Страница 4 из 74
– При чем тут зарплата?
– Деньги мы были должны выдать! – вступил в разговор Юлюкин. – Лев Ильич их с собой взял в таком переносном сейфе и оставил в машине: машина надежная, да и все вокруг свои. А прямо при себе держать – люди только об этом будут думать, а не о лечении. Так вот. Упасть-то вы упали, но подействовать успели, наверно: Лев Ильич у нас как бы окаменел.
– Хорошо еще, – добавил Андрей Ильич, – что он семью на юг отдыхать отправил, а то жена бы его подняла шум. Вам бы не поздоровилось, извините!
Нестеров пощупал пульс Льва Ильича, пощелкал пальцами перед его глазами и сделал вывод:
– По-моему, он впал в кататоническое состояние.
Лев Ильич вдруг опустил голову и тут же поднял ее. Андрей Ильич обрадовался:
– Шевелится!
– Это ничего не значит. Остаточные реакции. И вы ошибаетесь, он все слышит. Люди даже в коме слышат, но не осознают.
Юлюкин заботился о своем:
– В чем проблема, Александр Юрьевич. Мы бросились к машине, у Андрея Ильича ключи запасные есть, а там – нет денег! Нет этого ящичка, понимаете? А ее открыть невозможно, сигнализация зверская! Значит, Лев Ильич эти деньги в другом месте где-то оставил! Значит, надо выяснить...
– Что ты всё о деньгах? – прервал Андрей Ильич. – У меня брат сидит как мертвый, а ты – деньги, деньги! Оживить его надо!
– И я говорю – оживить. Чтобы деньги... – и в ответ на гневный взгляд Андрея Ильича Юлюкин отчаянно, хоть и негромко (в целях конспирации), воскликнул:
– Но ведь съедят нас люди, если зарплату не выдадим! И так на месяц задержали!
– Понятна задача, Александр Юрьевич? – спросил Андрей Ильич. – Оживляйте. То есть – приводите в себя.
– Попробую... – неуверенно сказал Нестеров, понимая, что перед ним что-то неведомое и неожиданное.
Что-то неведомое и неожиданное поднялось в душе продавщицы Клавдии-Анжелы после сеанса. Настолько неожиданное, что она с утра приняла решение – уехать. И не только приняла решение, но вот уже сдает дела напарнице Шуре Куриной. Считают товары и деньги, сверяют записи.
– Как-то все-таки я не понимаю... Взяла и собралась... У тебя тут целых два жениха, – напомнила Шура.
Клавдия-Анжела горько рассмеялась:
– Какие женихи? Володька молодой слишком, Мурзин еще женатый.
– Фактически в разводе. И ходит ведь к тебе, скажешь нет?
– Ну ходит, – не отрицала Клавдия-Анжела. – А толку? Не мычит, не телится. Сама я, что ли, должна серьезный разговор начинать? У меня гордость все-таки.
Шура возмутилась:
– Ну знаешь, или уж гордость, или счастье! Я вот тоже гордая слишком, поэтому и одинокая! Нет, но тебе-то кто больше нравится?
Клавдия-Анжела вздохнула:
– В этом и вопрос. Володя, в общем-то, чуть побольше... Нет, Мурзин тоже мужик неплохой, хоть и с загибами... Да уж... Вчера на сеансе сижу, а сама загадываю: пусть я сейчас засну, а проснусь, и мне ясно наконец станет, с кем мне быть.
– И что получилось? – с огромным интересом спросила Шура.
– А то и получилось. Очнулась, и будто мне кто сказал: не дури, ни с тем ни с другим ничего не будет. Уезжай. И я поняла: пора. Всё просто, Шура: если за Мурзина выйду – он мне жизнь испортит, если за Володьку – я ему жизнь испорчу.
– Надо же... Зря я себе тоже чего-нибудь на жизнь не загадала. А то просто как в тумане живу, ничего про себя не соображаю. Дура, загадала на мелочь: хотела, чтобы родимое пятно пропало. Пятно у меня есть на одном месте. Несимпатичное.
– Пропало?
– Ну да! Мне кажется, даже больше стало. Главное, что его в любом случае очень вряд ли кто увидит. Зачем я на что-то серьезное не загадала, дура? Короче, подруга, вот тебе и мораль: перед тем как чего хотеть, подумай, этого ли ты хочешь! Выпьем! Не за исполнение желаний, а за то, чтобы понять, чего мы желаем на самом деле!
Они не успели выпить – вошел Прохоров.
