Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 16 из 50

Особенно запомнилась мне демонстрация дикого тигра. Нас пригласили на большую террасу на втором этаже дворца. Там были поставлены несколько подзорных труб на треногах и лежали бинокли. Было сказано, что на опушке довольно отдаленного леса, думаю, метрах в пятистах, должен появиться тигр, для которого в определённое время и в определённом месте выкладывается барашек. Охота на этого тигра запрещена, и как нам рассказали, случаев нападения тигров на людей в этом районе не отмечалось уже много лет.

Действительно, тигр появился с опозданием не более чем на пятнадцать минут, пока нас обносили различными напитками. Вся наша компания бросилась к подзорным трубам и биноклям, хотя тигра можно было видеть и простым глазом. Помню, что тигр не схватил барашка и не потащил в лес, а по-хозяйски, не спеша, начал его лопать прямо на опушке.

Благодаря письмам, которые написала ещё в Париже моя ассистентка индуска Нехалчан своим друзьям в Дели, меня пригласили на ланч или на ужин несколько заметных в индийском обществе человек.

Так я познакомился с помощником премьер-министра, с которым обедал по его приглашению в Поло-клубе. Мы сидели на открытой террасе, а на поле в это время проходила игра. Помощник был очень интересный собеседник и охотно, в дружелюбном тоне рассказывал о проектах, которые вынашиваются в правительстве.

Также я был приглашён в дом одного крупного бизнесмена. Это, видимо, бывает нечасто, обычно всё-таки такого рода встречи проходят в ресторанах или клубах, организованных в Индии на английский манер. Запомнилось, что бизнесмен в знак своего расположения ко мне (а он был родственником моей коллеги по ЮНЕСКО) в заключение нашего обеда преподнёс мне подарок.

Это была плетёная корзинка с крышкой; когда её открыли, там оказалась крупная живая кобра. Мой хозяин тут же успокоил меня, объяснив, что эта кобра совершенно безопасна, у неё удалены ядовитые железы, что она очень привыкла жить в доме, и может быть «членом семьи». Он обещал мне дать инструкцию, как за ней ухаживать, и заявил, что в доме, в котором живёт кобра, не заведутся мыши или кто-нибудь подобный.

Честно говоря, я был очень смущён этим подарком и представил себе, как мои коллеги в Париже, не по ЮНЕСКО, а по резидентуре, встретят такую экзотику в моём доме. Я был уверен, что это будет расценено как высшее проявление снобизма и пижонства, и несмотря на большой соблазн иметь в доме «такую красотку», а кобра действительно была очень красива, я твёрдо отказался принять этот, я думаю, дорогой подарок.

Находясь в Париже, я очень редко ездил в командировки, так как это мешало главному направлению моей работы и, более того, рассматривалось руководством резидентуры как, мягко выражаясь, совершенно нежелательные отвлечения от решения главных задач. Но однажды я не смог отказаться от такой командировки, так как директор моего департамента, как я уже говорил, англичанин, профессор Маршалл, желая проявить ко мне своё доброе отношение, включил меня в план поездок и лично объявил об этом. Я должен был представлять ЮНЕСКО на конгрессе «International Federation of Mental Health», или «Международной федерации умственного здоровья» — это дословный перевод.

Федерация включала в себя представителей различных социологических учреждений, но в первую очередь — психиатров, теоретиков и клиницистов, в основном из англосаксонских стран, Скандинавии и Германии.



Меня встречал и опекал в Лондоне личный друг Маршалла — тоже англичанин, генеральный секретарь федерации. Делегаты конференции были в основном далеко не молодые люди. Может, именно поэтому моё присутствие на конференции, тем более в президиуме, вызывало интерес у многих делегатов, и этот интерес усиливался ещё и тем, что вскоре стало ясно, что я советский, русский. В это время Москва не имела никаких дел с такого рода международными организациями. Поездка на конгресс федерации была очень интересной и познавательной. Конгресс сопровождался несколькими крупными приёмами с участием лондонского политического и научного мира. Приём давал лорд-мэр в ратуше. А другие приёмы и обеды проходили в нескольких типичных лондонских клубах, таких как известный «Royal Automobile Club».

