Бриллиант для короля

Де ла Рейни с улыбкой поклонился.

— Никто не мог, но вы видите, как я польщен.

— Скажите, чем я могу быть вам полезна?

— Я попрошу вас об одном разговоре, я не могу его взять на себя, так как не бываю при дворе. Я хотел бы, чтобы вы поговорили с герцогиней Орлеанской или с самим герцогом. Желательно напомнить господину графу де Сен-Форжа о его обязанностях. Настало время ему побеспокоиться о своей жене.

— Я попробую, но очень сомневаюсь, что от подобного разговора будет толк. Герцогиня теперь при дворе не в фаворе. Герцог, если он против Ментенон, тоже сразу лишится благоволения. Что касается Сен-Форжа, то вы знаете мое мнение о нем. Мне кажется, есть ход куда более действенный.

— Что вы имеете в виду?

— Почему бы мне не поговорить с господином де Лувуа? Его дружба ко мне уж не та, что прежде, но много я не потеряю.

На следующий день двор узнал печальную весть: в битве при Куртрэ погиб юный граф де Вермандуа, сын короля и герцогини де Лавальер. Ему не исполнилось еще пятнадцати, и оплакала его одна герцогиня Орлеанская. Она одна и утешала этого юнца, уже развращенного шевалье де Лорреном, пожалев его своим благородным сердцем, когда он оказался замешанным в позорном скандале, вызвал неистовый гнев короля и презрение придворных, в то время как виновники, приобщившие его к итальянскому пороку, вышли сухими из воды. Оплакивала его и мать в монастыре Шайо, сожалея прежде всего о том, что он появился на свет. Но каким бы он ни был, он был сыном короля и имел право на достойные похороны и траур. На следующий день после его гибели, 19 ноября, дофина родила второго сына, маленького герцога Анжуйского[10], и печальная новость пришла тогда, когда двор ликовал. Бедного Вермандуа преследовала неудача даже после кончины...

Но и ликовали при дворе теперь по-иному, потому что придворные теперь постоянно молились. Набожность стала новой модой, и пример всем подавал Его величество король, поучаемый день за днем и ночь за ночью своей новой супругой. Никто и никогда не видел короля столь благочестивым! Ему, очевидно, было необыкновенно приятно блудить вволю, обходясь без выговоров отца Лашеза, своего духовника. Король теперь охотно исповедовался и причащался, и одно это должно было насторожить и встревожить тех, кто, вроде брата короля, не верил, что подобный брак возможен...

Вместе с королем весь двор устремился в небесные выси. Можно было подумать, что лестница Иакова внезапно опустилась возле Версальского дворца и придворные выстроились в очередь, желая по ней подняться. Самые известные грешницы стали самыми усердными молитвенницами, посещая все мессы и проповеди.

Мадам де Монтеспан не портила общей картины, молилась от души, а поговорить с де Лувуа о Шарлотте решила сразу после Рождества. С ее исчезновения прошло уже месяцев пять, не меньше, так что еще несколько дней ничего не изменят в ее судьбе.

Два дня спустя после Рождества господин де ла Рейни был извещен, что в Сен-Жермене, в доме покойного наместника города господина де Фонтенака, были найдены тела его вдовы, мадам де Фонтенак, и ее любовника, Зона де Ла Пивардьера, о котором уже давным-давно ничего не было известно. Оба были повешены на балке в библиотеке со связанными сзади руками. На груди у обоих висели надписи: «Да восторжествует Божья справедливость!»

— Едем туда немедленно! — коротко распорядился де ла Рейни, обращаясь к Альбану, его юному помощнику Жакмену и Дегре.

Уже выходя из кабинета, он решил взять с собой еще и мадемуазель Леони. Никто не знал дома лучше ее, и она могла оказаться полезной. Ей тут же сообщили о поездке, она не заставила себя просить и была готова в одно мгновение.

