Страница 18 из 172
— Можно туда пройти?
— Конечно, нельзя. Впрочем… — И, не окончив фразы, офицер торопливо попрощался, повернулся и ушел.
— Ты думаешь, Джек, он сказал правду? — шепотом спросила Луиза.
— Ты имеешь в виду Керенского? Скорее всего, да.
Офицер действительно сказал правду, хотя и не всю. Всю правду о своем председателе не знали даже сами министры.
Еще утром, узнав в штабе округа, что в распоряжении Временного правительства войск очень немного и что отряды Военно-революционного комитета один за другим захватывают ключевые позиции в городе, Керенский спешно уехал из Петрограда. Оставив своим заместителем министра торговли и промышленности Коновалова, Керенский просто бежал в автомобиле американского посольства, якобы навстречу вызванным им надежным войскам.
После короткого совещания американцы решили продолжить экскурсию по дворцу. Рид толкнул первую попавшуюся дверь. Она оказалась запертой снаружи.
— Чтобы солдаты не ушли, — с наивной непосредственностью объяснил откуда-то появившийся старик-служитель со связкой ключей.
Из-за двери доносились какие-то голоса, порой пьяный смех. Желание познакомиться поближе с защитниками последней цитадели Временного правительства взяло верх над благоразумием, и Рид решительно отворил дверь.
Перед ним простиралась анфилада великолепных комнат, увешанных картинами на батальные темы. Некоторые полотна были продраны насквозь, по-видимому штыками. Прямо на паркете валялись грязные солдатские тюфяки. И повсюду битые бутылки из-под дорогих французских вин, пустые консервные банки, окурки, следы плевков.
У окон — винтовки в козлах. На подоконниках — амуниция, подсумки с патронами. Затхлый, тяжелый воздух казармы — вонючая смесь застарелого табачного дыма, спиртного перегара, испарений немытых человеческих тел. И в сизом чаду какие-то нереальные, зыбкие фигуры в солдатской форме с красными с золотом юнкерскими погонами.
Качнувшись, одна из фигур — в офицерском мундире — представилась:
— Штабс-капитан Арцыбашев…
Левой рукой офицер вежливо приподнял фуражку, правая у него была занята откупоренной бутылкой бургундского. Штабс-капитан был в той степени опьянения, когда способность удивляться утрачивается. Неожиданное появление в этой казарме, украшенной лепными купидонами, иностранцев, в том числе и женщины, он воспринял, как нечто совершенно естественное.
Узнав, что перед ним американцы, штабс-капитан доверительно пожаловался на падение из-за революции благородных традиций русского офицерства, вслед за чем без всякой последовательности попросил помочь ему уехать в Америку. И даже записал свой адрес на грязном клочке бумаги.
Юнкера принялись хвастаться:
— Большевики — трусы… Пусть они только сюда покажутся, мы им зададим!
Заключив из этих слов, что последние защитники Временного правительства чувствуют себя явно не в своей тарелке, Рид со спутниками покинул Зимний дворец. Выйдя на набережную, он расправил плечи и жадно вдохнул всей грудью свежий ветер с Невы…
Было уже почти темно, когда трое американцев зашли в гостиницу, чтобы что-то перекусить. За столом сидели молча, лишь изредка перебрасывались случайными фразами. Каждый пытался привести хоть в какой-то порядок сумбурные впечатления событий дня, уловить связь между ними, нащупать, угадать за кажущимся хаосом закономерность, разгадать в нем железную волю людей, решающих сегодня судьбу России. И не только России.
Возвращаясь из Зимнего дворца, американцы успели узнать от встречных, что еще утром Военно-революционный комитет принял обращение “К гражданам России”, в котором сообщал о низложении Временного правительства и переходе всей власти в руки Советов. Позднее Риду стало известно, что написал обращение Ленин.
Солдаты Павловского полка, перекрывшие движение по Невскому, на Полицейском мосту, после предъявления им мандатов Смольного рассказали товарищам иностранным социалистам, что отряды восставших уже овладели правительственным телеграфом, военным портом, радиостанцией, Главным Адмиралтейством, захватили тюрьму “Кресты” и освободили находившихся в ней политических заключенных.
