Слёзы Марии-Антуанетты

— Что нужно немедленно известить об этом Лемерсье. Вы правы, друг мой, ключ к этой истории находится в доме шотландца…

Но за весь день полицейского так и не удалось поймать. На все настойчивые просьбы генерала и дипломата инспектор Бон отвечал, что шеф незадолго до полудня получил какое-то послание, заставившее его схватить шляпу и умчаться с дикой скоростью. Перед этим он успел только крикнуть, что ему предстоит важная встреча и с текущими делами следует разбираться без него.

— Он был в очень скверном расположении духа! — сокрушенно признал инспектор.

— Можно подумать, его расположение бывает иным! — раздраженно сказал Мальдан. — И когда он должен вернуться?

— Понятия не имею! Прошу меня простить! Действительно, у него на столе зазвонил телефон.

Когда Адальбер с Мари-Анжелин вошли в холл гостиницы, к ним одновременно бросились управляющий и Мишель Бертье. Первый желал сообщить, что ввиду недомогания маркизы де Соммьер к ней был вызван гостиничный доктор, который и сейчас находится в ее номере. Других слов не понадобилось: мадемуазель дю План-Крепен, не дожидаясь лифта, вихрем полетела вверх по лестнице.

— Это серьезно? — спросил Адальбер.

— Не думаю. Доктор поднялся в номер полчаса назад, но «Скорую помощь» еще не вызывал.

— Это ровным счетом ничего не означает! Что такое? — обратился он к журналисту, который держался чуть в стороне.

— Мне нужно с вами поговорить!

— Минуточку! Я узнаю, как там тетушка Амели, а потом вернусь к вам! Ждите меня в баре.

Адальбер спустился очень быстро. Диагноз был утешительным лишь отчасти: нервы старой дамы сыграли с ней дурную шутку. Что было неудивительно, если учесть все обстоятельства последних дней.

— Минимум лекарств, отдых и никаких волнений! — распорядился врач, повергнув Мари-Анжелин почти в отчаяние.

— Мы как раз сейчас очень тревожимся о дорогом нашему сердцу родственнике. Что делать, если будут плохие новости?

— Скрывать их от нее как можно дольше! И вызвать меня! Вы же сами понимаете, в каком она возрасте! — добавил он, разводя руками.

— Вызвать его? Вот уж нет! — доверительно прошептала Мари-Анжелин Полине, с которой она окончательно примирилась, оценив наконец все положительные стороны присутствия рядом бодрой и жизнерадостной американки. — Я обращусь к старому другу, профессору Дьелафуа. Он знает маркизу, как никто. Собственно, он прекрасно знает всех нас. Начиная с Альдо, которого он удержал от оплошности в деле «Регентши»!

Естественно, Полина пожелала узнать все подробности, и Мари-Анжелин вполне удовлетворила ее любопытство. Это пошло на пользу им обеим, так как отвлекло их от печальных мыслей. Мадам де Соммьер задремала.

Адальбер подошел к Бертье, который, вопреки своему обыкновению, сидел не у стойки, а за столиком и с отсутствующим видом прихлебывал кофе. Видаль-Пеликорн знаком попросил бармена принести чашку кофе и ему, сел напротив журналиста и спросил:

— Ну, что нового у Кроуфордов? Лемерсье полагает, что он уехал. Там все закрыто.

— Возможно. Хотя я убежден, что он здесь.

И Бертье рассказал, как ему удалось проникнуть в этот дом, внешне такой необитаемый… Он следил за входом из машины, расположенной так, чтобы никто не обращал на нее внимания. Спустя какое-то время он увидел, что к воротам подходит женщина с двумя плетеными корзинками, в одной из которых явно была провизия, поскольку наружу выбивались стрелки лука-порея. Она поставила их на землю, чтобы вытащить ключ. Журналист тут же подбежал к ней с просьбой позволить ему набрать воды для радиатора своей заглохшей машины.

— Она секунду поколебалась, потом внимательно взглянула на меня и согласилась впустить во двор, где перед входом в кухню был кран. В благодарность я поднял ее корзинки — довольно тяжелые, надо сказать, — а ей передал свой жбан. Так мы и вошли вместе. Я увидел служанку, которая чистила картошку, и двух индусов, протиравших серебряную посуду на кухне, дверь которой была распахнута настежь. На столе лежала баранья нога, и кухарка шпиговала ее чесноком. Мне хотелось расспросить этих людей, но я чувствовал на себе их косые взгляды и понимал, что надо быстрее уходить. Набрав в жбан воды, я рассыпался в благодарностях и пошел к воротам… В общем, надолго задержаться не удалось, но я успел заметить, что в гараже стоит «Роллс-Ройс».

