Страница 91 из 110
Наумов взмок от усилий вылезти из той трясины рассуждений, в которую влез, пытаясь оправдать сразу обоих: себя и неведомого оппонента, и вытер мокрое лицо ладонью.
– А ты как думал? - покосился на него Молчанов, видя, что творится в душе товарища. - Подчас принять решение трудней, чем пожертвовать собой, уж ты мне поверь.
Наумов вдруг снова, уже в который раз, вспомнил Лидию Изотову. Она верила в него. И те, другие, приходившие потом, друзья и родственники ученых, они тоже верили в него. А он?
В кого верит он сам? В себя?…
– На кого мне выйти в ВКС?
Молчанов вернулся к столу и тронул сенсор.
– К Банглину, наверное. К кому еще? Только не пори горячку, на твоем лице написано все, о чем ты думаешь. Таких, как Зимин, много, и в ВКС они тоже найдутся. Он тут наговорил столько, что я почти согласился с ним, но ты учти - во многом он-таки прав! И рискованные полеты к Юпитеру - это ого-го какой аргумент! Ты не был над Юпитером? Ни разу? Я так и думал.
– А ты не встречался с родственниками моих пациентов… - пробормотал Наумов. - У тебя не было такого, чтобы от твоего решения зависела жизнь другого человека?
Молчанов застыл, потом медленно разогнулся, упираясь кулаками в панель стола, и на мгновение утратил самоконтроль - лицо его стало несчастным и старым.
Наумов пожалел о сказанном, извинился, пробормотал слова прощания и пошел к двери.
Юпитер кипел, увеличиваясь в размерах. Вот он закрыл собой боковые экраны, затем кормовые, рубку заполнил ровный глухой шум - фон радиопомех. Все предметы окрасились в чистый желтый цвет - настолько интенсивным было свечение верхней разреженной атмосферы планеты.
– Бамм!
Модуль содрогнулся, под ним загудело и загрохотало, в носовом экране выпятился из сияющей клочковатой бездны странный золотой горб, распустился кружевным зонтом и медленно пополз в высоту, рассыпаясь белыми волокнами толщиной с “нормальную” планету. Одно из волокон настигло убегающий прочь модуль, изображение в носовом видеоме покрылось черной сеткой трещин.
– Падаю! - раздался слабый, искаженный помехами голос. - Не могу… Прощайте!…
Экран потух.
Наумов закрыл глаза и остался недвижим.
– Это их последняя передача, - донесся словно издалека голос Старченко. - Погибли все трое: Сабиров, Вульф и Горский. Показывать дальше?
Наумов покачал головой.
– Не надо. Оставь записи, может быть, я просмотрю их позже.
Старченко выключил проектор и, поколебавшись, ушел. Наумов посмотрел на часы: шел девятый час вечера. “Одиннадцатый по среднесолнечному, - перевел он в уме. - Где у них консультативный отдел? Кажется, в Ленинграде, а там уже утро”.
Он соединился с центральным справочным бюро ВКС и через него с консультативным отделом Совета. Узнал телекс Банглина и с ходу хотел позвонить ему. Однако еще с полчаса сидел в кабинете, постепенно заполняющемся сумерками, и смотрел сквозь прозрачную стену на далекий черный конус пика Прево, врезанный в вишневый тускнеющий закат.
Над далеким Юпитером в тщетных попытках постичь его суть, тайны бытия и молчаливое пренебрежение к роду человеческому, к попыткам установления контакта с обретенными братьями по солнцу продолжали гибнуть люди, первоклассные исследователи и сильные натуры. Зов тайны - сквозь боль собственных ошибок, сквозь ад мучительных сомнений в собственной правоте, сквозь слепую веру в совершенство разума и сквозь собственное несовершенство! Вперед! И только сам человек способен оценить поражение, делающее его человечней.
Юпитер - лишь миллионная доля проблем, волнующих человечество. Какой же ценой платит оно за прогресс в целом, если одна проблема требует гибели многих?! И как сделать так, чтобы не платить человеческими жизнями ради решения любых, самых грандиозных задач? Или не существует иной меры вещей?…
На пульте слабо пискнул вызов. Наумов повернул голову, подождал. Сигнал повторился. Это была жена.
– Я тебя заждалась, Валя, - с упреком сказала она. - Уже девять!