Галантно улыбнулся: городская жизнь его обучила, что с любой женщиной надо на всякий случай быть вежливым, ибо неизвестно, кто она и чего от нее ждать. В деревне же совсем другой расклад: все на виду, обо всех всё знаешь, церемониться не приходится. Но и тут обаяние применить не мешает.
– Здравствуйте, женщины! – воскликнул он. – За что пьем?
– За вас! – мгновенно откликнулась Шура. – Что, не живется в городе, Вячеслав Иванович?
– Почему? Вполне живется.
– Ох, про вас такие глупости рассказывают, будто позапрошлый год, когда я к сестре уезжала, вас чуть в тюрьму не посадили!
Настроение Прохорова испортилось. Что ни говори, только в городе женщины бывают женщинами, а тут – одни бабы. Да еще ехидные.
– Как видишь, не посадили, – сказал он. – А даже наоборот, помощником депутата сделали. Хотя, конечно, обидели на всю жизнь, поэтому я и уехал. Вы Нестерова не видели? Экстрасенса?
– Видели, – сказала Шура.
– Когда?
– Вчера!
Женщины рассмеялись, Прохоров ушел, досадуя, что потерял время.
Нестеров будто растворился.
Нестеров будто растворился в своем состоянии, а состояние было по-прежнему нехорошим. С большим трудом он вынырнул из него, сконцентрировался на задаче, поднял руки над Львом Ильичем и начал произносить формулы, которые когда-то вычитал в книге по практической психологии и посчитал неплохими для использования. Они были похожи на стихотворные считалки, а всё, что с ритмом и рифмой, как известно, доходит до сознания быстрее.
– Десять. Свои силы умеем взвесить. Девять. Знаем, что будем делать. Восемь. Гордо голову носим. Семь. Усталость ушла совсем. Шесть. В теле желанье движенья есть.
Юлюкин и Андрей Ильич с любопытством слушали и наблюдали. Но пока не видели в теле Льва Ильича желанья осмысленного движенья – и даже намека на это желанье. Он лишь слегка покачивал головой, как фарфоровая кукла.
– Пять. Хорошее настроение опять, – продолжал Нестеров. – Четыре. Радует всё, что в мире. Три. Бодрость и здоровье внутри. Два. Свежая, ясная голова. Один! Я себе господин! – возвысил голос Нестеров. – Смелее! Делаем глубокий вдох, чуть потягиваемся, открываем глаза!
Увы, Лев Ильич не сделал глубокого вздоха, не потянулся, а насчет глаз Нестеров сказал ошибочно: они у Льва Ильича и так были открыты.
В это время раздался стук в дверь.
– Попросите не мешать! – резко сказал Нестеров. Андрей Ильич посмотрел на Юлюкина, тот понял, пошел к двери. Приоткрыв, увидел Прохорова.
– Нестерова нет здесь? – спросил тот.
– Какого Нестерова? А... Нет, нету.
Юлюкин захлопнул дверь, а Прохоров крикнул:
– А чего это ты закрылся?
– Учет у меня! – ответил Юлюкин. – Перепись материальных ценностей!
Прохоров, пожав плечами, ушел. А Юлюкин, возвращаясь, чуть не вскрикнул, наткнувшись на неизвестного человека.
– Кто это?
– Я, собственно...
Юлюкин вспомнил. Это был Шестернев, заведующий клубом, но фактически сторож, так как клуб давно бездействовал.
– Чего ты бродишь тут? – рассердился Юлюкин. – Иди домой.
– Я вообще-то при клубе... Комната у меня... А что тут происходит?
– Не твое дело. Иди в свою комнату и сторожи там. Изнутри. И никому ни слова.
– А о чем?
– Ни о чем!
Вернувшись к Нестерову и Андрею Ильичу, Юлюкин сказал, что был Прохоров.
– Вы ему ничего не говорите, – предупредил он Нестерова. – И вообще – никому. А то такие слухи по селу пойдут!
– Неужели ничего нельзя сделать? – спросил Андрей Ильич, с тоской глядя на непроницаемое лицо брата. Нестеров объяснил:
– Человек в такое состояние входит внезапно и выходит из него тоже внезапно. Бывает, на что-то откликается. На что-то хорошее. Или, наоборот, плохое.
Андрей Ильич, тут же уловив мысль, спросил:
– Лёва, груздей маринованных хочешь? А водочки холодной? А в Сочи поехать?
Лев Ильич на эти соблазны не откликнулся.
– Ну-ка, отойдите-ка, – сказал Андрей Ильич Юлюкину и Нестерову.