До Рождества было холодно и снежно, а потом вдруг распогодилось и потеплело. Дороги немного размякли, зато улицы в городе были сухими. Подъехав к особняку, парижане увидели охрану — наместники королевских городов имели право пользоваться стражниками прево. Двери, окна, ставни — все было закрыто, но ворота распахнулись, как только перед ними появился его высокопревосходительство главный полицейский. Сержант, командовавший охраной, подошел с рапортом: врач, принимавший роды через две улицы отсюда и возвращавшийся на рассвете домой, увидел темный дом с широко распахнутыми дверями, вошел, обнаружил два трупа и поднял тревогу. После чего наместник города господин де Лаферте отдал приказ ни к чему не прикасаться и послал курьера с письмом к господину де ла Рейни. Из соображений приличия тела были отвязаны, а из погреба были выпущены запертые там слуги, их крики привлекали внимание. Слуг под надежной охраной отправили на кухню, чтобы они могли там согреться и поесть. В дальнейшем слуг не охраняли, несчастные были сильно напуганы.

Слуг было шестеро: Мерлэн, мажордом, Кордье, кучер, Матильда Балю, кухарка, Жаннетон, посудомойка, Марион Луве, камеристка баронессы, Леблан, лакей, и Буске, конюх. Все шестеро жили в доме. Уборщицы, прачки и садовники жили в городе. Из домашних слуг мадемуазель Леони знала только двоих — кухарку Матильду, с которой всегда была в хороших отношениях, и Марион, камеристку. О Марион она шепнула Альбану, что душа у нее такая же черная, как у ее хозяйки. Марион было лет под тридцать — темноволосая, с плоским лицом, большим носом и насупленными бровями, из-под которых выглядывали два зеленых глаза, похожих на каменные шарики. Ее трясло от страха, но когда она увидела в свите главного полицейского мадемуазель Леони, затрясло от злобы.

— Этой-то что здесь у нас понадобилось? — раздался ее сиплый голос. — Вдобавок ко всему она еще с полицией явилась! Мадам знала, что делала, когда выставила ее за дверь! Да ей давно пора бы подохнуть!

— Немедленно замолчать! — резко распорядился Альбан. — Мы прекрасно осведомлены, кто такая мадемуазель де Куртиль де Шавиньоль, которая имеет все права находиться в этом доме, в отличие от тебя! Еще одно непочтительное слово, и ты окажешься в тюрьме!

— В тюрьме? Но я ничего плохого не сделала, — плаксиво заявила горничная. — Сидела связанная в темном погребе!

— Замолчать всем! — приказал де ла Рейни. — Я хочу знать, что здесь произошло, но ты будешь говорить только тогда, когда я тебя спрошу. — Он устремил взор на толстяка мажордома, уписывающего хлеб с колбасой и запивающего еду вином. — Ты мне кажешься самым смышленым, вот и расскажи, что тут происходило ночью, — обратился он к нему.

Мерлэн с риском для жизни мигом проглотил все, что мешало ему говорить, вытер рот и поднялся.

— Соизвольте извинить меня, месье, но я чуть было не умер с голоду. Но теперь я целиком и полностью к вашим услугам, — произнес он почтительным тоном хорошо вышколенного слуги.

Де ла Рейни отдавал должное почтительности и улыбнулся.

— Вот и хорошо. Расскажи мне все, что знаешь о событиях этой ночи.

Рассказ был коротким и четким. Но, прямо скажем, Мерлэн мало что знал. На церковной колокольне прозвонили десять, когда громкий голос именем короля потребовал открыть ворота. Молча вошли человек двенадцать — вооруженные, в масках, одетые в черное. В две минуты все слуги были связаны, а начальник отряда, наставив пистолет на Ла Пивардьера, повел его в глубь дома, говоря, что им нужно объясниться. До этого Ла Пивардьер сидел и пил кофе в обществе мадам де Фонтенак.

— Больше я ничего не знаю, — со вздохом заключил Мерлэн. — Нас всех отправили в погреб, где и заперли.

— Кто были эти люди? Как по-вашему? Разбойники?

— Если честно, то на разбойников они были мало похожи. Одежда у них была одинаковая, и больше всего они походили на солдат. А начальник у них был из дворян. В этом я готов поклясться.

— Откуда такая уверенность?

— Да распознать дворянина совсем не сложно: кроме шпаги и перьев на шляпе у дворян особый тон и манеры, они привыкли распоряжаться. Их можно узнать по голосу, по речи. Я заметил, что этот человек хромал. Не знаю, чего он хотел от Ла Пивардьера, потому что в погребе ничего невозможно было услышать, но ворами эти люди не были, потому что, насколько я могу судить, они ничего не унесли.

10

Будущий король Испании Филипп V. (Прим. авт.)