Чингисхан

Джучи-Казар, Тигр, славившийся силой и смелостью, отправился в шатер брата, требуя правосудия. Но, ко всеобщему удивлению, Чингисхан упрекнул его в недостойном поведении, в трусости. Джучи-Казар со слезами на глазах ушел и три дня не показывался на глаза брату. Может быть, хан не захотел ответить прямым ударом на удар, который задел его самого, коснувшись одного из членов его семьи? Осуждал ли он малодушие младшего брата? Неизвестно, но дело приняло неприятный оборот.

Вскоре шаман явился к хану, чтобы нашептать ему, что Джучи-Казар готовит против него заговор, становясь, таким образом, прямым соперником хана. Той же ночью Джучи-Казар арестован охраной императора. Но у брата хана есть верные сторонники и друзья, поспешившие к Оэлун, чтобы сообщить ей об этом произволе. Гнев ее был ужасен. Стараясь спасти оказавшийся под угрозой мир в семье, словно кошка, защищающая своих котят, она выпустила когти: ворвавшись в шатер хана, Оэлун потребовала немедленно освободить Джучи-Казара и гневно отчитала Чингисхана. Затем отправилась к арестованному и вернула ему пояс и шапку, которые были с него сорваны в знак того, что он лишен всех прав.

Дело этим не кончилось. Кэкчу возобновил свои утверждения о готовящемся заговоре, и хан в конце концов подверг брата опале, лишив его части принадлежавшего ему племенного удела. С этого дня силы стали покидать Оэлун, она гаснет от горя, зная, что ее семью разъедает соперничество. В самом ли деле Чингисхан поверил тому, что Джучи-Казар хотел его устранить, и решил, лишив брата многих тысяч людей, подрезать крылья ястребу, способному в один прекрасный день бросить тень на орла, которым он был? Или только сделал вид, что поверил в предательство, как заставляет думать последующее развитие событий?

Кэкчу, настоящий степной Яго, вел опасную игру. Льстя своему господину, предупреждая о замышлявшихся против него интригах и, вероятно, разжигая некоторые из них, великий шаман, кажется, быстро приобрел влияние на монгольского государя. Щепетильный, когда речь шла о защите интересов своей собственной семьи, он явно проявлял слабость по отношению к Кэкчу. Опасался ли он этого человека и его непредсказуемых намерений? Или боялся стоявших за ним грозных оккультных и враждебных сил, мира богов и демонов, которые только шаман мог сдержать и укротить? Неизвестно.

В этом деле, где опасности подвергались единство рода, его честь и влияние, еще раз все решило вмешательство женщины. Этой женщиной была Бортэ, супруга Чингисхана. Она горько упрекала мужа за то, что он вероломно бросил своего брата Джучи-Казара, тогда как другой из его братьев, младший, Тэмугэ, в свою очередь пострадал от действий шамана. Последнему в самом деле удалось присвоить себе несколько слуг Тэмугэ. Когда тот, уверенный в своих правах, пришел и потребовал их вернуть, шесть братьев Кэкчу бросили его на землю и велели просить прощения у шамана за свою дерзость! Итак, Бортэ предстояло открыть глаза хану на гнусные происки шамана и настоять на необходимости положить конец его гибельному воздействию на царствующую семью: «Как Кэкчу и его братья могут позволить себе такую наглость? — бросила она. — Недавно они побили Джучи-Казара. Сегодня заставили Тэмугэ стать перед ними на колени. До чего мы дошли?… Как ты можешь спокойно смотреть на то, как обращаются с твоими братьями?»

Эти доводы убедили хана в необходимости снова взять в свои руки власть во всей ее полноте и положить конец притязаниям Кэкчу. Он заявил Тэмугэ, что дает ему полную свободу поступить с великим шаманом так, как он найдет нужным.

Несомненно, он предпочел переложить ответственность на другого, а не действовать самому. Вызванный Чингисханом Тэб-Тенгри явился. Тогда Тэмугэ предложил ему разрешить спор за пределами императорского шатра. Но люди Тэмугэ тот час же набросились на верховного жреца, сломали ему спинной хребет и бросили его тело «около стоянки повозок», то есть на свалке.

При известии об этом убийстве явилась семья великого шамана с Мунликом во главе. Грязные ругательства, рукопашная, руки хватаются за ножи. Чингисхана теснят. Он пытается освободиться и зовет охрану — «носителей колчана», стоявших у входа в шатер. Великий хан дерется с братьями великого шамана, которого только что велел убить: почти шекспировская сцена по яркости и грубости ее августейших участников!