– Извини, Энн, - пробормотал Наумов. - Я скоро приду, только закончу один не очень приятный разговор.
– Ты плохо выглядишь. Что-нибудь случилось?
– Ничего. Наверное, эффект освещения, у нас тут сумерки.
– Да, вижу. Это из-за твоих новых подопечных - Пановкина и Изотова?
– Пановского, - поправил он машинально. - Понимаешь, Энн… Их надо срочно оперировать, а я… я боюсь.
Она внимательно посмотрела ему в глаза и сказала решительно:
– Приезжай поскорей, слышишь? Обсудим это вдвоем.
Наумов кивнул.
– Видеом угас. Снова сумерки завладели кабинетом.
Наумов по долгу службы часто имел встречи с председателем комиссий морали и этики, и каждый раз у него складывалось впечатление, будто он беспокоит этого страшно занятого властного человека по пустякам. Впрочем, не у него одного возникала такая мысль, хотя о Банглине ходила слава точного до педантизма и обязательного человека, человека слова.
– Я, собственно, к вам вот по какому вопросу… - начал Наумов, не зная, как сформулировать этот свой проклятый вопрос.
– Пановский и Изотов, - сказал Банглин.
– Да, - кивнул Наумов, не удивляясь; вездесущий Зимин успел побывать и здесь. - Возникла проблема…
И снова Банглин опередил его.
– Выбор метода оперирования, так?
– Да. Дело в том, что нейтрохирургическое вмешательство в мозг почти всегда чревато последствиями, даже микролазерное и тонкое магнитное сканирование ведет к разрушению соседствующих с оперируемым участков мозга, и хотя в нормальной жизни это, как правило, не отражается, однако природа зачем-то конструировала запас клеток, который мы уничтожаем не глядя? А что теряет человек в результате операции, никто не знает. В случае с учеными изложенный мною тезис звучит так: при “перезаписи” информации с мозга на машину вероятность их гибели увеличивается по сравнению с методом “простого стирания”. Я сделал расчет, по которому вероятности неблагополучного исхода относятся, как два к трем.
– Вектор ошибки?
– Пятьдесят пять на сорок пять. - Наумов невольно покраснел, но не опустил взгляда. - Но соотношение не определяет исхода и не отрицает…
Банглин кивком прервал его речь.
– Полно, Валентин, эмоции тут ни при чем. Вы сами понимаете, риск остается, а соотношение два к трем не слишком выразительно. Расскажите-ка лучше, как относятся к операции друзья и родственники пострадавших.
Наумов еле сдержался, чтобы не пожать плечами. Он устал и был зол на себя за слабоволие. Мысль, что он попросту струсил перед операцией и пытается теперь переложить ответственность на чужие плечи, не покидала его, а звонок Банглину вообще стал казаться жестом отчаяния, какового он в себе не ощущал.
– Пановский холост, - медленно начал он. - Отец его в дальней экспедиции и ничего не знает. Мать… ну, что мать, она, как и все матери, сын ей нужен живой. Она согласна на любую операцию, которая спасет ее сына. У Изотова отец и мать, две сестры… жена. Ситуация примерно такая же. О жене и говорить не приходится, я уже разговаривать спокойно с ней:не могу, так и кажется, что я во всем виноват.
Банглин чуть заметно улыбнулся - глазами, губы и лицо остались неподвижными.
– Ясно. Охарактеризуйте, пожалуйста, каждого.
Наумов озадаченно потер подбородок.
– Я ведь до этого случая их не знал, могу рассказать только с чужих слов…
– Этого достаточно.
– Тогда… Пановский. Ему сорок один год, специальность - ю-физик. Начинал работать над Юпитером в числе первых исследователей на стационарных комплексах. Три экспедиции глубинного зондирования планеты, последняя едва не закончилась трагически, их спасли в момент падения… Спокоен, малоразговорчив, необщителен, но всегда готов помочь товарищу… Извините за путаную речь, я волнуюсь, а последняя характеристика универсальна, наверное, для всех космонавтов. Вот, пожалуй, все, что я о нем знаю. Изотов очень молод, он почти мой ровесник, по специальности - конструктор молектронной аппаратуры. Хороший спортсмен - мастер спорта по горным лыжам. (“Он спортсмен во всем, - вспомнил врач. - В работе, в увлечении… в жизни”.) Честолюбив, упрям, любит риск, излишне самонадеян…