Мирон сын Мирона

Идвар качнулся на неё, угрожающе приблизился, взял за локти и прошептал в лицо:

— Вы не в себе.

— За отца обидно? — она скривилась от боли в локтях, как впились его пальцы, но всё равно глядела с вызовом, глаза в глаза. — Вы с подобострастием относитесь к нему, вы его боитесь… Мне вас жаль, что вы никогда не знали любви отца, и никогда не узнаете её…

— Что вы в этом понимаете… — он оттолкнул её от себя одними пальцами, опустил голову, и Аэлла вообще перестала различать его лицо, отвернулась, растирая больные локти. Идвар заметил это и прошептал:- Извините, если я сделал вам больно…

— Да что там, мне пора привыкать к боли, я ведь скоро увижу вашего короля… Пытки у вас в почёте? — Идвар поднял голову и посмотрел на неё в упор. — Лучше сразу меня убейте… — прошептала княжна еле слышно. Смотрела ему в лицо, видя только тёмные глаза в тёмных глазницах, тени вместо губ, носа… Он тогда целовал её, и этот поцелуй теперь казался таким нереально далёким, в другой жизни, может быть, во сне… И после него она поняла тогда, что влюбилась… Влюбилась в Мирона… Шутка?

На щёку капнула первая капля дождя, и Аэлла вздрогнула, как от удара. Вторая ударила по лбу и покатилась вниз, до брови. Девушка тряхнула головой, сбрасывая её на щёку.

Мирон закинул голову, глядя на тучи. Дождь ударил сильнее, забарабанил по листьям цветов, крышам, по ним двоим, не разбирая, заливая одновременно и княжну Райрона и Мирона Мирополя.

Идвар смотрел на неё, моргая, сбрасывая тяжёлые капли с ресниц, щурил глаза. Дождь был громким, и ему пришлось повысить голос, почти закричать:

— Нельзя, вы заболеете!.. — попытался взять за плечо, но Аэлла отстранилась, она стояла, обнимая сама себя за плечи, и мокрые, выбившиеся, прядки волос прилипли к щекам. — Пойдёмте!

— Идите! — прокричала она в ответ, давая понять, что не сдвинется с места, упрямо глядела, борясь с дождём.

Идвар обнял её вдруг за плечи и мягко впереди себя втолкнул в помещение, в тепло и свет замка. Крутанулся и снова обнял, прижимая к груди, к мокрой рубашке. Дождь был ночным, холодным, и через момент у них двоих начали стучать зубы.

— Я… Я пр-ровожу вас… — он глядел сверху в её мокрые глаза. Аэлла закачала головой отрицательно.

— Не надо…

— П-почему?..

— Здесь… рядом… комната… А-айрила… — Аэлла дёрнула дрожащим подбородком. Да, это был лучший вариант, там должно быть чисто, есть постель и камин. Она не будет сегодня возвращаться к себе. Но стояла пока, не шелохнувшись, смотрела в его лицо. Мокрые волосы облепили лоб, шею, тяжело лежали на воротнике белой рубашки.

Он был так близко, как в прошлый раз. И на этот раз, как и тогда, он наклонился и поцеловал её в губы, осторожно и нежно, так нежно, как это можно было сделать дрожащими губами.

Всё так же, обнимаясь, они вошли в чужую комнату, зажгли свечи и нашли кровать. Бросив на пол мокрую одежду, долго лежали под одним одеялом, тесно-тесно прижавшись друг к другу. Не говорили ни слова, пока не согрелись. И Аэлла не думала ни о чём, кроме опьяняющего её дурмана нереальности происходящего. Со страхом и непонятным возбуждением чувствовала прикосновение чужой кожи к себе, мужской кожи, горячей, пугающей.

Идвар шептал ей в ухо:

— Я только зашёл, я только увидел… Это было что-то, скажи кому — не поверишь… Как наваждение, как безумие… — Аэлла лежала на его плече, подтянув к груди колени, и Мирон обнимал её второй рукой, прижимая к себе, говорил, говорил в ухо:- Прости меня… Я сделал больно, я был грубым… — она еле заметно повела подбородком, прикрыла глаза. — Я не должен был… Как я вообще мог?..

И стал вдруг целовать её лицо, целовал губы, лоб, виски, глаза, быстро и аккуратно. Аэлла откинулась назад, прижалась лопатками к кровати, чувствуя, как жар разливается по телу. Так и лежала с закрытыми глазами, впитывая даже мимолётное касание мужских губ каждой клеточкой тела. Мокрые волосы холодили спину, всё ещё связывая с реальностью.

— Я люблю тебя… Ты слышишь меня?.. Люблю тебя, Аэлла… — он говорил ей то, в чём сам себе боялся признаться. Ласкал, целовал её шею, грудь, руки, целовал дрожащие тонкие пальцы и шептал. — Люблю… Люблю… Люблю…

Замер, и Аэлла открыла глаза, глядя опьянённым взглядом.

