Страница 167 из 188
Мэг удивленно сказала:
— Никогда об этом не думала. Принимала все как должное.
Кэльвин погрустнел; потом его щедрая улыбка вновь осветила лицо.
— Должно случиться что-то хорошее, Мэг! Хорошее! Я чувствую.
И он начал кружить по красивой, хотя и неприбранной гостиной. И остановился перед фотографией, стоявшей на пианино: небольшая группа людей на берегу.
— Кто это? — спросил Кэльвин.
— А, группа ученых.
— Где?
Мэг подошла к фотографии.
— На мысе Канаверал. А вот отец.
— Который? Тот, что в очках?
— Тот, кого надо подстричь. — Мэг захихикала, забывая о заботах, и все потому, что получала удовольствие, показывая Кэльвину фотографию. — Волосы у него того же цвета, что мои, и он всегда забывал подстричься. Обычно все кончалось тем, что мама сама принималась за его голову, потому что у него никогда не было времени, чтобы стричься у парикмахера.
Кэльвин изучающе посмотрел на фотографию.
— Он мне нравится, — объявил он беспристрастно. — Немного похож на Чарльза Уоллеса, не так ли?
Мэг опять засмеялась:
— Когда Чарльз был младенцем, он выглядел точь-в-точь как папа. Ужасно смешно.
Кэльвин продолжал смотреть на фотографию.
— Он некрасивый. Но он мне нравится.
Мэг негодующе воскликнула:
— Очень даже красивый!
Кэльвин покачал головой.
— Ха. Он высокий и тощий. Как я.
— Я считаю, что ты тоже красивый, — сказала Мэг. — Глаза отца похожи на твои. Ты знаешь, они ярко-голубые. Только ты не видишь этого, потому что он в очках.
— Где он сейчас?
Мэг окаменела. Но ей не пришлось отвечать, потому что хлопнула дверь из лаборатории на кухню и вошла миссис Мюррей, неся блюдо тушеного мяса.
— Вот и я. Удалось докончить тушение на плите. Ты приготовила уроки, Мэг?
— Не совсем, — ответила Мэг, идя на кухню.
— Надеюсь, Кэльвин не будет против, если ты займешься этим до обеда.
— Конечно, пускай занимается. — Кэльвин покопался в карманах и извлек пачку сложенных листов бумаги. — Дело в том, что у меня самого есть чем заняться. Математика. Трудно она мне дается. Там, где я имею дело со словами, все в порядке, но только дело доходит до цифр…
Миссис Мюррей улыбнулась:
— Почему же ты не попросишь Мэг помочь тебе?
— Но я старше Мэг.
— А ты попробуй.
Мэг разгладила листы и просмотрела их.
— Учительнице все равно, как ты это решишь, Кэльвин? Я хочу сказать, у меня свой способ решения.
— Думаю, все равно, лишь бы ответ получился правильным.
— Тогда сделаем это вот так. Взгляни, Кэльвин, ведь так проще, не правда ли?
Карандаш ее забегал по бумаге.
— Вот так штука! — воскликнул Кэльвин. — Мне кажется, я понял. Покажи еще раз на другом примере.
И опять Мэг начала писать.
— Всего-то надо запомнить, что обычную дробь надо превратить в бесконечную периодическую десятичную. Понимаешь? Поэтому 3/7 есть 0,428571.
— Что за сумасшедшая семейка! — воскликнул Кэльвин. — Я думал, меня сегодня уже ничем не удивишь, ведь ты одна из самых отстающих в школе и тебя часто вызывают за это к директору.
— Да, что поделаешь.
— Вся беда в том, — быстро сказала миссис Мюррей, — что Мэг часто играла с отцом в математические игры и узнала, как находить простейшие решения. Поэтому, когда учителя хотят, чтобы она решала более длинным путем, она просто отказывается это делать.
— Может, в этой семье есть еще чудаки, вроде Мэг и Чарльза? — спросил Кэльвин. — Если есть, я хотел бы с ними познакомиться.
— Мешает и то, — продолжала миссис Мюррей, — что у Мэг неразборчивый почерк. Я сама с большим трудом разбираю его, вряд ли у учителей есть желание и время разбирать ее каракули. Думаю подарить ей на Рождество пишущую машинку. Может быть, это поможет.
— Если я что-то решаю правильно, никто не верит, что я сама это сделала, — пробормотала Мэг.
— Что такое мегапарсек?
