Страница 65 из 110
Стае снова, до боли напрягая глаза, вгляделся в кораллы.
Знают ли, догадываются ли они, что будет потом? Или они настолько низко организованы, что для них нет смерти, есть лишь очередной этап развития, освобождающаяся от жильцов известковая ячейка, на которой можно поселиться и построить новую клетушку? Может быть, все может быть.
– Внимание, ребята. Включаю вертолетный режим, - сообщил Роберт.
По тому, как бросились врассыпную рыбешки, как нырнул под обломки рак-отшельник, Стае определил, что винты начали проворачиваться. Над дном вспучилось облако мути и стало расти по мере того, как винты набирали обороты. Вот в облаке скрылись кораллы, вот муть застила смотровой сегмент… Дисколет качнулся и стал медленно приподниматься. И почти сразу Стае почувствовал вибрацию. Она застучала медными молоточками в корпус, заставляя дисколет вздрагивать короткими, судорожными рывками.
– Плохо дело? - спросил Стае.
– Терпимо, - обнадеживающе крикнул Чекарс. - Мы поднимаемся. Лишь бы вибрация не усиливалась…
Не успел он договорить, как молоточки превратились в глухо звенящий будильник, а рывки слились в неровную, лихорадочную дрожь.
Облако мути росло, расползалось, проглатывая колонию, но дисколет уже оторвался от него, водная толща между ним и прозрачным брюхом дисколета, к которому прильнул Стае, постепенно увеличивалась.
– На сколько поднялись? - раздался голос Наташи.
– Прошли двадцать, - отозвался пилот. - Вибрация нарастает.
– А если сбросить обороты? - предложил Кирсанов.
– Нельзя. И так идем на самых малых. Чуть сбавить - опустимся обратно.
Словно стакан разбился где-то в динамиках.
– Лопнуло стекло в анализаторе, - пояснила Наташа. - Ну да ничего, за приборами все равно уследить невозможно, цифры на дисплеях пляшут как сумасшедшие…
– Ты их лучше выключи, - посоветовал Чекарс, - а то они все могут испортиться.
Чтобы о прыгающий пол не разбить лицо, Стае подложил под подбородок ладони.
– Стае! Голова… Болит голова! - вскрикнула Наташа.
Удивиться, как в такой момент можно говорить о головной боли, Стае не успел. Будто разъяренный шмель ворвался к нему в мозг.
– М-м-м… - сдавленно замычал он, сжимая виски.
– Терпите, ребята, это от вибрации, - сказал Чекарс.
По голосу чувствовалось, что и ему несладко.
– Высота? - спросил Стае.
– Минус тридцать.
Тридцать метров до поверхности. Пройдена только половина. Поднимутся ли они, продержатся ли еще полпути? Стараясь не замечать головной боли, Стае посмотрел вниз. Мути уже не было видно, все дно казалось сплошным темным пятном. Пятном, в котором скрылись, растаяли мириады примитивных, не ведающих о своей судьбе коралловых полипов. Или один большой, сложный, гадающий сейчас о поведении пришельцев коралловый Разум?
– Все, - сказал пилот, - вибрация подходит к критической. Пускаю реактор на холостой.
Нет! Только не сейчас, хотя бы еще десяток метров.
– Боб! - закричал Стае. - Прошу тебя, подожди. Если ты дашь газ на этой высоте, у них нет шансов…
– Если я промедлю еще минуту, - тяжело дыша, откликнулся пилот, - может разладиться реактор. И тогда шансов не будет у нас…
Все, подумал Стае, ничего не вышло. Сейчас Роберт остановит винты, нажмет красную клавишу - и под дисколетом вспыхнут четыре огненных столба. Корабль прорвет одеяло оставшейся над ними воды, пронесется сквозь атмосферу и, как кенгуренок в сумке матери, скроется в безопасном чреве прицепа. А внизу, на дне, будут корчиться в агонии умирающие обваренные кораллы. Сможет ли он после этого смотреть людям в глаза? Называть себя экологом? Да просто останется ли он человеком? Как жить потом, если выяснится, что кораллы всетаки… Стае в отчаянии стукнул кулаком по гладкому прозрачному полу.
– Боб! Держись, держись до последнего. Пусть они обычные кораллы. Но мы же лю-ди! Держись до последнего!
