Мирон сын Мирона

— “Любили”? — он усмехнулся ещё громче. — Любовь — не всегда награда, чаще — наказание, она ведёт к боли и потерям.

Аэлла промолчала, здесь она могла согласиться с ним, боль потери она уже испытала, потеряв отца, брата, Родину и… любимого человека.

Король помолчал немного, потом произнёс:

— У тебя больше нет отца, теперь я — твой отец, я беру тебя под своё покровительство, и я найду тебе подходящую партию.

— Я не хочу замуж, господин.

— Что? — он удивился, его нечасто перебивали или противоречили его словам.

— Я не хочу выходить за кого-либо замуж, господин.

— Это почему это?

Аэлла, наконец, выпрямилась и прямо посмотрела в лицо короля, ответила:

— У меня не осталось ни земель, ни замка, у меня нет денег или драгоценностей, я не могу предложить моему будущему мужу ничего, а это сделает его ещё бо́льшим моим господином, как если бы это всё у меня было. Я этого не хочу. Я не хочу жить в постоянных упрёках.

Она его удивила, он долго молчал, глядя ей в глаза, поражённый её словами.

— Я обеспечу тебя владениями, не бойся.

Она почтительно склонила голову.

— Спасибо, господин, но у меня будет просьба… вы позволите мне самой выбрать себе жениха из вашего списка?

— Забываешься… — она удивила его ещё больше.

— Извините… — снова поклонилась.

Король опять принялся ходить по залу, а Аэлла украдкой рассматривала его. Он был высоким, а длинная мантия ещё больше увеличивала рост. Худощавый, но тело его, с быстрыми подвижными движениями, выдавало скрытую силу, даже мощь. Большие руки с длинными пальцами ещё больше указывали на это. Лицо длинное, с тяжеловатым гладковыбритым подбородком казалось ещё длиннее от длинных, чуть вьющихся седых волос, спадающих до плеч. Но самыми выразительными и сильными в лице были глаза. Тёмные, чуть прищуренные, они, казалось, замечали каждую мелочь, проникали в самую душу. Они имели власть над собеседником, и король это знал, и пользовался этим. Губы, тонкие, с опущенными вниз уголками, придавали угрюмое и одновременно суровое выражение.

Аэлла с удовлетворением заметила про себя, что Мирон Идвар мало похож на отца, может, только глазами чуть. И, слава Богу, потому что она чувствовала, что ненавидит этого человека.

— Пока я найду тебе подходящего жениха, ты поживёшь здесь.

— Извините, господин, на правах кого? — он вопросительно приподнял одну бровь, и Аэлла быстро продолжила:- На каких правах я буду здесь жить — арестантки, заложницы, приглашённой?..

— Гостьи! — перебил он её. — Временно. Ты же под моим покровительством, не так ли?

Она склонилась почтительно, опуская глаза.

— Разрешите идти, господин?

— Иди…

Она вышла с облегчением, будто избежала смертельной опасности, всё тело дрожало, и ноги не держали её. Снова накатила тошнота, а лёгким не хватало воздуха. По дороге к себе она, поддерживаемая под локоть верной Эл, рвала шнуровку платья на груди, желая вдохнуть воздуха.

Король, оставшись один, отложил на время следующий приём. Он устал. Что за скверная девчонка! Хоть и хороша собой, не поспоришь, но упрямая и дерзкая. Найди ей мужа ещё! Ей нужен муж суровый, чтоб держал в кулаке, или наоборот, слабак. Но тогда, её лучше сделать своей союзницей, или сразу казнить. Она ещё пригодится, она ещё сыграет свою роль.

*

На вечер король назначил семейный ужин. Туда же через слуг была приглашена и Аэлла. К вечеру она чувствовала себя уставшей, хотя весь день практически ничем не занималась, но она не посмела отказаться от предложения. Ей хотелось увидеть всю эту королевскую семью, увидеть своими глазами. Этим она и занималась, пока шёл ужин: рассматривала их всех от короля и его жены до сыновей. Ела мало: тошнота не покидала её, бродила всё время где-то рядом и любая мысль о еде вызывала ещё больший прилив к горлу. А слуги как издевались — носили туда-сюда всё новые изощрённые блюда: дичь, птицу, рыбу, различную выпечку, бульоны, заливное. Рыба, наверное, здесь стоила очень дорого, её либо привозили в горы, либо разводили в искусственных водоёмах, а, может, ловили и здесь, в горных ручьях. Как бы то ни было, но рыбных блюд было очень много. А ещё больше — мясных.