Тело Кэкчу, «Небеснейшего», три дня лежало в юрте, охраняемой подручными хана. По истечении этого срока, — говорится в хронике, «труп вышел сам собой через дымовое отверстие». Это наводит на мысль, что Кэкчу мог умереть не сразу, агония могла длиться несколько дней, прежде чем душа его вознеслась к Вечному Небу, которое тогда, может быть, приняло ее.

Так грубо разрешилось столкновение интересов, скрытое под видимостью конфликта между мирской властью хана и духовной властью шамана и его окружения. «Небеснейший» Кэкчу заслужил надгробное слово, произнесенное Чингисханом: «Кэкчу избил и оклеветал наших братьев; поэтому Тенгри, лишив его своего покровительства, лишило его жизни так же, как лишило его тела». Речь, безупречная по своей продуманности: великий шаман умер, потому что небо отвернулось от него.

Это грязное дело закончилось сведением счетов столь же быстрым, сколь и коварным, положив, таким образом, конец всякой попытке захватить власть. Путь к высшему ханству лежал через черновую полицейскую работу. Хан упрекал Мун лика в том, что тот не сумел достойно воспитать своих семерых сыновей, не смог удержать их от наглой попытки не считаться с монаршей властью. Однако он всех простил. После строгости — милосердие! Чингисхан назначил преемника покойному шаману — доказательство того, что земная власть могла иногда тонко сыграть роль посредника, исполняющего волю Небес. Чингисхан выбрал Усуна, которому подарил великолепного белого коня и отвел почетное место, подобающее его высокому сану. На этот раз он все учел: Усун-Беки был почтенным старцем!

Глава IX ТЕНИ НАД КИТАЕМ

Когда-то давно построили Великую

Стену, чтобы положить предел варварам,

Затем построили башни с факелами.

Знаки факелов горят без конца,

Долгие битвы не знают отдыха.

Сражаются на равнинах, убивают, умирают.

Кони погибших ржут и жалуются Небу.

Вороны клюют внутренности убитых,

Затем взлетают и садятся на ветви

высохших деревьев.

Солдаты бегут по грязи и травам,

Генерал не может ничего сделать,

и усилия его тщетны…

На заре XIII века Чингисхан решает устремиться в новый военный поход, на этот раз против Китая. Эта страна так же велика, как и его жажда власти, расстояние — не преграда для его конницы. Чтобы осуществить свой план, который станет только началом грандиозной экспансии, Чингисхан взвешивает свои силы. Он бесспорный властелин многих племен, объединившихся вокруг его знамени. Ему повинуются жители степей и тайги, то есть огромное большинство собственно монгольских народов, а также тюрки и даже народности тунгусского происхождения.

Накануне китайского похода — какую оценку можно дать улусу, контролируемому великим ханом, этому подвижному государству, целиком подвластному хану и его соратникам? Историки, изучавшие военные походы Чингисхана (Мартэн, Лайдэлл-Хэрт, Гаэрниш), считают, что к началу вторжения в Китай армия Чингисхана объединяла 110 000 человек и что к концу его завоеваний она будет насчитывать от 130 000 до 200 000. Можно отважиться провести условное сравнение с современной Монгольской Народной Республикой, которая, при численности населения около 1,8 миллиона жителей в конце 80-х годов XX века содержит в мирное время армию в 45 000 солдат; к ней нужно прибавить еще 15 000 милиционеров, пограничников и различных вспомогательных частей. В случае военного конфликта эта армия могла бы мобилизовать 120 000 солдат, то есть каждого пятнадцатого жителя, что требует, даже у современной нации, значительных усилий. В контексте, конечно, отличающемся от современной Монголии, эти цифры позволяют предположить, что Чингисхан контролировал, вероятно, около миллиона монгольских кочевников. В нашем представлении монгольская армия кажется слишком малочисленной для завоевания таких обширных территорий, как Северный Китай, турецкое и арабско-персидское царства Верхней Азии или Южная Россия. Не нужно забывать, что речь идет о силах, для того времени значительных, в частности, по европейским меркам. У Филиппа II Августа в 1214 году во время Бувинской битвы было всего 1 300 всадников. Кроме того, монгольская армия никогда не была оккупационной, но почти исключительно ударной силой. Отметим также, что в Китае, как и на Среднем Востоке, армия Чингисхана по численности будет всегда меньше армии противника.