В то время, пока Рид, Вильямс и Луиза беседовали с юнкерами в Зимнем, дворец был уже окружен. У Николаевского моста, где еще в половине четвертого утра отдала якорь “Аврора”, высадился десант кронштадтцев.
Полторы тысячи моряков-гельсингфорсцев, выехавших в Питер по суше, заняли линию железной дороги от Гельсингфорса до Белоострова, закрыв вызванным с фронта Временным правительством контрреволюционным войскам путь к столице. Отряды красногвардейцев Выборгского района и солдаты Московского полка закрепили за собой Финляндский вокзал, Литейный и Гренадерский мосты.
Отряды вооруженных рабочих с Васильевского острова готовы через Николаевский мост поддержать кронштадтцев. Казачьи части и юнкерские училища надежно блокированы революционными солдатами и красногвардейцами.
Фактически весь город был уже в руках восставших. Сохранившие верность правительству юнкера и георгиевские кавалеры утром перетаскали от Главного штаба сложенные там дрова и устроили из них баррикаду вокруг Зимнего дворца. “Власть” Временного правительства держалась теперь лишь на штабелях березовых поленьев…
Троим американцам так и не пришлось пообедать в этот день. Только лишь принялись за суп, как подбежал перепуганный официант, попросил перейти в другой зал, выходящий окнами во двор:
— Будьте любезны, господа, сейчас начнется стрельба…
Рид вопросительно посмотрел на жену. Поняв его без слов, Луиза встала, повернулась к Вильямсу:
— Мы с Джеком лучше вернемся на улицу. А как вы, Альберт?
— Разумеется, с вами, — просто отозвался Вильямс, уже направляясь к выходу.
Невский — людской водоворот. На каждом углу под тускло, вполнакала горящими фонарями — толпа. За бурлящим перекрестком с Садовой Невский словно впал в обычное русло. Как всегда, сияли витрины дорогих магазинов, переливались огнями вывески кинематографов и ресторанов. Фланирующие по тротуарам бездельники демонстративно “не замечали” проезжающие время от времени по мостовой броневики, на которых поверх старых названий “Олег”, “Рюрик”, “Святослав” краснели огромные буквы “РСДРП”. Броневики двигались вниз, к Зимнему.
Джон Рид и его спутники еще не знали, что в 14 часов 35 минут Ленин уже бросил во взорвавшийся овацией Белый зал Смольного знаменитые слова, потрясшие мир:
“Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась…”
Смольный бурлил. К его сверкающему огнями фасаду со всех сторон стекались все новые и новые отряды вооруженных красногвардейцев, матросов, солдат. В зыбком пламени разложенных во дворе костров тысячами ответных искр отблескивали штыки.
В самом Смольном — гул голосов, лязганье тяжелых подкованных сапог по паркету, бряцание оружия, хриплые выкрики командиров. Рабочие в черных тужурках, солдаты в длинных серых шинелях и высоких заломленных папахах, матросы в бушлатах, перепоясанных пулеметными лентами. За плечами у каждого — вниз стволом — карабин. У некоторых на поясе гранаты-бутылки. Время от времени сквозь бурлящий людской поток прорывался кто-нибудь из членов ВРК.
Откуда-то появился Луначарский, зажимая под мышкой пухлый портфель. Рид попытался его остановить.
— Некогда, некогда, только что окончилось заседание Петроградского Совета, приняты важные решения. — И Луначарский исчез, словно растворился в шинелях, куртках, бушлатах.
— Хэлло, Джек!
Рид оглянулся. Откуда-то из глубины коридора к нему пыталась протиснуться женская фигурка. Бесси Битти! И она здесь! Впрочем, удивляться не приходилось, Бесси журналистка, как говорится, божьей милостью. Где же ей быть в такие часы, как не в Смольном. Торопливо, азартно стала выкладывать новости:
— Петроградский Совет принял резолюцию, — Бесси вытащила блокнот, прямо с листа начала расшифровывать стенограмму: — “Совет приветствует победоносную революцию пролетариата и гарнизона Петрограда… Совет выражает непоколебимую уверенность, что рабочее и крестьянское правительство твердо пойдет к социализму… Оно немедленно предложит справедливый, демократический мир всем народам… Совет убежден, что пролетариат западноевропейских стран поможет нам довести дело социализма до полной и прочной победы…”