Создатель призраков

Гаунт не мигая смотрел на него.

— Что ж, если вы собираетесь меня расстрелять, тогда удачи вам в этом. Я ударил Ортиза в состоянии аффекта. Сейчас я осознаю, что он, вероятно, выполнял приказ. Чей-то абсолютно идиотский приказ из штаба.

— Послушай-ка, ты, зазнавшийся… — начал было Жильбер, подавшись вперед.

— Хочешь на своей шкуре ощутить, что произошло с Ортизом? — ядовито спросил Гаунт рослого офицера.

— Замолчите, оба! — прикрикнул Штурм. — Комиссар Гаунт… полковник-комиссар… Я очень серьезно воспринимаю свои обязанности. И в эти обязанности входит строгое и беспрекословное соблюдение дисциплины и приказов военмейстера Макарота, а значит, и самого Императора. Имперская Гвардия зиждется на столпах таких принципов, как уважение, власть, непоколебимая верность и полное подчинение. Любое нарушение, даже со стороны офицера вашего ранга… Это еще что за шум?!

Генерал подошел к окну. То, что он увидел, заставило его застыть в ужасе. «Василиск», тянущий на гусеницах остатки ворот, на всей скорости двигался по двору, разгоняя встречных Аристократов и декоративных петухов. Остановился он на газоне под окнами, раздавив при этом в брызгах воды и каменной крошки лепной фонтан.

Могучий человек в форме полковника Змиев спрыгнул с брони и направился к парадному входу. Его лицо, левая половина которого опухла от синяков, застыло в злобной гримасе. Послышались крики, топот ног на лестнице. Затем — еще один хлопок двери.

Черед мгновение в кабинет вошел порученец и передал Штурму инфопланшет.

— Полковник Ортиз только что составил рапорт об инциденте. Он настаивает на том, чтобы вы немедленно с ним ознакомились.

Жильбер выхватил планшет и спешно прочитал.

— Судя по всему, майор Ортиз хочет уточнить, что пострадал по случайности от отдачи собственного орудия во время последнего артобстрела. — Жильбер посмотрел на генерала и нервно хохотнул. — Это значит…

— Я знаю, что это значит, — отрезал Штурм.

Он с ненавистью посмотрел на Гаунта, и комиссар, не мигая, ответил ему подобным же взглядом.

— Думаю, вам следует знать, — негромко, но угрожающе сказал Гаунт. — Здесь, в беззаконье зоны боевых действий, легко может произойти жестокое убийство. И среди неразберихи войны никто его даже не заметит. Полагаю, вам лучше обдумать это, сэр.

На несколько секунд Штурм потерял дар речи. Когда он вспомнил, что нужно бы отослать Гаунта, комиссар уже покинул его кабинет.

— Феса ради, сыграй уже что-нибудь веселое, — подал голос со своей койки Корбек, разминая забинтованную руку. Его все еще преследовали фантомные боли в отсутствующем пальце. Так и должно быть, думал он.

На койке под ним Майло сжал мешок волынки, и из трубок вырвался пронзительный, тоскливый стон. Его эхо заметалось по огромному грузовому трюму древнего транспортного корабля, где была расквартирована тысяча танитских гвардейцев. Мрачный ритм варп-двигателей странно сочетался с печальным воем волынки.

— Как насчет… «Марша Юэна Файрлоу»? — спросил Майло.

Корбек улыбнулся, вспоминая старый танец и те ночи, когда он слышал его в тавернах Танит Магны.

— Это было бы весьма неплохо, — откликнулся он.

Энергичная мелодия, лишь начавшись, сейчас же закружилась по железной сетке палубы, между многоярусных коек, сложенной экипировки и маскировочных плащей. Поплыла среди солдат, выпивавших или игравших в карты. Коснулась спящих на койках гвардейцев. И тех, кто не мог заснуть, тайком глядя на фотокарточки навеки потерянных жен и детей, тщетно пытаясь сдержать слезы.

Наслаждавшийся старой мелодией Корбек выглянул со своей койки и тут же услышал приближающиеся по палубе шаги. Он немедленно вскочил, увидев Гаунта. Комиссар был одет так же, как тогда, когда полковник впервые увидел его пятьдесят дней назад: форменные брюки на кожаных подтяжках, рубашка без рукавов и сапоги.

— Сэр! — воскликнул удивленный Корбек.

Мелодия дрогнула, но Гаунт улыбнулся и жестом приказал Майло играть дальше.

— Не останавливайся, парень. Мы с удовольствием послушаем что-нибудь из твоих более веселых песен.

Гаунт сел на край койки Майло и поднял глаза на Корбека.

