Страница 88 из 94
Он пошел к небольшой двери, скрылся за ней, но тут же и вернулся вместе с очень хорошо одетым молодым человеком с прекрасными манерами. Это был его ближайший помощник.
— Дорогой Лабенардьер, это мадам де Лодрен с дочерью, они приехали к нам из Сен-Мало. Не угодно ли проводить это прелестное дитя к княгине на чай? Мне необходимо переговорить с ее матушкой…
Поклонившись дамам, молодой человек улыбнулся Элизабет и предложил ей руку, которую она тут же с очаровательной непосредственностью и приняла. Талейран поглядел им вслед.
— И вправду поразительно! А еще говорят, что кровь не обязывает! Даже если бы ее воспитывали в Версале, она и то не могла бы приобрести лучшие манеры. А?
— И тем не менее я растила ее в простоте.
— Без сомнения, без сомнения, однако в ней говорит происхождение. Надо будет вам попривередничать, подбирая ей жениха. Важно также, чтобы это был кто-то… проживающий вдали от Парижа.
— Если бы это зависело только от меня, она бы вообще никогда не покинула Бретань.
— Благодарю. От вас, без сомнения, тоже не укрылось сходство. Пока еще не совсем очевидное, но с годами оно может стать ярко выраженным. И, главное, посадка головы, походка… неповторимы! Но вернемся к причине вашего приезда. Вы были верны некогда данному мне слову. Со своей стороны я хотел бы способствовать тому, чтобы вы смогли сдержать и то слово, которое когда-то давно дали некоей молодой особе. Это было невозможно, пока я занимал пост министра внешних сношений, поскольку был обязан во всем отчитываться перед императором, не говоря уже о слишком хорошо организованной полиции герцога Отрантского[91]. Теперь же я относительно свободен, но хочу еще большей свободы. Поэтому и пригласил вас сюда. Вы обещали одной даме сделать все возможное, чтобы она могла снова увидеть свою дочь. Я помогу вам в этом, но знайте, что она сможет только лишь увидеть ребенка, но ни в коем случае не говорить с ним…
— Только увидеть? А я думала, что должна буду отдать ей дочь…
— И эта мысль разбивала вам сердце, но вы все-таки приехали! Не сочтите, что я поступаю жестоко, назвав эти условия. Вышеназванное лицо живет в глубокой тайне. И это для ее же блага, ведь, несмотря на покровительство местных князей, ей не прожить и трех дней, появись она на людях открыто! Всего несколько человек знают о том, что она еще жива. Вы сами после этой короткой встречи тоже должны забыть о нашем разговоре…
— Но… почему?
Глубокий голос приглушенно проговорил:
— Ведь вам известно, как поступил Бонапарт с последним из рода Бурбонов, который был способен бросить тень на его правление?
— Вы говорите о несчастном герцоге Энгиенском?[92]Нет прощения такому преступлению!
— Мой замечательный друг Фуше сказал бы вам, что это не просто преступление. Это грандиозная политическая ошибка. Но герцогу было известно слишком многое о тех, кто гораздо более опасен для нынешнего режима, нежели эта бедная женщина. Он один знал правду. Ни его отец, ни дед не владели таким количеством информации. По этой причине он и потерял жизнь, поскольку тем, другим, было хорошо известно, что невозможно заставить его выдать тайну. После его похищения принцесса Шарлотта де Роган-Рошфор, с которой он тайно обвенчался, во исполнение его воли на случай несчастья срочно оповестила графа Вавеля де Версэ, находившегося в то время со своей спутницей в Вюртемберге…
В мгновение ока перед мысленным взором Лауры возник образ голландского дипломата, появившегося в Хейдеге той ночью… Он был так красив и так благороден…
— Он все еще с ней? — очень тихо спросила она.
— Он посвятил ей жизнь, а этот человек не из тех, кто меняет свои решения. Принцесса боялась, что ее тоже похитят и заставят говорить. В некоторых местах до сих пор применяются пытки… Вавель это знал и немедленно ее увез.
— Куда?
— Я и сам не сразу узнал: сначала они поездили по свету, пока не остановились там, где находятся сейчас. Однако теперь, когда Наполеон женился на эрцгерцогине и она ждет ребенка, им уже нечего бояться, но…
Государственный деятель помедлил мгновение, словно не решаясь продолжать свой рассказ, а потом, уверенный, что он мог положиться на ту, что так испытующе на него смотрела, продолжил:
— Правление Наполеона долго не продлится, я полностью в этом уверен. После него на трон взойдет Людовик XVIII, и именно поэтому вы должны забыть то место, куда я вас отправляю, потому что в этом случае ей как никогда будет угрожать опасность… и как никогда я должен буду следить за ней издалека. Это так же важно для нее, как и для меня.