— Стало быть, они здесь! — заключил Адальбер.

— Да, но с улицы это совершенно незаметно. В той части дома, которая видна, ставни закрыты. Я позвонил во входную дверь, намереваясь сказать, что обронил перчатку во дворе, но мне никто не ответил. По телефону тоже никто не отвечает. Что бы это значило?

— Что эти люди все меньше походят на добрых католиков! Но к их дому нужно вернуться!

— Зачем?

— Чтобы изучить окрестности и посмотреть, есть ли какой-нибудь способ пробраться в это жилище. Естественно, ночью! Что вы на меня так смотрите?

— Да ничего! Я просто не думал, что археолог способен сыграть роль взломщика!

— Правда? Но это же азы нашего ремесла! Нам постоянно приходится карабкаться вверх или, напротив, ползти вниз, а уж потом мы начинаем копать. Что же касается дверей с самыми надежными замками, мы считаемся крупнейшими специалистами по их вскрытию! Так что едем! Машину возьмем вашу, моя слишком приметная.

Они отправились в Шеврлу и почти добрались до цели, когда Бертье резко затормозил и развернулся.

— Что такое? — спросил Адальбер.

— Видите женщину в черном платье, с чемоданом? Это та самая.

— Та, что принесла с рынка лук-порей?

— Ну да! Похоже, с ней случилась какая-то неприятность. И она плачет, я даже узнал ее не сразу.

Обогнав женщину, он заглушил мотор, вылез из машины и пошел ей навстречу.

— Извините меня, мадам, но у вас, видимо, что-то случилось? Вы ведь узнаете меня? — участливо спросил он, поймав ее потухший взор.

— Конечно, узнала! Оставьте меня в покое. Я уже достаточно пострадала из-за вас!

— Пострадали из-за того, что позволили набрать мне воды? Как это может быть?

— Я пустила вас во двор, а это запрещено! И меня выгнали… Теперь мне трудно будет найти такое хорошее место!

— Не такое уж хорошее, если вас выставляют за дверь из-за пустяка, — вмешался подошедший к ним Адальбер. — Надеюсь, с вами хотя бы рассчитались?

— Да, и заплатили даже за два месяца вперед, но все равно обидно: выкинули вон после стольких лет службы… и вдобавок сделал это молокосос! Не позволил даже поговорить с милордом!

— Молокосос? Секретарь, наверное?

— Он самый! С виду просто ангелочек, но он англичанин, и этим все сказано!

— Поезжайте с нами, мадам, — сказал Адальбер, беря ее под руку. — Мы попробуем вам помочь.

— А зачем вам это? — спросила она, и во взгляде ее вновь появилось недоверие.

Журналист одарил ее самой широкой из своих улыбок:

— Вас уволили из-за меня. Я должен это исправить.

— Как, не понимаю? А это кто? — спросила она, указав подбородком на Адальбера.

— Мой друг! Садитесь. Вы куда хотели попасть? — Я хотела добраться до вокзала. Моя сестра живет в Нанте. Надеюсь, она приютит меня.

— А пока мы приглашаем вас позавтракать. Потом посмотрим, что можно сделать. Как вас зовут?

— Орели Дюбуа! Мадам Дюбуа, вдова,— уточнила она с внезапно пробудившимся достоинством.

Вернувшись в Версаль, они остановились на площади Нотр-Дам перед ресторанчиком, который славился своим фрикасе из кролика в белом вине и морскими мидиями. Мадам Дюбуа, взбодрившись благодаря уютной атмосфере и нескольким бокалам превосходного божоле, прониклась к своим собеседникам полным доверием и рассказала им все. В течение многих лет она и ее муж Альбер работали сторожами, занимая клетушку у входа. Несколько месяцев назад она овдовела, и ей пришлось оставить прежнее жилье. Она перешла в дом, где миледи определила ее в прачечную и предоставила комнату. В свободное время вдова помогала на кухне, ее охотно посылали на рынок, потому что торговцы были хорошо с ней знакомы и она умела «покупать лучше, чем эти паяцы в тюрбанах, которые всем внушают подозрение и кормят бог знает чем».