– Не могу! - прохрипел Чекарс. - Больше не могу, ребята… Сейчас буду давать газ…
Стае закрыл глаза, вжался в пол. Все его существо будто слилось с дрожащим корпусом дисколета, как в себе он почувствовал беспредельную боль корабельных мышц, рвущиеся нервы приборов, хрустящие кости переборок. Дисколет, построенный для космических путешествий, из последних сил сопротивлялся разрушительной, всепроникающей силе вибрации, и все же Стае, стиснув зубы, мысленно уговаривал его не сдаваться, приподняться еще, ну хоть на метр еще…
Чекарс выключил пропеллеры, и тут же навалилась какаято странная, гудящая, хуже инфразвука сверлящая мозг тишина. Сделавшийся с кораблем единым целым, Кирсанов вздрогнул, ощутив нажатие пусковой клавиши, услышал легкое ворчание набирающего мощь реактора… И, уже ни на что не надеясь, тем не менее продолжал подталкивать дисколет вверх, чтобы отвоевать еще хоть немного глубины, хоть немного еще увеличить шансы кораллов на выживание. Шансы, которых практически нет. Да и какие могут быть шансы, осознавал Стае, когда от кораллов до дна всего тридцать шесть метров, подъем прекращен, а раскаленная струя ударит ровно через три секунды…
Атолл совершенно отчетливо помнил каждый миг своего детства. И юности. И зрелости, которой, он не без самоуверенности считал, уже достиг. Именно поэтому, наверное, - из-за того, что любой момент его жизни был всегда с ним, стоило лишь захотеть вспомнить, - он не был склонен к сентиментальности. Но время от времени он все же любил оглянуться назад.
Вначале было Младенчество.
Оно началось, когда завершилось седьмое Великое обледенение. Собственно, обледенение не кончилось тогда, а достигло своей высшей точки, апогея: лед покрывал половину планеты, но уже не наступал. Как узурпатор, не рассчитавший своих возможностей и отхвативший слишком большой кусок чужого пирога, Обледенение выбилось из сил, вцепилось в завоеванную территорию и тщилось удержать.
Почему он родился именно в то обледенение, а не раньше?
Скорее всего потому, что седьмое обледенение было самым мощным. Оно забрало бесчисленные массы воды, и подводное плоскогорье, которому было суждено стать его родиной, всегда находившееся на безжизненной глубине, очутилось вдруг в какихто полутора десятках метров от поверхности. Это был один из немногих свободных ото льда участков океана, и прежде всего там начало сказываться действие солнца и вулканов: температура воды над плато стала подниматься. Она повышалась медленно, почти неощутимо, на доли градуса в столетие, но этого оказалось достаточно.
Наложились друг на друга тысячи случайных факторов…
На свет появился он - крохотный полип с венчиком тонких щупалец над ротовым отверстием. Жадно загоняя микроскопический корм в полость желудка, он спешил вырасти. Когда пришла пора, на вытянутом трубчатом тельце набухла почка.
Не отделившись, почка превратилась в самостоятельный организм, но тем не менее это одновременно был и он сам: его стало двое. А потом еще больше, и еще, и еще…
Мыслей в тот период не было, лишь великий всепобеждающий инстинкт размножения. Этот инстинкт помог осознать или угадать, что незащищенные полипы - слишком легкая добыча, основная часть новых организмов обречена на гибель. Путь к самосохранению нашелся; чтобы выжить, пришлось научиться извлекать из воды кальций, перерабатывать его и откладывать известковыми панцирями на нежную эпидерму.
Решение оказалось верным. Громоздясь друг на друга, замуровывая под собой мертвых сородичей, возводя над их опустевшими жилищами очередные этажи каменных келий, недосягаемые теперь для большинства врагов коралловые полипы стали разрастаться в колонию. Хорошо прогреваемая вода, небольшая глубина, обилие солнечного света, а значит, и пищи - это были идеальные условия для размножения. Высовывая из окошек ловчие усики, хватая добычу и прячась при малейшей опасности обратно, кораллы слой за слоем доросли почти до поверхности, но там и остановились - отливы регулярно обнажали верхнюю часть колонии, и полипы без воды гибли.
Кораллы устремились вширь, и за несколько сот лет заполонили все мелководье и поползли по подводным склонам вниз.