бы навечно обречен в поте лица добывать хлеб свой. И действительно: ныне аутотрофный синтез даст нам возможность легко создавать пищу из чего угодно, позволит наконец накормить страждущих и избавит человечество от вечной угрозы голода”.
В заключение Ман показал мне пробирку с мутным желтоватым киселем. Это была белковая плазма, синтезированная из углистых хондритов, которыми так богата Амброзия. “Когда-нибудь мы сможем перерабатывать астероиды, камни, космическую пыль в пищу, в этакую манну небесную”, - сказал при этом Ман. Я воспринял его слова как шутку и ответил, что до сих пор превращать камни в хлебы удавалось только мифическому существу. “Люди становятся богами”, - усмехнулся Ман.
Помню легкое чувство ошеломления, с которым я поздно вечером обдумывал у себя в гостинице идеи Мана. Я - человек, далекий от абстракций науки, вижу все практически, и тут как бы несколько сбился. В моем сознании словно бы выпал куда-то целый кусок мироздания - все эти страсти по хлебу: войны за жизненное пространство и мировой передел, стенания “страждущих”, высохшие черепа убогих и стоны голодающих. Я старался настроиться на глубокомысленный лад, но вместо этого в голову лезла какая-то дилетантская чушь, какие-то космические облака манной крупы, планетарные туманности из капель сиропа и Сатурновы кольца из сублимированных бифштексов.
Мир как-то незаметно превращался в грандиозную объедаловку, где каждый мог нырнуть в изобилие, не сходя с места. Конечно, размышлял я, если нам по силам искусственно создавать белок и все остальное, то зачем мучиться, зачем налаживать этот неимоверно сложный и капризный механизм живой природы? Зачем пахать землю, зачем строить в космосе эти громадные польдеры, сеять в них зерно, растить пшеницу и печь хлеб, если можно будет легко получить тот же продукт, работая на молекулярном уровне? Знание о том, как из всего сделать хлеб, есть уже сам хлеб; остальное несущественно.
Разумеется, это были размышления и представления профана, и я неоднократно себе об этом напоминал. Но в тот вечер я был захвачен идеями Мана, безгранично верил в них и в конце концов решил, что письмо, из-за которого я прилетел на Амброзию, просто глупая шутка.
Я уже собирался лечь спать, как вдруг дверь отворилась и ко мне в комнату быстро вошла тоненькая хорошенькая девушка в красном комбинезоне. Она остановилась у двери, сложив руки за спиной, и сумрачно посмотрела на меня темными глазами - так смотрят дети, когда хотят отчитать загулявших родителей. Это и была Регина Вербицкая, двадцатидвухлетний психолог биостанции, отчаянно влюбленная в ее руководителя.
Раньше Регина была известна как самая красивая девушка - “мисс Амброзия”; теперь же все говорили об ее отношениях с Маном. Регина давно добивалась его внимания, но Ман ее не замечал; девушка предпринимала героические усилия, чтобы пробудить к себе интерес, и наконец добилась своего - Ман в нее влюбился. Так что чувство Регины к Ману вовсе не было безответным. Драма состояла не в отсутствии любви, а, так сказать, в ее качестве. Будучи на десять лет старше Регины, Ман полюбил ее как-то уж очень красиво, по-книжному - мило, изящно, легко, отчасти трогательно и не теряя достоинства. Думаю, за одно это Регине много раз хотелось надавать ему пощечин. Не знаю, в чем тут дело, но я убежден, что довольно многие женщины не могут быть счастливы в любви, если не дать им хорошенько помучиться. Такие особы всегда хотят того, чего нет; но, если это наконец появляется, им сразу становится скучно. Пожалуй, данный факт лишний раз доказывает, что человек сложнее, глубже, запутаннее любой своей самой заветной фантазии, самой выношенной мечты. Ибо заветные фантазии и мечты рождаются из неутоленных желаний и дум о них то есть так или иначе выдумываются; но ведь всей жизни обдумать нельзя, всего мира в мысль не втиснуть. Поэтому чем яснее, понятнее нам то, чего мы хотим, чем явственнее и определеннее образ того, что мы ищем, тем, как правило, дальше отстоит это от наших подлинных, глубинных интересов. Может быть, ирония человеческого существования заключается как раз в том, что по-настоящему мы всегда хотим лишь того, чего совсем не хотим или о чем не имеем никакого понятия..