— Вольтеманд был признан победой Вольпонских Аристократов, — откровенно сказал он своему заместителю. — Все из-за того, что они в конечном счете взяли город. Штурм отметил нас благодарностью в своем рапорте. Жаль, но этот мир нам не достанется.

— К фесу их всех! — бросил Корбек.

— Уверен, у нас еще будут сражения.

— Боюсь, что я и вправду в этом уверен, сэр, — улыбнулся танитец.

Гаунт нагнулся над рюкзаком, который принес с собой, и достал оттуда полдюжины бутылок сакры.

— Во имя всего святого и благого! — воскликнул Корбек, спрыгивая с койки. — Откуда…

— Я имперский комиссар, — ответил Гаунт. — У меня есть связи. Стаканы найдутся?

Усмехнувшись, Корбек достал из своего вещмешка набор старых рюмок.

— Позови Брагга; я знаю: он любит эту штуку, — заговорил Гаунт. — И Варла, и Мерайна. Чокнутого Ларкина. Сата. Молодого Каффрана… Черт возьми, почему бы и не майора Роуна. И еще одна рюмка для мальчугана. Нам тут хватит. Да в общем, на всех хватит.

Комиссар кивком указал на трех ошеломленных флотских офицеров, тащивших в грузовой отсек полную тележку деревянных ящиков.

— За что будем пить? — поинтересовался Корбек.

— За сержанта Клуггана и его парней. За победу. И за все те победы, которые у нас впереди.

— И за отмщение, — тихо произнес со своей койки Майло, откладывая в сторону волынку.

— Да, и за это, — оскалился Гаунт.

— Знаете, у меня есть кое-что, что отлично подойдет к такому роскошному пойлу, — объявил Корбек, шаря по карманам. — Сигары со вкусом лакрицы…

Он не договорил. То, что он достал из кармана, перестало быть сигарами уже довольно давно. Это был просто комок вымокшей перетертой трухи.

Корбек расплылся в улыбке и пожал плечами. Его глаза весело блеснули под смех Гаунта и всех вокруг.

— Ну что ж, — философски произнес он, — не всегда же выигрывать…

Грузные водоплавающие птицы с мощными клювами пролетели на юг — ярко-белые силуэты в темноте, накрывшей окопы. Стрекотавшие в зарослях весь день насекомые уступили вахту своим ночным собратьям — сверчкам и крылатым клещам, роившимся над пламенем костров, наполнявшим долгую жаркую ночь своим стрекотом. Плотный воздух всколыхнули и другие звуки: крики и посвист невидимых обитателей крон и заводей болота. Артиллерия вдалеке наконец замолчала.

Комиссар вернулся к своему командному посту как раз в тот момент, когда зажглись дозорные прожектора, чей зеленоватый свет лился на болотную жижу сквозь защитные металлические сетки. Шоры приглушали их яркий свет, рассеивая его, не давая светить прямым лучом на окопы. Иначе они бы превратили лагерь в весьма удобную цель для дальнобойной артиллерии. Мохнатые жуки, размером с добрый кулак, немедленно налетели на фонари, чтобы настойчиво и методично биться о защитные решетки с глухим стуком.

Гаунт еще раз окинул взглядом лагерь, заметный теперь только по разбросанным тут и там огонькам — кострам кухонь и караульных постов, движущимся между ними факелами. Вздохнув, комиссар вошел в здание.

Длинный командный центр мог похвастаться низкими потолками, крышей из оцинкованной гофры и стенами из двухслойных бронелистов. Пол был устлан досками из свежей местной древесины, покрытыми отвратительно пахнущим лаком. Ставни на окнах были приоткрыты, и москитные сетки на окнах уже были полны копошащегося, жужжащего улова — мошкары и ночных жуков.

Экипировка и личный вещмешок Гаунта были уложены на деревянных колодах. Первые два дня они стояли прямо на полу, пока не обнаружилось, что если на вещах при этом и не появляется плесень, то в них селятся черви.

Сняв свой комиссарский плащ, Гаунт повесил его на проволочную вешалку, прицепил ее к крючку на балке, подтянул к себе стул и тяжело сел. Перед ним на деревянном чурбаке стояли вычислитель, аппарат орбитальной вокс-связи и мемограф с плоским экраном. Техножрец потратил больше часа на старательное чтение молитв, готовясь включить священные машины. Их так и не вынули из открытых кованых ящиков, чтобы защитить от сырости. Толстые силовые кабели ползли от них по балкам, удерживаемые под потолком скобами, через клапан наружу, к генератору вдалеке. На запотевших от влажности пластинах экранов мерцали и подергивались светлые пятна изображений. Настроечные шкалы приглушенно светились оранжевым.