Последнюю фразу Талейран произнес как будто сам себе, но Лауре удалось уловить ее смысл. Если вернется король, бывшему отенскому епископу, бывшему революционеру, бывшему… — ведь сейчас так оно и было — слуге Наполеона потребуются серьезные гарантии, что его не отправят под суд. В этом случае мадам могла бы стать оружием, которым трудно пренебречь… Для Лауры стало совершенно ясно: сейчас не время торговаться.
— Я все забуду! — пообещала она. — И мои люди забудут тоже…
Он улыбнулся ей, и она обнаружила, что его улыбка может быть даже приятной.
— От вас я иного и не ожидал. Я полагаю, вы раньше никогда не бывали в Германии?
— Нет. Я не путешествовала дальше Швейцарии. Кивнув, он вытащил из ящика стола сафьяновый портфель без гербов и протянул его своей гостье:
— Здесь вы найдете все, что может вам понадобиться: карту и указания, которые нужно будет выучить наизусть и затем сжечь. Никоим образом они не должны попасться на глаза кому-либо, кроме вас. Знайте также, что указания эти обсуждению не подлежат, и не может быть и речи о том, чтобы ослушаться… даже если у вас возникнет такое желание. А желание будет сильным. Даете ли вы мне вновь свое слово?
— У меня нет никаких причин отказать вам в этом.
Тяжелые веки вмиг приподнялись, и на Лауру устремился взгляд сапфировых глаз, только на этот раз он не пронзал стальными искрами, а был довольно мягок:
— Вам придется совершить дальнее путешествие, впрочем, в наилучших условиях, поскольку мы снабдим вас прекрасными паспортами, открывающими доступ к великой герцогине фон Сакс-Менинген, сестре Луизы Прусской[93], которая ни в коей мере не является другом императора, зато находится в хороших отношениях с моей племянницей, графиней Перигорской, урожденной принцессой Курляндской. Знайте также, что паспорта эти единовременны и, возвратившись во Францию, вы должны их мне вернуть. И, наконец, запомните: вам не следует ни приближаться к той особе, ни заговаривать с ней…
— А если она сама заговорит со мной?
— Придется вам ответить, — вздохнул Талейран, — но хочется надеяться, что ей не дадут совершить подобной оплошности. Теперь вам известно все. Только
миг… у вас будет только миг… но вы еще можете отказаться и вернуть мне этот портфель.
— О нет, монсеньор, — возразила Лаура, вставая и прижимая к сердцу драгоценный сафьян. — Я так давно мечтаю об этой встрече. Но только мне хотелось бы, чтобы она не была такой короткой!
— Что именно вы имеете в виду?
— К чему держать ее вдали от родной страны? На землях Бретани кончается западный мир. Дальше — только безбрежный океан и густые леса. У меня в Броселианде есть заново отстроенный дом. Она жила бы там так же уединенно, как и в монастыре.
— Это невозможно! Ваша Бретань — еще и земля бунтовщиков, там сосредоточены целые полчища роялистов! Я не пойду на это! Ее пребывание в Бретани может обернуться гражданской войной и лишить меня головы. Кроме того, ваш прожект не учитывает присутствия в ее жизни того, кто сейчас заботится о ней… с такой нежной преданностью! Так что, мадам, даже не мечтайте! Или немедленно верните это!
Он уже протянул руку к портфелю, но Лаура покрепче прижала его к себе:
91
Речь идет о Жозефе Фуше.
92
Герцог Энгиенский по распоряжению Бонапарта был схвачен 15 марта 1804 г. в своем эттенхеймском доме отрядом французских драгун и вывезен во Францию. В Венсеннском замке над ним был организован суд; он был обвинен в получении субсидий от Англии и участии в заговоре против Наполеона (в чем он на самом деле не был виновен), осужден и расстрелян.
93
Луиза Августа Вильгельмина Амалия Прусская (1776—1810) — королева Пруссии, урожденная принцесса Мекленбург-Стрелицкая. В 1793 г. вышла замуж за кронпринца прусского, с 1797 г. — короля Фридриха-Вильгельма III.