Страница 7 из 169
Таксист ожидал его в отдельном кабинете. Телохранитель не отходил от Тадаки ни на секунду. Таксист нисколько не удивился, увидев телохранителя, но с ним не поздоровался и на протяжении обеда обращал на него не больше внимания, чем на стоявший в углу столик.
— Прошлая партия, Морита-сан, была слишком маленькой. Выручка не окупила возни, — сказал Тадаки. — Надеюсь, следующие партии будут больше.
Таксист с аппетитом принялся за закуски, макая их в острые приправы.
— Должен вас огорчить, — неторопливо сказал он, вытирая руки салфеткой, — придется прервать наши деловые отношения.
— Что?! — Тадаки не мог сдержать удивления.
Морита остался невозмутим.
— Повторяю: нам придется прервать отношения.
— Почему?
— Это не имеет значения.
— Зря ты так со мной разговариваешь. — Тадаки перегнулся через стол и говорил прямо в лицо Морита. Его обрюзглое лицо покрылось потом. — Не пришлось бы пожалеть.
Плохо соображавший телохранитель сунул руку в карман. Морита не шелохнулся, но Тадаки, встав, бросил телохранителю:
— Пошли.
Морита не ушел из ресторана, пока не окончил обеда. Официант, провожая его, наклонил голову. Он оставался в этой позе, пока гость не исчез в лифте. Тогда он скользнул в кабинет. Быстро сунул руку под стол и извлек небольшой предмет, который был прикреплен к внутренней стороне стола. Затем принялся за посуду.
— Нет, я нисколько не преувеличиваю. Он мгновенно изменился в лице, будто ему сказали, что его дом сгорел.
Росовски внимательно смотрел на своего коллегу, который ездил в бюро расследований.
— Когда я произнес слова «Храм утренней зари», он побелел. Не припомню другого случая, чтобы японец прямо на глазах потерял самообладание, — вновь повторил сотрудник токийской резидентуры ЦРУ. — Он, правда, быстро справился с волнением и сразу же ответил, что ни о чем подобном не слышал. А потом целый час убеждал меня сказать, что нам еще известно о «Храме утренней зари».
— Это становится интересным, — заметил Росовски.
— Потом я ездил в главное полицейское управление, в военную контрразведку, был у разных людей, упоминал «Храм» — никакой реакции. Видимо, они ни при чем, или я беседовал не с теми людьми.
— Хорошо, спасибо, — сказал Аллен, — можете идти. — Он сгреб со стола бумаги в сейф. — Пойдемте к резиденту, — кивнул он Росовски. — Уже поздно, но он нас ждет. Японцы от нас что-то скрывают. И судя по всему, что-то важное. Бюро расследований, насколько я знаю, занимается не разведением пчел. Японцы готовят какую-то акцию и боятся, что нам станет о ней известно. Мы совершили ошибку. Нельзя было показывать, что мы знаем о «Храме». Но кто же мог ожидать от японцев самостоятельной игры? Мы привыкли, что каждую свою акцию они согласовывают с нами. В течение многих лет Америка была для Японии и крышей от дождя, и ее окном в мир. Что же, времена меняются. Будем исправлять положение. Надо выяснить, что такое «Храм утренней зари» и почему японцы держат это в тайне. Вы будете работать со мной. Во-первых, я не знаю японского языка. Во-вторых… вы читали Мисима.
Лечебница профессора Ямакава располагалась в стороне от жилья; укрытая густой рощей, она не просматривалась с дороги, на которой даже не было соответствующего указателя. В одиночку Имаи вряд ли нашел бы ее.
Они остановились у высоких ворот, почти сливающихся с не менее высокой оградой, — редкость для Японии. «Даже американские базы, — подумал Имаи, — обнесены всего лишь проволочной сеткой».
Полицейский вышел из машины и нажал кнопку электрического звонка. Открылось маленькое окошко. Пара настороженных глаз посмотрела на них.
— Что вам угодно?
— Мы из полиции. Хотели бы поговорить с руководителем лечебницы.
— Минутку.
Ждать пришлось минут пятнадцать. Сбоку от ворот открылась калитка, и человек в белом халате сделал приглашающий жест.
Имаи вылез из машины и прошел за ограду. На территории лечебницы было много деревьев. Так много, что Имаи не увидел самого здания лечебницы.
