Страница 72 из 188
— Замужем, что ли? — разочарованно протянул Антон.
— Пока нет, но…
— “Пока” не считается! — воспрянул духом Антон. — Морячки, сама понимаешь, приплывают и уплывают, а мы остаемся…
— Ладно, ладно, это мы обсудим… лотом… Ты мне вот как нужен! — провела она ребром ладони по горлу.
— Опять насчет деликатесов?
— Нет, другое. Понимаешь, срочно необходимы вещи…
— Джинсы?
— Господи, какие джинсы! Платье, туфли… Но чтоб самое-самое! Фирма затрат не пожалеет! Все нужно сегодня!
Ремизов присвистнул:
— Ну, ты даешь! Я же тебе не золотая рыбка! Требуется время… Надо встретить кой-кого из деловых людей…
— Антоша, миленький, выручай! — взмолилась Мажарова.
— Ладно. Антону сказали: надо, и Антон расшибется в лепешку, но сделает… Условие прежнее. Твой покорный слуга и та синеглазенькая блондиночка должны не позднее следующей субботы отправиться на яхте на пикник…
— Спасибо, Антончик! — обрадованно воскликнула Нина. — Я знала, что ты не подведешь.
— Да, — заметил солист “Альбатроса”, — если синеглазка боится качки, то у меня в городе есть отличная хата. “Джи-ви-си” — стерео, четыре колонки. Записи — полный атас…
Он допил свой бокал и вместе с Ниной покинул погребок.
— Топай, старуха, и жди, — сказал Ремизов на улице. — Жди. Если Фаина Петровна в Южноморске, ты сегодня же будешь одета, как звезда эстрады…
Вечером, когда раздался звонок в дверь и на пороге появилась женщина, отрекомендовавшаяся Фаиной Петровной, Нина подумала даже, что Антон прислал не того человека, который так был нужен ей.
Но стоило лишь Фаине Петровне выложить на стол целлофановый пакет, как Нина прямо-таки застыла на месте.
— Сорок шестой тебе, верно? — астматически продышала спекулянтка, вынимая платье из упаковки.
— Да, да, — прошептала Нина. Ее руки сами потянулись к платью.
Золотисто-зеленое чудо переливалось, играло тысячами искорок, словно было сотворено из кожи неведомого, сказочного змея.
— Фирма, — с невольным уважением сказала Вольская-Валуа и подавила вздох, вспомнив, какие наряды даривал ей второй супруг.
— Нога тридцать шесть, как мне сказали? — продолжала Фаина Петровна, вынимая из волшебной сумки коробку с красочным рисунком и надписью: “Саламандра”.
А в коробке…
Нина боялась взять в руки бежевую лодочку на высоком тонком каблуке, как будто это был башмачок Золушки.
— Высоковат каблук, — заметила Вольская-Валуа.
Заметила для того, чтобы хоть чем-то умалить достоинство вещей (а значит, и будущую баснословную цену) и умерить восторг племянницы (который не даст возможности эту цену сбавить).
— Что вы, тетя! — еле дыша от восхищения, проговорила Нина. — Самый шик!
— И сколько просите? — постаралась взять торг в свои руки бывшая наездница.
— Иди, дочка, прикинь на себя, — игнорировала вопрос Фаина Петровна.
И ее тусклые глаза прикрылись дряблыми веками, похожими на куриные.
Фаина Петровна была величайшим психологом. Она знала: стоит женщине надеть на себя красивую вещь — расстаться с ней она уже никогда не согласится. Сколько бы ей за это ни пришлось заплатить презренных бумажек.
Через пять минут Нина вошла на кухню. Вошла, как входит в тронный зал королева.
— Платье — четыреста, туфли — двести пятьдесят, — астматически прохрипела Фаина Петровна.
— Может, сбавите немного, любезная? — начала было ошеломленная Вольская-Валуа.
— Скинут тебе, дражайшая, на Загорянской барахолке, — без тени эмоций ответила Фаина Петровна. — Я вам по-божески… И только потому, что Антоша рекомендовал…
— Мы согласны, согласны, — торопливо сказала Нина, стрельнув в тетку недовольным взглядом.
— Ну и по рукам. Носи, дочка, на здоровье, — подобрела спекулянтка. — А это не интересует? Шанель.
Фаина Петровна достала из сумки изящную коробочку, которая золотилась так же, как платье на Нине.
Что и говорить, флакон знаменитых французских духов был тут же куплен за сто двадцать рублей…
— Ну и цены! Это просто кошмар, ужас какой-то! — никак не могла успокоиться Полина Семеновна, когда Фаина Петровна покинула квартиру.