— Одно из прозвищ, которое отец дал мне, — ответила Мэг. — А также три миллиарда двадцать шесть миллионов световых лет.
— Что такое Е = mс2?
— Формула Эйнштейна.
— Что такое Е?
— Энергия.
— m?
— Масса.
— с2?
— Квадрат скорости света за секунду.
— С какими странами граничит Перу?
— Не представляю. Перу где-то в Южной Америке.
— Столица штата Нью-Йорк?
— Нью-Йорк-сити, конечно!
— Кто написал “Жизнь Семюеля Джонсона”?
— О, Кэльвин, я не сильна в английской литературе.
— Джеймс Босуэлл! — подсказал Кэльвин.
Он тяжело вздохнул и повернулся к миссис Мюррей.
— Понимаю, что вы имели в виду. Не хотел бы я быть ее учителем.
— Возможно, у нее слишком одностороннее развитие, — ответила миссис Мюррей, — хотя в этом виноваты мы с отцом. Между прочим, до сих пор она с удовольствием играет в куклы.
— Мама! — в ужасе взвизгнула Мэг.
— Дорогая, прости меня, — мягко попросила миссис Мюррей. — Но я уверена: Кэльвин понимает, что я хотела сказать.
Неожиданно Кэльвин широко раскинул руки, как будто обнимая этим жестом Мэг, и маму, и весь дом.
— Как это случилось? Ну разве это не чудо? Я чувствую себя так, будто родился в этом доме. Я больше не одинок! Вы понимаете, что это для меня значит?
— Но ведь ты один из лучших в баскетболе и по другим предметам! — запротестовала Мэг. — Ты на хорошем счету в школе. Тебя все гробят.
— Это неважно. Не было, во всем мире не было ни одного человека, с которым я мог бы поговорить серьезно. Конечно, я могу подстроиться под остальных, стараться быть как все, но тогда я перестаю быть самим собой.
Мэг достала из шкафа вилки и крутила их в руках, посматривая на мальчика.
— Я совсем запуталась, — сказала она.
— Я тоже, — весело откликнулся Кэльвин. — Но по крайней мере, теперь я знаю, что впереди нас ждет что-то хорошее.
Мэг удивилась, что близнецы приятно взбудоражены появлением Кэльвина за столом. Они слышали о его спортивных победах и поэтому были в восторге. Кэльвин съел пять кусков мяса, три порции желе и дюжину пирожков, а потом Чарльз Уоллес захотел, чтобы Кэльвин уложил его спать и почитал ему. Близнецы, закончив приготовление уроков, получили разрешение посмотреть телевизор. Мэг помогла матери помыть посуду и уселась за стол, чтобы приготовить уроки. Но не могла сосредоточиться.
— Мама, ты расстроена? — неожиданно спросила она. Миссис Мюррей взглянула поверх страниц научного журнала, который листала. Некоторое время она молчала.
— Да.
— Почему?
И опять миссис Мюррей замолчала. Вытянула вперед руки и посмотрела на них. Длинные, сильные, красивые руки. Потрогала широкое золотое кольцо на пальце левой руки.
— Я пока еще молодая, — наконец сказала она, — хотя это трудно понять вам, детям. И я по-прежнему люблю вашего отца. Я очень скучаю по нему.
— И ты думаешь, все происшедшее имеет отношение к отцу?
— Думаю, имеет.
— Но какое?
— Вот этого я не знаю. Но это единственное объяснение.
— Ты думаешь, что все это можно будет объяснить?
— Да. Но уверена также и в том, что при наших ограниченных способностях мы не всегда в состоянии понять некоторые объяснения. Но видишь ли, Мэг, от того, что мы чего-то не понимаем, совсем не значит, что объяснения нет.
— Я люблю понимать, — сказала Мэг.
— Мы все любим. Но это не всегда возможно.
— Чарльз Уоллес понимает больше, чем мы все?
— Да.
— Почему?
— Ну, полагаю, что он… другой.
— Другой?
— Не могу точней сказать. Ты же знаешь, что он не такой, как все.
— Знаю. И я не хотела бы, чтобы он стал как все, — сказала Мэг.
— Хочу, не хочу — все это не имеет значения. Чарльз Уоллес есть такой, какой есть. Другой. Новый.
— Новый?
— Да. Вот так мы с отцом его воспринимаем.
Мэг так вертела в руке карандаш, что сломала его. Она засмеялась:
— Извини! Я не хочу разрушать. Я хочу понять.
— Знаю.