— Ты позволишь?..

Он просил у неё разрешения, спрашивал её желания, глядя в самую душу. Она качнула головой и коснулась пальцами дрожащих губ:

— Почему ты дрожишь?..

Он помедлил с ответом:

— Боюсь…

— Чего?..

— Не поймёшь всё равно…

— Попробую…

Он опять помедлил с ответом, прижался щекой к щеке, шепнул чуть слышно:

— С чужой проще…

А только такие и были у него, чужие, нелюбимые, те, с которыми он был, не задумываясь, с безразличием, и всё получалось так, как надо. А здесь был страх, страх сделать ошибку, сделать больно, вообще не суметь…

— Не бойся… — прошептала Аэлла. — Представь, как боюсь я…

Он улыбнулся с горечью, с пониманием. У неё вообще никого никогда не было, ей не с кем сравнивать, и она отдавала всё, что у неё было. А он брал…

Она задохнулась, кусая губы, аж глаза потемнели, впилась пальцами в мышцы на плечах чуть выше локтей, оттолкнулась, будто пыталась освободиться, выскользнуть из-под него. Идвар обнял её, запуская ладони под спину, прижимая её всю к себе, и её губы коснулись его шеи как раз под ухом, там, где уже успели высохнуть мокрые волосы.

— Потерпи… Потерпи совсем чуть-чуть… Мне тоже больно… — шептал он ей еле слышно. — Любимая моя, я знаю…

Она хрипло выдохнула и уронила голову на подушку, зажмурилась, роняя слёзы боли на виски, улыбнулась с мукой. Идвар не стал ждать, чем быстрее, тем лучше; женщин у него не было давно, и всё закончилось быстрее, чем он мог себе представить, и он не успел оставить её, потому что неожиданная огненная вспышка затмила любые мысли, заставила думать совсем о другом.

Он хрипло дышал ей в плечо, обнимая через грудь, прижимая к себе самое ценное, что было у него в жизни. Любимая… Его любимая…

— Это всегда так больно? — шёпотом спросила Аэлла, и Идвар повернул голову, ответил, щекоча дыханием кожу плеча её:

— Только в первый раз…

— М-м-м… — она качнула головой.

— Прости меня… Я поторопился… Навряд ли ты что-то чувствовала… Это я виноват… — он приподнялся на локте, заглядывая в лицо. — Я люблю тебя… — поцеловал в губы. Лёг на спину, укладывая её голову себе на плечо, обнимая, прижимая к себе.

— Тебе надо расплести волосы… они мокрые… ты заболеешь…

Сам нашёл её косу и стал расплетать, чувствуя, как мокрые пряди зазмеились по горячей коже живота, бёдер…

— Ты, наверное, считаешь, меня плохо воспитали? — спросила вдруг Аэлла, и пальцы Мирона замерли от этого вопроса. — Я не должна была этого делать… Ты подумаешь, я доступная?.. Легкомысленная…

— Что? — он чуть приподнялся, ища её лицо, ловя рассеянный взгляд, склонился и поцеловал в лоб, потому что губы были далеко. — Я люблю тебя… Мне хорошо с тобой и ни о чём таком я не думаю…

Она не ответила, чуть отвернувшись, стала глядеть в окно, за которым всё ещё шумел дождь. Мокрые волосы, разбросанные по телу руками Мирона, обжигали горячую кожу.

Она сделала это. Она отдалась тому, в кого влюбилась до беспамятства, без оглядки. Было больно, но она верила ему. И сейчас просто молчала, хотя хотелось кричать.

Ну почему, почему она обязательно должна думать о своём княжестве? Почему она всегда должна помнить о том, что её отец — князь?.. Помнить всё, что говорили ей наставницы?.. Я не хочу! Не хочу!.. Я хочу быть простой женщиной, просто любить, быть любимой, отдавать ему всё, что у меня есть. Я готова бросить всё, всё оставить, и уйти за ним хоть на край света…

Но всё по-другому. Я — княжна, а он — Мирон, и, когда отец прикажет ему, он выполнит приказ… А я не хочу! Не хочу этого! Я хочу просто быть с ним… И всё… Этого так мало…

*

Она проснулась утром одна, Мирона уже не было, долго лежала, глядя перед собой; шевелиться не хотелось, всё тело болело, но боль эта не утомляла, в голове не было ни одной мысли, словно всё смыл ночной дождь. А всё тело горело, как в огне, губы пересохли и никак не хотели смыкаться. Да у неё жар! Ничего себе! Выходит, она, в самом деле, заболела, как он ей говорил, чего он и боялся. Кровь шумела в висках, выдавая скрывшуюся в теле болезнь.