— А что вы хотите? Теперь так! — ответила Нина, вертясь перед зеркалом. — За дефицит платят в пять — десять раз дороже, чем в магазине.
Раздался телефонный звонок. Нина бросилась к аппарату, думая, что звонит Виленский.
Но это был Ремизов. Он был серьезен, не такой, как всегда.
— Нинон, — сказал солист “Альбатроса”, — обижаешь…
— Кого? — удивилась девушка.
— Запомни: с Фаиной Петровной не торгуются.
— Это все тетя Поля, — виновато ответила Нина.
— Учти, Фе Пе — поставщица самых избранных домов. Так что, если впредь тебе понадобятся…
— Поняла, Антоша, поняла, — поспешно сказала Нина.
— Вот и умница. Чао!
— Чао!..
В назначенный час к дому, где жила Нина, подкатил на “ЗИЛе” Сергей Николаевич. В строгом темно-синем вечернем костюме.
Почти все жильцы дома, как по команде, высунулись из окон дома. Еще больше любопытных было, когда Виленский появился из подъезда, слегка поддерживая под руку Нину.
Она была неотразима в своем переливающемся на солнце платье и чудесных туфельках. Видно было, что волосы ее побывали в руках искусного мастера (двадцать рублей). Вечерний туалет дополнял кулон старинной работы.
Черный лимузин повез эффектную пару к зданию оперного театра, а весь дом еще долго не мог успокоиться, обсуждая это событие.
Сергей Николаевич во время спектакля больше смотрел на свою спутницу, чем на сцену, отчего Нина смущалась и краснела.
После оперы ужинали в ресторанчике на воде. С цыганами…
— Тетя Поля! Тетя Поля! — возбужденно говорила Нина, вернувшись домой. — Он меня любит! Честное слово, любит!..
— Что, уже предложение сделал? — всплеснула руками Полина Семеновна.
— Нет, до этого еще не дошло. Но я ведь чувствую! Вы бы слышали, какие он мне слова говорил!..
— Ладно, ладно, — примирительно кивнула Вольская-Валуа. — Но что он сказал конкретно?
— Что хочет познакомиться с моими родителями…
— А ты?
— Но ведь они же в Пацловске… Я так и ответила.
— А что, — заволновалась Полина Семеновна, — если уж разговор зашел о родителях… Кажется, дело действительно на мази… Ну, девка, ну, держись! — Вольская вдруг вздохнула глубоко и тяжело. — Небось выскочишь за Виленского и забудешь меня, старую… — Она шмыгнула носом.
— Вас?! Что вы такое говорите, тетя Полечка! — Нина обняла тетку и закружила по комнате. — Я возьму вас с собой в Москву!
— Спасибо и на том… А вообще ты решила правильно. Если хочешь зажить по-настоящему, надо уезжать в столицу. Там красота! Масштабы! И если уж положение, так положение.
— Тетя Полечка, — глядя ей в глаза, по-дочернему спросила Нина, — скажите, как мне вести себя дальше? Знаете, хочется, чтобы он решился поскорей…
Полина Семеновна предложила смелый, граничащий с дерзостью план — пригласить Виленского пожить у них.
— Вы что! Да он никогда не согласится! — замахала руками племянница.
— Попытка не пытка, — сказала бывшая наездница. — А уж если даст согласие, тут мы его и взнуздаем…
Как уже было сказано, обитателей солидного четырехэтажного дома на Молодежном проспекте очень интересовали визиты в квартиру Мажаровых представительного мужчины, приезжавшего на “ЗИЛе”. Но больше других интересовало происходящее Валентину Павловну Крюкову, жившую на первом этаже.
Валентина Павловна была натурой сложной, противоречивой. Но, как у всех людей, у которых желания возобладают над логикой и разумом, во всем многообразии их чувств доминирует одно, которому подчиняются все их жизненные силы. Таким чувством у Крюковой была зависть.
Она завидовала сослуживцам, попавшим в график отпусков в самое теплое время; завидовала женам, чьи мужья имели более высокое звание и зарплату, чем ее Юрий Алексеевич (она звала его Юликом); завидовала соседям, которые занимали двух- и трехкомнатные квартиры, тогда как ее семья прозябала (иначе она не говорила) в однокомнатной. Она даже как-то искренне позавидовала своим знакомым, имя которых упоминалось в газете “Вечерний Южноморск” по поводу того, что их сынишка, унесенный на лодке во время шторма в открытое море, был спасен. Пусть мальчик был на краю гибели, но зато слава по всему городу! А вот об ее Игоре, победителе смотра школьной художественной самодеятельности, ни одна газета не написала ни строчки! Где же справедливость?