Страница 94 из 188
— Какими именно травами? — взыграло в Червонном профессиональное любопытство.
— Чебрецом, плакун-баранцом, — ответила Базавлук.
— И помогало?
— Некоторое время воздерживался… Врач мне объяснил, что эти отвары внушают отвращение к водке. Но все равно потом потянуло. — Она безнадежно махнула рукой. — И пошло-поехало!
— Скажите, Лидия Ивановна, — спросил я, — в этот раз муж пил один или с кем-нибудь?
— Один, один, товарищ прокурор, — заверила меня Базавлук. — Я видела, как он приехал вечером в гараж, загнал машину и сам остался…
Где муж достал водку, она не знала. Я составил протокол допроса, попросил расписаться. Перед уходом Базавлук обратилась к Червонному.
— Борис Исаевич, а что с этим? — показала она сумку. — Тут яблочки, сливы, куриный бульон… Может, я сама покормлю Семена?
— Нельзя ему сейчас ничего, — мягко ответил главврач.
— Отощает ведь, — жалобным голосом протянула женщина, но, поняв, что просить бесполезно, распрощалась и вышла.
— Откуда взялся этот проклятый метиловый спирт? — Червонный встал со стула и зашагал по комнате. — Последний раз, насколько я помню, в Южноморске им отравился лаборант на заводе имени Орджоникидзе. Хлебнул из бутылки, думая, что это этиловый спирт… Но это было пять лет назад! А тут — массовое отравление. У вас есть уже какие-нибудь предположения?
— Пока нет, Борис Исаевич.
Главврач хотел что-то сказать, но тут зазвонил внутренний телефон.
— Да, — ответил Червонный. По нахмурившемуся лицу я понял: что-то произошло. — Понятно… Ладно… Вы сделали все, что могли… — Положив трубку, Червонный сказал: — Только что скончался Базавлук.
Приехав в прокуратуру, я попросил секретаря узнать, на месте ли Володарский. Но он сам зашел ко мне.
— Что в четвертой больнице? — поинтересовался я.
— Слава богу, смертельных случаев больше нет…
— Вы кого-нибудь допросили?
— Почти всех… Начал с тех, кого доставили из санатория “Южный”. Правда, из троих, привезенных оттуда, только один отдыхал в санатории — Алясов. Двое других — муж и жена Морозовы — друзья Алясова, живут в Южноморске у родственников.
— Ну, рассказывайте, — попросил я.
— Дело было так, — начал следователь. — Алясов — совхозный зоотехник из Карагандинской области. Фронтовик. Вроде непьющий, вернее — не увлекающийся. Приехал по путевке… Вчера вечером встретил на набережной однополчанина Морозова, который прогуливался с женой… Они не виделись с сорок пятого года… Алясов пригласил их в свой номер в санаторий: как не обмыть такую встречу?.. Алясов выскочил на улицу, стал спрашивать, где есть поблизости кафе или ресторан. Ему объяснили. На автобусе ехать минут двадцать. Долго! Он остановил такси. Ну, на радостях поделился с шофером, что совершенно случайно встретился через сорок лет с фронтовым другом. А винные магазины, мол, закрыты… Таксист попался отзывчивый, сказал, что может выручить… Алясов обрадовался… Поехали они на Партизанскую улицу…
— Как, как? — переспросил я.
— На Партизанскую улицу, — повторил Володарский. — А почему вы удивляетесь?
— Да нет, я не удивляюсь… Совпадение…
И я рассказал следователю, что двое допрошенных мною людей — Михальчик и Максим Подгорный — взяли водку у таксиста, который возил их на ту же самую улицу.
— Такси останавливалось у остановки седьмого трамвая? — уточнил я.
— Совершенно верно! — подтвердил Володарский. — Рядом с киоском “Союзпечать”.
Когда следователь дошел до внешности водителя, которую описал Алясов, стало окончательно ясно: водку зоотехнику из Карагандинской области продал таксист, “выручивший” отдыхающего из пансионата “Скала” и Максима Подгорного. Совпали даже такие детали, как куртка на молниях, перчатки, музыкальные байки. Номер машины Алясов полностью не запомнил, но сообщил, что в нем были цифры 5 и 8.
Завершились посиделки в номере Алясова тем, что вызвали “скорую помощь”.
— А бутылка где? — спросил я. — Из-под водки?
— Осталась в номере. Изъяли. Карапетян повезла на исследование…
— Какая именно водка?
— “Столичная”.
— Чье производство?
— Местное.
— Дальше, — попросил я.
— Слесарь аварийной службы горводопровода Любешкин, — достал другой протокол допроса следователь. — Он вообще рассказал какую-то не очень правдоподобную историю…
— Что же?