В первый же день я произнёс свою приветственную речь от имени ЮНЕСКО, и после этого на конгрессе мне особенно делать было нечего. Какие бы то ни было действия разведывательного характера мне не только не поручались, но и были запрещены. Кроме того, мой парижский шеф категорически рекомендовал мне не только не устанавливать контакты с нашей лондонской резидентурой, но и без острой необходимости даже не появляться в посольстве, так как наши товарищи и советские представительства были во все времена под очень пристальным наблюдением английских спецслужб.

Так как у меня на руках был международный паспорт, не было необходимости появляться в советском консульстве.

Я жил в центре Лондона, прямо по соседству с Гайд-парком, в известном в то время отеле «Marble Arch», что переводится как «Мраморная арка». Сама арка, кстати, была рядом. На третий или четвёртый день работы конгресса ко мне подошёл уже упомянутый ранее генеральный секретарь федерации. Он проявлял ко мне постоянное внимание, я бы сказал, заботу, и не без его участия я получал постоянные приглашения на все интересные встречи и обеды.

В частности, с его другом, членом английского парламента (так именуют членов палаты в английской прессе), я побывал в гостевой ложе на заседании парламента, когда слушался вопрос по военному бюджету, и все члены, как правительства, так и «теневого кабинета», были на своих местах. В ложе меня сопровождал молодой помощник МР, который называл мне известных деятелей среди депутатов и со знанием дела комментировал происходящее. В перерыве я был приглашён самим депутатом на обед в ресторан, который находился там же, в здании палаты. Это была скорее небольшая столовая для депутатов. Обедали скромно: без вина, но с хорошим стейком. Так я воочию увидел, как работает старейший парламент мира.

Находясь в английском парламенте, я вспомнил, как описывал в книге своих воспоминаний посещение парламента знаменитый Лонсдейл (Конон Трофимович Молодый) в тот период, когда он работал в Англии на нелегальном положении. Конон был моим большим другом — мы вместе с ним учились на одном курсе и вместе оканчивали институт (ныне экономический факультет МГИМО). После окончания наши дороги разошлись до того момента, когда Конона выручили из английской тюрьмы, обменяв его на агента СИС Гревилла Винна. В Москве мы поддерживали близкие отношения, и Конон рассказывал немало эпизодов из своей жизни. Вот лишь два из них, очень необычных и забавных.

Для усиления доказательной базы на суде над «советским шпионом» (я думаю, что читатель знает историю ареста Лонсдейла) английские спецслужбы доставили на заседание суда из Канады отца настоящего Лонсдейла. Конон жил и работал в Англии по легенде как рождённый в Канаде и был якобы сыном этого самого Лонсдейла. Лонсдейла-отца привезли на суд, чтобы свидетельствовать публично, что Конон не его сын, а другой человек. Но адвокат, которого «Бен» (наша кличка Молодого) нанял на заработанные в Англии деньги (он работал в фирме игральных автоматов), быстро выяснил, что сын Лонсдейла переехал из Канады в Финляндию вместе с матерью, когда ему ещё и года не исполнилось, и больше никогда с отцом не встречался. Адвокат целой серией вопросов полностью поставил в тупик Лонсдейла-отца и под смех зала доказал, что он физически не мог опознать человека, которого видел ещё младенцем, в результате чего тот признался, что сам не понимает, зачем его вызвали на это судебное заседание. Английская пресса высмеяла глупый провал организаторов суда, хотя, конечно, журналисты продолжали разоблачать «Бена» и происки советской разведки.

Второй эпизод произошёл с ним уже в тюрьме, когда Конон отбывал начало своего бесконечно долгого срока — двадцать пять лет. Он, как грамотный юрист, тщательно изучил тюремный регламент и нашёл в нём положение, по которому заключённый имел право получать газету, издаваемую в его родном городе, за счёт тюрьмы. «Бен» попросился на приём к начальнику тюрьмы, подал тому соответствующее заявление, прося выписать для него газету из его родного города, из Москвы (к этому времени вопрос о том, что Конон из Советского Союза, уже был принят сторонами). Конон попросил выписать ему газету «Правда». Забавно, но англичане, подумав, выписали «Правду» для «Бена», признав, что нужно в любом случае соблюдать законы.