Девичьи грезы

Сам же Дмитрий Иванович предложил руку Саше, и вскоре они уже увлеченно беседовали о поэзии и, в частности, о литературе. Саша оживилась и, наверное, впервые после долгого молчания разговорилась. Ей приятно было встретить человека, который так же, как и она, был страстный охотник до чтения. Да еще и вкусы их, как оказалось, невероятно совпадали: Саша не очень любила Руссо, критикуя его за излишнюю нравоучительность, и отдавала предпочтение Карамзину и Дмитриеву, а Дмитрий Иванович в этом с ней соглашался. Вдобавок ко всему, в ответ, он упомянул Капниста и даже прочел:

«…Здесь Юлии любезной прах милый погребен,

Я лить над ним ток слезный навеки осужден…», — заставив девушку украдкой вздохнуть. Тут же его спросили: правда ли, что сам он поэт? «Да», — скромно отвечал молодой человек. На просьбу что-нибудь прочесть он некоторое время молчал, затем посмотрел на Сашу и сказал:

— Я никогда не читаю стихов престо так… Но сейчас мне вам отчего-то хочется прочесть…

Он замолчал и тут же тихо начал, наклоняясь к Александре Егоровне:

Князь украдкой поглядывал на спутников и поражался тому, как Саша чудным образом преобразилась и стала совсем не похожа на его вчерашнюю напарницу в танцах. Лицо ее оживилось каким-то внутренним светом, взгляд стал внимательным и серьезным.

Владимир признался себе, что Александра Егоровна нравится ему. И тут же почувствовал укол ревности оттого, что стихи Багряницкого вызывали на ее лице такое милое выражение и глаза ее были обращены только к нему и не видели больше никого вокруг.

Стихи восхитили Сашу. Сама она не умела рифмовать, хотя и страстно желала научиться писать стихи и измарала уже не один лист бумаги. Она по-настоящему любила поэзию. И уж поэтов, конечно, всех почитала гениями и Божьими избранниками. Ей казалось, что тот, кто умеет так ловко облекать свои слова в рифмы, не может быть простым смертным. Но тут их беседу прервали: надо было ехать домой. Багряницкий был приглашен бывать у них в доме запросто, после чего он откланялся. Князь также простился с довольно хмурым видом, хотя и получил приглашение от Прасковьи Антоновны к завтрашнему обеду.

— Как чудесно! Как хорошо! — твердила Ксения. — Никогда у меня не было такого счастливого дня…

Ее восхищало абсолютно все: и сад, и люди, и тетушка, и князь Владимир, и поэт, с которым она умудрилась так мило побеседовать. Прасковья Антоновна посмеивалась над племянницей, подозревая, что та не на шутку увлеклась князем. Однако Ксения вовсе не была им увлечена, просто ее легкий и открытый характер позволяли так думать. На самом деле ее не увлекало ничто и никто в отдельности, а только все вместе — все прелести жизни, которые давали ей ощущение радости и в столице, и в любом ином месте.

Саша же, напротив, была молчалива и погружена только в собственные мысли.

— Что, неужели тебе, Саша, не понравилась прогулка? — спросила ее мать.

— Понравилась, и даже очень, — ответила она.

— «Понравилась. И даже очень!» — передразнила ее сестра. — Нет, вы подумайте, какая похвала, — счастливо рассмеялась Ксения. — Отчего ты так безразлична ко всему, так холодна? Право, не пойму я тебя!

— Быть может, она влюблена? — посмеиваясь, спросила Прасковья Антоновна.

— В кого это? — удивилась Лукерья Антоновна.

— В поэта или в князя, — ответила им Ксения. — Больше не в кого.

— Что за вздор, — покраснела Саша.

— Вовсе и не вздор! А если вздор, так не красней так и не молчи!

— Ах вот ты как? — Сестры уже входили в дом, и Саша дала волю своим чувствам: — Вот, значит, как?

— Ай! — воскликнула Ксения и побежала со всех ног вверх по лестнице, удивляя всех своим нескромным поведением. — Держите ее, она…

Но слова потонули в анфиладе комнат большого дома. Саша бросилась бежать за сестрой, и вскоре, веселые и запыхавшиеся, они упали на кровать в комнате Ксении.

— Уф! Здорово! — засмеялась Ксения.

— Вот, все-то тебе здорово, — проворчала Саша.

— А тебе все плохо! — упрекнула ее Ксения.

— И вовсе не плохо! Только не стоит такое говорить при всех.

— Такое, это какое? — приподнялась Ксения и посмотрела на сестру.

— Будто я влюблена! Я вовсе не влюблена!

— Ой ли?

— Да! Не влюблена. И не собираюсь, — твердо ответила Саша.

— Да? То-то ты так внимательно слушала стишки, которые плел тебе этот Дмитрий Иванович. Он нашептывает и нашептывает, а ты слушаешь и слушаешь…

— В конце концов, это бестактно! — оборвала сестру Саша. — И невежливо посвящать кого бы то ни было в домыслы подобного рода.

— Ух ты… Хорошо ты это сказала… — Сделала большие глаза Ксения.

— Издеваешься? — грозно спросила ее сестра.

— Да ни в жисть! — подражая присказки Маврушки, бывшей их няньки все детство и чуть ли не по сию пору, ответила Ксения. — Хочешь, побожусь? — продолжала она юродствовать.

— Не божись — это грех большой, — строго ответила Саша.

— Ну перестань! Хорошо, только не обижайся. — Ксения обняла сестру. — Просто ты иногда такая высокопарная, такая холодная, просто страшно делается… И как тебя не подразнить?

— Ах ты, коварная, — рассмеялась Саша.

— Больше не сердишься?

— Не сержусь…

Сестры развеселились и еще долго потом делились своими впечатлениями. А когда Саша ушла к себе переодеваться, то поняла, что Дмитрий Иванович очень нравится ей и занимает все ее мысли. Это был первый молодой человек в ее жизни, да к тому же еще и поэт. Сколько приятных минут он подарил ей своим разговором о поэзии и чтением стихов! Она почти уже была влюблена…

6

Анна вся извелась за прошедший день. Мать сказала ей, что в Летнем саду на прогулке они встретили князя. И девушка пожалела о том, что не пошла с кузинами и матерью гулять. Но тут же Прасковья Антоновна сказала дочери, что князь был приглашен на завтрашний обед, и Анна решила использовать эту возможность для того, чтобы вызвать Владимира Алексеевича на решительное объяснение. Но план ее не удался. Анна так и не смогла улучить подходящего момента для разговора с князем наедине. Он был необычно сдержан и после обеда тотчас откланялся. Она не могла понять причины такой его холодности.

А все объяснялось очень просто: Дмитрий Иванович Багряницкий, также приглашенный на обед, не отходил от Саши. По крайней мере, Владимиру, уже влюбленному, хотя еще и не вполне догадавшемуся об этом своем чувстве, казалось, что Багряницкий был будто привязан к Саше. Это чрезвычайно портило ему настроение, и он не в состоянии был обращать внимание на кого-нибудь еще.

Поэтому он был сдержан, строг, безукоризненно вежлив, но холоден, что и лишило возможности Анну говорить с ним приватно.

Итак, князь откланялся, а поэт остался. Анна, раздраженная тем вниманием, что Багряницкий оказывал Александре и Ксении, хмурая и бледная, ушла к себе, снова сославшись на головную боль. Своим демонстративным уходом она немало позабавила Лизу и Ксению, которые читали по ее лицу, как по открытой книге. Саша же ничего не заметила, потому что была исключительно увлечена беседой с Дмитрием.