— Вы только послушайте. Любешкин говорит, что ночь была очень хлопотная — четыре раза выезжали по вызову. Особенно трудно, по его словам, пришлось в жилом доме на Комсомольском проспекте. Сама авария несложная, но работали по грудь в воде — подвал затопило. Замерз, говорит, как цуцик… Ко всему прочему их машина испортилась, так что домой шел пешком. Бежал, чтобы согреться. Присел в сквере передохнуть. Глядь, рядом со скамьей, в траве, прислоненная к деревцу недопитая бутылка. Взял, понюхал — вроде водка… Отхлебнул для сугреву… Действительно, водка.
— “Московская”? — уточнил я, потому что вспомнил рассказ Максима Подгорного.
— Совершенно верно… — удивился Володарский. — Любешкин сказал, что решил остальное допить дома, под закуску. Пришел, сварганил себе яичницу, достал соленых помидоров и маринованных баклажанов… Ну и прикончил бутылку… Чувствует: что-то не то!.. Лег спать… Проснулся от страшной боли в животе. Началась рвота. Жена Любешкина переполошилась, вызвала “скорую”. — Следователь молчал, потом добавил: — Не понимаю, откуда в сквере могла взяться водка? Мне кажется, он просто сочинил всю эту историю, чтобы не выдавать того, кто снабдил его спиртом…
— Сквер возле “Бесстрашного”? — спросил я.
— Да…
— Эту самую бутылку распивал там Максим Подгорный, — сказал я. И поведал вчерашнюю историю про скандал в семье кандидата наук и чем она кончилась.
— Это же надо! — покачал головой следователь. — А я — то думал, что Любешкин мне голову морочит… Еще иронизировал: обрадовался, мол, что выпил на дармовщинку, вот и вышло боком…
— Когда он нашел бутылку?
— В начале седьмого утра.
— Вы проверяли это?
— Да, звонил в горводопровод. Там подтвердили, что аварийная бригада покинула дом на Комсомольском проспекте в шесть.
— Хорошо, — кивнул я.
— Понимаю, — сказал Володарский, — вы хотели уточнить, не мог ли Любешкин обворовать Максима Подгорного?
— Верно, Геннадий Яковлевич. Но теперь ясно, что парнишку обчистили раньше. Ведь отец нашел его около четырех часов ночи и тут же увез в больницу. А бутылку Подгорный-старший не заметил, потому что было еще темно… К Любешкину домой ездили?
— Вместе с Кармией Тиграновной… Жена Любешкина подтвердила показания мужа, стала рассказывать…
— Бутылку нашли? — нетерпеливо перебил я следователя.
— Конечно. Но, понимаете, “Московская” не нашего производства…
— Как?..
— Судя по этикетке, произведена в Прибалтике…
— Господи! — вырвалось у меня. — Как она попала в Юж-номорск?
Геннадий Яковлевич развел руками.
— Эту загадку еще предстоит решить, — сказал он. — Потом я допросил привезенных со свадьбы. Мунтяну, ну, жених, вставать пока еще не может, но показания дал.
— Он знает, что тесть умер?
— Нет, от него скрывают.
— Так что же рассказал Штефан?
— Говорит, что не имеет представления, как в его бокале оказался спирт… По его словам, Андрей Петрович весь вечер подбивал его выпить… Как только приехали в банкетный зал, Маринич, уловив момент, когда Ольги не было рядом, намекнул Мунтяну: мол, нехорошо, не обмыть такое событие — грех. Даже сказал будто бы полушутя-полусерьезно: “Не выпьем — разведетесь…” Штефан оказался как бы меж двух огней: с одной стороны, тестя не хочется обидеть, а с другой — дал слово Ольге. Она на полном серьезе предупредила Штефана: если выпьет хоть грамм, то прямо со свадьбы уйдет и между ними все будет кончено… Жена, разумеется, для него дороже… Он так и заявил Андрею Петровичу. Тот отстал. Правда, бросил: ты, мол, как знаешь, а я сам себе голова… Прошел час, другой… Штефан стал замечать, что глазки у тестя несколько помутнели, движения стали какие-то неуверенные… Штефан пил только лимонад да безалкогольное шампанское и вино, что привез Берикашвили, “Гвиниса” называется… Однако один раз, когда он выпил бокал “Гвинисы”, ему показалось, что в вино подлили водку… Но признаться невесте Штефан побоялся: еще подумает, что ее обманывает. Нарушил слово и хочет свалить на кого-то… Короче, Штефан промолчал… Ваня Сорокин, шафер, что сидел рядом с ним, признался на ухо Штефану, что ему, кажется, тоже подлили в “Гвинису” спиртное…