Что будет дальше?

В следующую секунду послышался какой-то глухой звук, а затем что-то вроде стона.

«Он ударил ее», — подумала Дженнифер.

Впрочем, девушка тут же усомнилась в собственной трактовке услышанного. «Может быть, это она ударила его».

Больше всего на свете ей сейчас была нужна определенность. «Понять бы, что у них там происходит», — мучась догадками, думала Дженнифер. Одна минута сменяла другую, ссора продолжалась, но никакой ясности в то, о чем там идет речь, звуки не вносили. У Дженнифер было такое ощущение, словно где-то рядом происходит не то извержение вулкана, не то землетрясение, от которого вот-вот может обрушиться крыша помещения, где ее держат, а она вынуждена сидеть на месте и даже не может предпринять никаких действий, для того чтобы разобраться, что творится вокруг и чем ей это грозит. Ассоциации с землетрясением привели к тому, что Дженнифер, не отдавая себе отчета в том, что делает, поднялась с кровати и встала на пол у изголовья, рядом с ближайшей стеной. «Раз уж я здесь оказалась, надо этим воспользоваться», — мелькнуло у нее в голове, и девушка прильнула к стене ухом. Лучше слышать она от этого не стала: гипсокартонные стены отлично глушили звуки, которые словно тонули в их толще. Тогда Дженнифер попробовала походить по комнате, насколько позволяла ей привязь, чтобы определить, с какой стороны доносятся голоса. Новая попытка сориентироваться в окружающем мире также оказалась безрезультатной: чем дальше шло дело, тем больше Дженнифер представлялось, будто голоса ссорящихся доносятся до нее со всех сторон в равной мере.

Дженнифер вновь села на край кровати и задумалась.

«Плач младенца.

Голоса детей, играющих на школьной площадке.

Ссора с криками, оскорблениями и битьем посуды».

Все это должно было что-то значить. Но что — оставалось для пленницы загадкой. В отчаянии она снова встала с кровати и медленно обошла периметр отпущенного ей жизненного пространства. При этом она выставила перед собой руки и осторожно водила ими вверх-вниз в надежде наткнуться на какой-то предмет, на какую-нибудь подсказку, оставленную похитителями, — в общем, на что-нибудь, что тем или иным способом помогло бы ей сориентироваться в происходящем.

Больше всего на свете ей хотелось приподнять край скрывавшей ее лицо маски и осмотреться. Удерживало ее от этого безрассудного шага понимание, что панорама пустой комнаты не даст ей ровным счетом ничего — ни уверенности в себе, ни возможности более точно оценить и проанализировать обстановку. Впрочем, гораздо сильнее сдерживало этот эмоциональный порыв другое чувство: страх. Всякий раз, когда Дженнифер рисковала и украдкой выглядывала из-под маски, ее взгляд натыкался на видеокамеру, бесстрастно и безжалостно фиксировавшую все ее движения. В общем-то, единственное, что ей удалось разглядеть с тех пор, как она впервые увидела свою комнату с белыми стенами, — это был стоявший в углу стол, на котором лежала ее одежда, сложенная аккуратной стопкой. Дженнифер предпочитала лишний раз не рисковать и не навлекать на себя гнев похитителей. Впрочем, на этот раз искушение оглядеться было на редкость сильным: слишком уж шумный и эмоциональный разговор затеяли между собой эти двое. Было в их ссоре что-то непредсказуемое и пугающее. Дженнифер чувствовала, что ничего хорошего от людей, находящихся в таком эмоциональном состоянии, ждать не приходится. Неожиданно до ее слуха донеслись очередной резкий удар и хруст. Что это — сломанный стул или, быть может, перевернутый стол? Неужели кто-то из них действительно решил перебить всю посуду?

У девушки закружилась голова, и она поспешила вернуться на кровать. У нее в памяти всплыли ссоры с матерью и все то, что обычно происходило в их доме по окончании «активной фазы» очередного скандала. Из своего жизненного опыта в этой области Дженнифер извлекла один непреложный урок: после ссоры люди остаются злыми и раздраженными. Им плохо, и в таком состоянии им очень хочется, чтобы плохо стало и всем окружающим. Они хотят сорваться на ком-нибудь, лучше всего — на ком-то беззащитном и слабом. В общем, если ты еще ребенок, то под горячую руку раздраженному взрослому лучше не попадаться.