Аэлла же всё больше налегала на фрукты, особенно на яблоки. А яблоки подавали отличные, как раз такие, каких ей хотелось: плотные, зелёные, кислые, с белой яркой серединой. Только они и могли унять сейчас подступающую тошноту. Тем более Аэлла долго возилась с ними, пока чистила, резала, занимала руки и одновременно исподтишка рассматривала сотрапезников.

Король сидел от неё через весь стол во главе его, с ним она старалась глазами не встречаться, он вызывал у неё смешанные противоречивые чувства. Злости, недоверия, сопротивления и страха. Ударить его в лицо ей не хватило бы решимости, его один взгляд лишал её сил, но и мириться с ним она тоже не хотела и не могла. Она ещё найдёт способ отомстить ему, попробует это сделать по мере своих сил.

Королеву она почти не замечала. В ней опасности она не чувствовала. Неулыбчивая женщина с усталыми глазами была моложе царственного супруга больше, чем на десять лет, и давно уже смирилась с судьбой, и, наверное, так же давно разучилась противоречить мужу. Её сыну даже не светит занять когда-нибудь место Мирона, не говоря уже про то, чтобы стать королём. Хотя на глаз видно, мальчишка не глуп и даже смел в меру, вставляет реплики в общий разговор, ведёт себя свободно в присутствии отца и влиятельных старших братьев. Адорр, так называл его Идвар в разговоре. Как и отец, и сводные братья, он темноволос и смугл, с тёмными яркими глазами. Что за семейная черта, кстати?

Аэлла отпила пару глотков сильно разбавленного горной водой вина, откусила от яблока. После вина яблоко кажется слаще, особенно, если вино неразбавленное, крепкое. Она пила такое однажды. С Мироном. С Идваром.

Медленно перевела глаза. Он тоже здесь. Молчалив и задумчив, смотрит на того, кто в данный момент говорит, сам ничего не добавляет. Но она-то знала, каким он бывает! Как умеет он любить и заботиться, как разговорчив при хорошем настроении! Почему здесь он такой? Будто и не он вовсе!

Идвар словно почувствовал на себе её взгляд и перевёл глаза, их взгляды скрестились, и она заметила, как дрогнули его брови. Отвернулся. Эта тайна их былых отношений делала их ближе, роднее. Никто этого не знал, Аэлла в этом была уверена. Иначе король принял бы какие-то меры, её бы точно не простил. Но с той любви столько уже успело измениться, весь мир вокруг другим стал. И она — тоже.

— Я думаю, пока не поздно, надо увеличить поставки зерна с юга… С Южного Дарна… — это говорил Майнор — старший сын короля. Аэлла осторожно вытянула из чаши с фруктами гроздь винограда, положила на свою тарелку, обрывая ягоды пальцами от веточек, а сама исподлобья следила за наследником королевского трона. — Начнётся зима, и мы почувствуем сразу же нехватку хлеба, поднимутся цены ещё… Этого нам только не хватало.

Говорил он правильно. До войны основным поставщиком хлеба был Райрон с его большими просторными равнинами и речными притоками. Аэлла это знала, но король возразил сыну:

— Не надо паниковать. У нас созданы большие запасы на такой случай, государственные амбары полны хлеба. Но цены, я думаю, всё же стоит поднять совсем на чуть-чуть, население это поймёт, война есть война. А к весне мы вернёмся к прежним ценам.

Аэлла прикрыла глаза, раздавливая зубами зрелую виноградину. Это уже был виноград этого сезона, из ранних сортов. Король тоже по-своему прав, игра с ценами поднимет его авторитет, люди будут благодарны ему за снижение цен на хлеб весной, а он сумеет пополнить казну. Будет чем отблагодарить верных вассалов, послуживших на этой войне, и себе, само собой, останется.

— А что с налогами в Райроне? — Майнор прямо посмотрел на среднего брата, только что вернувшегося с войны. — Их повысили?

— Я оставил налоги прежними, — ответил Идвар.

— Прежними? Почему? Их надо было наказать! — Майнор швырнул смятую салфетку. — Ты как всегда, ей-богу! Неужели сам не мог додуматься до элементарного, Идвар? Это же просто! Всё у тебя, как всегда, не слава богу!