Человек в белом халате так же безмолвно пригласил его войти в домик, прилепившийся к ограде.
— Я помощник профессора Ямакава, который сейчас, к сожалению, занят. Что вас привело сюда?
— Скажите, среди персонала вашей лечебницы или пациентов никто не пропал? Не исчез внезапно?
Врач рассмеялся:
— Ну что вы! У нас просто некому пропадать: сейчас в лечебнице нет ни одного пациента. Дело в том, что профессор Ямакава принимает больных на период с осени до конца весны, а летом мы занимаемся обобщением собранного материала, встречаемся с коллегами, представителями фармацевтических фирм. Соответственно практически всему персоналу предоставлен отпуск. Осталось буквально несколько человек, и они все на месте.
Имаи поднялся.
— Тогда прошу простить за внезапное вторжение.
— Что вы, что вы! — Врач явно успокоился, узнав о цели визита полицейского.
Имаи запросил по телефону справку о лечебнице Ямакава, в частности его интересовало время пребывания там больных. Когда через полчаса ему дали ответ, что прием больных производится сезонно и сейчас лечебница пустует, Имаи сказал начальнику отделения, что с него хватит, он устал и едет в Саппоро.
В Саппоро шел мелкий надоедливый дождь, на полупустынных улицах было мрачно, тускло светили огни домов, и оттого пышная вывеска кабаре «Император» казалась заманчивой. Ватанабэ вошел, и его сразу оглушили громкая музыка, смех. Он спустился по лестнице, отдал в гардероб зонтик и прошел в зал.
Его провели к столику, из-за которого навстречу ему поднялся благообразный седой господин в синем костюме и красном галстуке.
— Ватанабэ-сан?
Он поклонился.
— Сакаи. Очень приятно.
Столик стоял около сцены, на которой расположился оркестр. Тут же на сцене бил настоящий фонтан.
За столиком Сакаи сидели три женщины-хостэсс, современная и упрощенная модификация гейш. В их обязанности входило развлекать гостей, болтать и танцевать с ними. Две хостэсс были некрасивы, а третья, довольно крупная для японки, понравилась Ватанабэ. Уловив что-то в его глазах, она пересела поближе, очистила банан и, улыбнувшись, спросила:
— Почему гость такой хмурый? Мы ему не нравимся?
Сакаи рассмеялся:
— Давай, давай, Ёко, возьмись за него.
Сакаи, обняв одну из девушек за шею, чувствовал себя вполне уютно.
Ёко продолжала что-то говорить, но Ватанабэ, нагнувшись к Сакаи, прошептал:
— У меня мало времени.
— Ну, как угодно, — с сожалением сказал Сакаи.
В этот момент оркестр исчез, и на сцене появились три рыжие («Крашеные», — подумал Ватанабэ) девицы с гитарами. По той реакции, с которой зал встретил их, он понял, что это любимицы публики.
Сакаи сказал хостэсс:
— Пока идите. Мы хотим послушать программу.
Когда свет в зале потух и со сцены раздались звуки веселой песенки, Сакаи повернулся к Ватанабэ, и он впервые увидел жесткие, навыкате глаза своего собеседника.
— Так что вы можете мне предложить?
— Как насчет известного вам груза? Речь идет о регулярных поставках. Каждый месяц. Двадцать — двадцать пять килограммов порошка.
Сакаи немного отодвинулся, не спуская с него немигающего взора.
— Сколько?
— По курсу.
— Э, нет, — Сакаи помахал указательным пальцем у него перед носом. Ватанабэ не шевельнулся. — Минус двадцать процентов. Иначе зачем мне это надо!
— Хорошо. Первый груз будет через неделю. Как вас найти? По прежнему телефону?
— Позвоните…
— Звонить буду не я.
— Неважно. Попросите заказать столик в «Императоре», назовите время. В тот же час, только утром следующего дня, встречаемся вот по этому адресу.
Сакаи начертил несколько иероглифов на своей визитной карточке.
— Теперь вот что. У меня есть один заказ, который я должен выполнить. Я этим людям всем обязан.
Сакаи положил на столик перед Ватанабэ лист бумаги, на нем в столбик были написаны по-английски какие-то названия. Ватанабэ видел их в первый раз.