Ей стало страшно от одной мысли о том, что в ее комнату-камеру в любой момент может зайти человек, которому просто-напросто нужно будет сорвать на ней накопившуюся злобу. Учитывая и без того не раз проявлявшуюся склонность ее похитителей к насилию, Дженнифер оставалось только догадываться, какими они могут стать, если разозлятся по-настоящему.

Как обычно в минуты опасности, она села посредине кровати, прижавшись спиной к спинке в изголовье и обхватив руками поджатые к груди ноги. Само собой, это положение и эта поза едва ли гарантировали ей сколько-нибудь бо́льшую безопасность, чем любое другое место в этой комнате, но Дженнифер чувствовала себя здесь немного увереннее: по крайней мере, так к ней будет чуть сложнее подобраться.

Ее трясло от ощущения собственной беззащитности и от сознания того, что она не в состоянии понять, что вокруг происходит. Она поймала себя на том, что готова расплакаться. Можно было подумать, будто она сама участвует в происходящем скандале и что все эти крики и ругательства адресованы именно ей. Дженнифер едва подавила в себе порыв вскочить и закричать во весь голос: «Я же ничего плохого не сделала, я ни в чем не виновата! Я соблюдаю все правила, я делала все, что от меня требуется!» Удержало ее, пожалуй, лишь то, что эти слова в ее устах прозвучали бы не совсем искренне. «Ну не все, прямо скажем, я делала так, как они хотят», — подумала девушка. Совершенно измучило Дженнифер несправедливое, с ее точки зрения, противоречие: она была практически лишена зрения в этом новом мире и познавала его в основном на ощупь. И при этом все время оставалась на виду, не имея никакой возможности хоть на миг скрыться от посторонних взглядов.

От этих мыслей ее оторвала очередная серия криков, затем — резкий, лишь слегка приглушенный стенами удар: судя по всему, кто-то изо всех сил хлопнул дверью. Ну а потом…

Дженнифер отказывалась верить своим ушам: в доме прозвучал выстрел.

Двое первокурсников университета Джорджии сидели в своей комнате, в общежитии студенческой организации «Тау Эпсилон Фи». Вдруг в расставленных по углам помещения колонках аудиосистемы раздался звук выстрела. Один из студентов, лежавший на кровати, над которой висел большой агитационный плакат, призывавший записываться в американскую армию («Стань тем, кем ты можешь быть»), выронил из рук журнальчик под названием «Молодые и симпатичные», а его приятель, сидевший за «Макбуком» у видавшего виды деревянного письменного стола, отшатнулся от экрана и воскликнул:

— О господи!

— Там что, убили кого-то? — поинтересовался первый, с кровати.

— Насчет убить — не знаю, но выстрелили, это точно.

— Как там Номер Четыре — жива? — встревоженно поинтересовался парень.

— Сейчас посмотрю, — ответил ему сосед. — Похоже, она в порядке, — сообщил он через несколько секунд.

Тот, что до этого лежал на кровати, не выдержал и, вскочив, подошел к столу. На этом парне были надеты помятые джинсы и футболка, логотип на которой извещал окружающих о том, что ее обладатель провел свои весенние каникулы в мексиканском курортном городе Канкун.

— Напугалась она? — поинтересовался он у соседа, желая войти в курс дела.

— Еще бы, конечно же напугалась. Как всегда. Впрочем… на этот раз, похоже, ей действительно есть чего бояться, и она это понимает.

Оба молодых человека непроизвольно наклонились поближе к монитору, словно желая проникнуть сквозь стеклянную поверхность прямо туда — в комнату, где сидела на кровати прикованная к стене цепью девушка под именем Номер Четыре.

— А где эти двое? Ну эти — мужик с бабой? Они пока не показывались?

— Да что-то не видно.

— Слушай, неужели ты думаешь, что это они? Ну, я имею в виду, что кто-то из них застрелил другого? Хотя помнишь ту охрененную пушку, стволом которой они тыкали в физиономию Номеру Четыре?