Страница 16 из 71
Именно тогда Первушин и принял решение: подчинять себе при отходе все разрозненные, беспорядочно отступающие подразделения и группы бойцов, всех отставших и отбившихся от своих полков, и таким образом пополнять полки дивизии. И делал это уверенно и необычно для тех трагических дней. По его приказу на пути отхода ставили полевые кухни и машины с продовольствием. А когда голодные и усталые солдаты видели дымящиеся кухни, вдыхали знакомый аромат наваристого борща и мясной гречневой каши, то сразу соображали: здесь порядок! И шли на полевые кухни, как на надежный ориентир, охотно подчиняясь новым командирам.
Генерал Первушин, глядя на карту, мысленно переносился в недавнее прошлое. С тех трагических дней прошло ровно два месяца. На Акмонайские позиции, преграждавшие путь противнику на Керченский полуостров, спешными волнами выплеснулись отступавшие части 51‑й армии ночью 4‑го ноября 1941 года. Вышли, а вернее, добрались, добежали обескровленные, сильно поредевшие, имея всего по нескольку снарядов на орудие и по дюжине патронов на винтовку. Но и здесь не остановились, не закрепились. Не смогли удержаться и на этом рубеже. Через два дня стали откатываться к Керчи, к переправе на Таманский полуостров…
Сегодня Алексей Николаевич вспоминал те осенние дни и осмысливал ход тех тяжелых событий с иной позиции. Как командующий, он видел явные промахи и существенные недостатки в руководстве и в управлении всей армией. Было упущено главное – не определена общая цель. Имелись отдельные частные цели, которые решались по мере возможности, но упускалась общая для всех, одна главная цель. Ею в то время должна была стать только одна, главная и реально выполнимая цель – закрепиться и удержаться на Акмонайском рубеже. Но эта общая цель для всей армии не была поставлена и до командиров дивизий не доведена, и, естественно, она и не была претворена в жизнь. Все внимание, все силы распылялись по мелким целям и частным проблемам.
Командиры тех дивизий тут ни при чем. Они, как могли, цеплялись за каждый рубеж, за каждую высоту. Но горизонт у командира дивизии ограничен конкретным участком. За этот участок и спрашивали. Да к тому же еще в те дни каждый командир дивизии, как мог, самостоятельно отбивался от противника. Увидит рубеж, на котором его дивизия может дать наседающему врагу по зубам, и встает на этом отдельном рубеже, и дерется до последнего. А потом опять отступает. Так по отдельности, а по существу, общей массой, беспорядочными волнами и откатились…
Боевые действия, особенно крупного масштаба, имеют свою логику. Командующий армией обязан не только видеть и оценивать события сегодняшнего дня, но смотреть в завтрашний день, предвидеть будущее. Как опытный шахматист, продумывать различные варианты на много ходов вперед. И ставить главную цель для всей армии. Поставив общую цель, продумывать ее реализацию. Подготовить тылы и все необходимое для обороны. И пока одни дивизии сдерживают врага, другие должны отойти и своевременно занять выгодные рубежи.
Но ничего подобного в те осенние дни не было сделано… Отступали не только дивизии, а каждый полк сам по себе, откатывались стихийно…На Акмонайских позициях не закрепились, не зацепились. И под Керчью на выгодных рубежах тоже не удержались. В середине ноября войска 51‑й армии, оставив Керчь, переправлялись, кто на чем мог, под бомбежками и артиллерийским обстрелом, через Керченский пролив на Тамань…
Все эти мысли и воспоминания пронеслись у Первушина в голове за те короткие минуты, пока он придирчиво вглядывался в оперативную карту.
Сегодня положение круто изменилось.
Бегут с Керченского полуострова теперь уже немцы.
Первушин мысленно конкретизировал сегодняшнее положение. Первый этап плана выполнен, хотя и с потерями, но выполнен успешно. Десант с моря удалось провести. Внезапно и дерзко. Захватили порт и город, важный по своему стратегическому положению. Закрепились и, несмотря на шторм, на непрерывные бомбежки, под огнем врага провели второй этап задуманной операции: высадились на Феодосийский берег в считанные часы, ибо высаживались в основном только ночью, под обстрелами и бомбежками, но высадили не полк, не дивизию, а целую армию! С техникой. Такого еще никогда не было в истории войн.
