Страница 75 из 76
— Это бесполезно. В больнице ей дадут снотворного, и вы не сможете ее увидеть.
— Возможно, но мне нужно знать, как она сумеет справиться с последствиями этого кошмара…
— Какое профессиональное усердие! — съязвил Альдо, хотя видел по расстроенному лицу репортера, что тому не до шуток.
— Это не имеет никакого отношения к работе! Разве вы не понимаете, что теперь у нее нет даже возможности давать уроки игры на фортепьяно! Отрезать девушке палец! Мерзавец!
— У нее осталось еще девять пальцев… и несколько хороших друзей!
— Не сомневайтесь в этом! Я теперь глаз с нее не спущу…
Альдо задумчиво смотрел, как он вскочил в машину и на полной скорости сорвался с места.
— Будем надеяться, что она сумеет оценить твою заботу! — пробормотал он, закуривая последнюю сигарету…
На следующий день Полина объявила, что пришло время возвращаться в Париж. В Версале ей больше нечего было делать, а Жиль Вобрен, покинувший наконец Страсбург и уже приступивший к подготовке персональной выставки красавицы-американки в Париже, требовал ее присутствия. Он обещал заехать за ней после обеда, как она его и просила.
— Но прежде, — призналась она маркизе де Соммьер, — я хотела бы увидеть домик мадемуазель Отье. Мне сказали, что там есть довольно качественные скульптуры. Возможно, она согласится продать их мне и это хотя бы отчасти облегчит ее бедственное положение?
— Особенно если заплатить больше, чем они стоят на самом деле? Действительно, это не ущемит ее достоинства, — ведь мы опасаемся, что от денежной помощи она откажется, — улыбнулся Альдо, подмигнув Мари-Анжелин. — Как это похоже на вас, Полина! Что до дверей, Адальбер откроет их, как ангел!
После завтрака Люсьен на старом «Панаре» отвез Полину, Альдо, Адальбера и Мари-Анжелин к дому мадемуазель Отье. Стояла великолепная погода, и бывший охотничий павильон, окруженный почти совершенно одичавшим садом, где цветы росли по собственной воле, совершенно очаровал миссис Белмонт. — Конечно, необходимы ремонтные работы, — сказала она, после того как все осмотрела. — Но сам домик очаровательный. Разве нельзя здесь жить счастливо?
— К сожалению, здесь поселился злой дух, который явно не желает соседствовать с молодой владелицей…
— Эту проблему я беру на себя, — отозвалась Мари-Анжелин. — Настоятель Нотр-Дам обещал мне поговорить с епископом. У нас есть все необходимые доказательства для проведения сеанса экзорцизма.
— Чудесно! А теперь не посмотреть ли нам мастерскую, Альдо?
Не спрашивая разрешения, она взяла Морозини под руку, и ноздри План-Крепен дрогнули от негодования. После возвращения кузена ее предубеждение против прекрасной американки мгновенно возродилось. Она уже готова была устремиться следом, но Адальбер удержал ее:
— Альдо скоро уедет. Дайте им пару минут. Миссис Белмонт вела себя безупречно с тех пор, как он вернулся!
— Вы посмели бы сказать это Лизе?
— Конечно, нет, но она и сама не права. Ей следовало быть здесь, рядом с мужем…
— Вы что, перешли на сторону врага? А вот я намерена присмотреть за ними!
И, утвердив покрепче на голове соломенную шляпку с вишенками, она побежала за красивой парой. Адальбер со вздохом последовал за ней.
Когда Мари-Анжелин догнала Альдо с Полиной, они уже не шли под руку. Полина, стоя на пороге мастерской, глубоко вдыхала воздух:
— Что за атмосфера! Все идет отсюда, не сомневайтесь!
— Вы сведущи в спиритизме? — со смехом спросил Альдо.
— О, у нас это очень модно! Но не отвлекайте меня! Дайте мне все осмотреть.
Она медленно обошла мастерскую, разглядывая каждую скульптуру со вниманием следователя-эксперта. Время от времени она роняла:
— Неплохо! Это не так мне нравится… зато вот это… Наконец она подошла к Альдо, который стоял перед бюстом дамы с подвеской.
— Что это такое? Похоже на какого-то языческого идола!
— Это и есть идол! Идол дедушки!
— Какой ужас! И Каролин пришлось жить рядом с этим монстром?