Теперь наступает третий этап операции. Основной и главный: всеми силами полков и дивизий недавно вверенная ему 44‑я армия должна как можно быстрее расширить захваченный плацдарм под Феодосией и, не теряя темпа, соединившись с войсками 51‑й армии, наступающей от Керчи, развивать свой успех и гнать гитлеровцев. Рвануть в глубь Крыма! На север полуострова, на Джанкой, к Перекопу! Туда, к Перекопу, откуда он, Первушин, отводил свою боевую и стойкую 106‑ю дивизию, бойцов и командиров которой сейчас так не хватало его 44‑й армии. И запереть хваленую немецкую армию Манштейна, которая крепко и надолго увязла под Севастополем, в «мешок». Сделать именно то, что намеревались, но не смогли сделать два месяца назад с нашими войсками германские стратеги.
Зима выдалась суровой, необычно холодной для Крыма. Снежной и морозной, особенно в горах. И, как всегда в зимние месяцы, с продувными шквалистыми ветрами. Как налетит такой ветрюга с моря, с Кавказского берега, так в горах Крыма, даже в глухих урочищах, в лесных чащобах ни зверю, ни птице спасения нет. В такую пору особенно тяжко приходится человеку, если он оказался в горах. Лес не спасает, не укрывает от мороза, хотя и несколько ослабляет напор ветра, да не везде. В горах свои законы. Штормовые порывы, отскочив от одной горы, соединяются с другими порывами ветра с удвоенной силой, с дикой свирепостью и гулом устремляются, как по трубе, вдоль узкого ущелья.
Всю ночь бушевал ветер и стих к утру.
– А морозец знатный! – Сказал Степан Громов, растирая снегом руки. – Да еще с ветерком.
– Шпарит, как в Сибири, – произнес Петрович, надвигая шапку на глаза.
Они выбрались из тесной землянки, теплой, но дымной и насквозь прокуренной, подышать свежим воздухом.
– В Сибири мороз пошибче будет, но без ветра и потому легче переносится, – деловито сказал Степан Громов и, размяв в ладонях снег, обтер им лицо.
Степан Громов, как и Петрович, в партизанах уже третий месяц, со дня выхода феодосийского отряда в горы.
– Даже не верится, что мы находимся в Крыму, на курортном южном берегу Крыма. – Петрович, сняв варежки, тоже стал растирать руками снег, который быстро чернел в его ладонях.
– Не на берегу, а над берегом, – уточнил Степан, – в горах, и на высоте более километра.
– Занудливый ты, Степан!
– Не занудливый, а дотошный, чтоб точность была.
– Один хрен! Что на берегу, что в горах человеку несладко, – сказал Петрович, – мороз до печенок пробирает.
– Это верно! И на берегу, и в городе. Особенно тем в Севастополе, кто сейчас в окопах.
Сказав это, Степан Громов подумал о своем внуке, об Алексее. Как он там? Жив ли? В том, что внук на передовой, дед не сомневался. Он хорошо знал своего Алешку. Сам в любое пекло без спроса полезет. Неугомонный! На военном корабле его никакими цепями удержать. Он на передовой, это точно! Весь в отца! В нашу, громовскую породу, жилистую и круто замешанную. Степан гордился внуком, радовался его спортивным успехам. Чемпион всего Военно-морского флота Советского Союза! И еще подумал, что Алексей не узнает своего деда, встреться они случайно на улице. Таким бородатым внук его никогда не видел. Борода выдалась густая, окладистая, с серебристой проседью.
А у Петровича она сплошь седая, хотя он на десяток лет моложе Степана Александровича. Петрович тоже из феодосийской типографии. Отменный печатник Иван Петрович Чириков. Но в типографии с давних пор его уважительно величают Петровичем. Так пошло и поехало, Петрович и Петрович, отчество заменило имя и фамилию.
Борода у Петровича хоть и седая, но густая и подстриженная. Ее подстригла ему фельдшер Галия, из древнего рода феодосийских кипчаков. Женщина молодая, крупная, с мягкими сильными руками. Она осталась единственным медицинским работником в партизанском отряде. Врач и парикмахер, как и многие партизаны, погибли в первом бою. Более половины отряда полегло.