— У нее не было выбора. Она могла сохранить дом только при одном условии — оставить все как было. А вот и знаменитая «подвеска», которая на самом деле была сережкой Марии-Антуанетты.
Полина сдвинула брови и сморщила нос:
— Это не лишено своеобразной варварской красоты, но все зло исходит отсюда! Эта вещь… источник всех бед Каролин!
Вынув из сумочки очки, она надела их, чтобы изучить скульптуру. Полина так сосредоточилась, что можно было бы услышать пролетевшую мимо муху. Альдо открыл было рот, чтобы высказать свое суждение, но следившая за ним Мари-Анжелин жестом остановила его.
Внезапно Полина повернулась на каблуках и стала что-то искать глазами.
— Вы хотите… — заговорил Альдо.
— Инструменты? Где они?
Не ожидая ответа, она быстро подошла к стоящей у стены этажерке, выбрала резец и деревянный молоток, затем вернулась к бюсту и поднялась на цоколь. У нее было такое напряженное выражение лица, что никто не посмел что-либо сказать или сделать какое-нибудь движение. Полина решительно приставила резец к подвеске и стала бить по нему молотком с силой, необходимой хорошему скульптору. Внезапно глиняное украшение оторвалось и, упав на пол, разбилось. Последовательница иконоборцев, отложив свои инструменты и встав на колени, разгребла кусочки глины.
— Посмотрите! — сказала она. — Я обратила внимание, что эту штуку прилепили к бюсту позднее.
Три головы склонились одновременно: внутри подвеска оказалась полой. Полина подняла что-то, завернутое в кусочек ткани.
— Вот! — удовлетворенно сказала она, и на ее ладони засверкала «слеза» Марии-Антуанетты. — Полагаю, с этой безделушкой и с ее парой, реквизированной у леди Кроуфорд, будущее Каролин обеспечено…
ЭПИЛОГ
В этот вечер на Вандомской площади царило большое оживление.
Освещенный прожекторами огромный антикварный магазин Жиля Вобрена сверкал блеском тысячи хрустальных люстр и канделябров. Красный ковер отделял мостовую от увенчанного белым балдахином порога, по краям которого стояли остроконечные тисы в золоченых кадках. Из сменяющих друг друга черных лакированных лимузинов выходили те, кто составлял nec plus ultra[106] светского Парижа. Эти сливки общества появились здесь, чтобы принять участие в вернисаже: открывалась ожидаемая с большим любопытством выставка скульптурных произведений Полины Белмонт.
Гости принадлежали к избранной публике тщательно отобранных знаменитостей. На улице, за металлическими барьерами и рядами охранников, толпился народ попроще. Повсюду звучали имена тех, кто проходил по красному ковру, неизменный интерес вызывали вечерние платья, драгоценности. Вспышки репортеров сверкали, как молнии. Иногда из дверей доносились аплодисменты, а в самом магазине искусствоведы, дипломаты, кинозвезды и светила светских салонов собирались небольшими группами вокруг белоснежных скульптур, установленных на черных мраморных постаментах, фоном для них служили великолепные старинные гобелены. На вечере присутствовали как американское представительство во главе с послом, так и политический бомонд вкупе с обитателями Сен-Жермен[107]. Организационный комитет «Магии королевы» явился в полном составе. Точнее, почти в полном. Не было, естественно, Кроуфордов: останки лорда Квентина были обнаружены в его сгоревшем доме, а Леонора находилась в тюрьме. Отсутствовал также профессор Понан-Сен-Жермен, которого едва не хватил удар, когда полиция сообщила ему, какую роль сыграли его дорогие «молодые люди» в версальском деле. Впрочем, он должен был оправиться. После краткого перерыва выставка в Трианоне — на сей раз со всеми недостающими экспонатами! — вновь с успехом открылась, чтобы завершиться только 14 июля.
Вобрен, стоявший рядом с художницей, чьи скульптуры своими чистыми линиями напоминали лучшие образцы великого кикладского искусства[108], надувался от гордости. Этот вечер был его триумфом, и он не скрывал своей радости, принимая гостей, кланяясь им и представляя их друг другу.
106
Nec plus ultra — самые лучшие, вершина (лат.).
107
Сен-Жермен — самый фешенебельный район в XVIII—XIX вв. Сегодня — самая дорогая часть Парижа.
108
Киклады — архипелаг в южной части Эгейского моря, где развилась уникальная цивилизация. Расцвет кикладского искусства относится к III тысячелетию до Р.Х.