Страница 12 из 16
– Вот, Пираллида! Эти деньги оставили для тебя, – на стол упал толстый кошель. – Твой дом опять принадлежит тебе, ты вновь здесь полноправная хозяйка, и даже слуги у тебя прежние. Ты – свободная ныне римлянка, вольна делать все, что вздумается. Неизвестный благодетель велел мне оставить тебя в покое. Живи, как хочешь. Прощай!
– Но, Лара, подожди, – тихо сказала Пираллида, слова давались ей с трудом, будто она так давно не разговаривала, что вообще забыла, как это делается. Она силилась вникнуть в происходящее. Еще несколько часов назад она чистила светильники в храме Весты, одетая в рубище, под надзором строгих весталок. Они дали ей убежище, забрав свободу, но Пираллида была благодарна им за то, что еще продолжает жить на этом свете. А свободы ее лишали и раньше, и хуже всего было, когда страшный Агенобарб превратил девушку в свою рабыню. Лучше уж мыть полы у весталок… Когда Лара Варус зашла вместе со старшей весталкой в ее узкую мрачную кубикулу, Пираллида не поверила своим глазам. Неужели опять рабство в лупанаре? Но судьба оказалась к ней благосклонной. И вот сейчас она стоит в своем старом, таком любимом доме, где каждая деталь напоминает о тех счастливых временах, когда она, свободная и независимая, наслаждалась жизнью, объятиями мужчин, избранными лично ею, и любовью, своей первой и последней страстной любовью к тому, кто дал ей все это, а потом безжалостно отобрал, обманул и бросил в страшный омут рабства.
– Подожди, Лара, – повторила она. – Ты больше ничего не хочешь мне рассказать? Кто вернул мне все это?
– Нет, Пираллида, мне нечего прибавить к сказанному. Я лишь получила указания и свое вознаграждение. Думаю, ты и сама скоро все узнаешь, я лишь посоветую тебе привести себя в порядок, прежде чем зажечь вечером огонь у двери. Ты так изменилась.Лара Варус вышла. Пираллида смотрела ей вслед и видела, как забрасывают известную на Субуре сводню вопросами любопытные, толпящиеся у дома. Затем девушка подошла к зеркалу, долго всматривалась в свое отражение, горько вздохнула, и, хлопнув в ладоши, подозвала служанку. Да, Лара была права, над собой следовало потрудиться. Началась новая жизнь.Этрусская улица в этот погожий апрельский день на ежегодный Праздник Плеяд была полна народу. Невообразимый шум не смолкал ни миг. Пронзительные напевы торговцев слышались со всех сторон. Шныряли попрошайки и мелкие воришки, срезая заостренной монеткой кошели у засмотревшихся зевак. Уличные фокусники и бродячие актеры невольно помогали им в этом, отвлекая внимание праздношатающихся. Могучие спины рабов гнулись под тяжестью тюков с тканями, прокладывающих сквозь разношерстную толпу дорогу за хозяйским управляющим. Торговля процветала. Лавки с драгоценным шелком манили к себе богатых матрон, многие из которых лишь на словах расписывали свое состояние перед торговцами, умоляюще заглядывая в хитрые глаза с просьбой дать в кредит отрез редкой ткани на новую столу, и завистливо вздыхали, когда чья-нибудь тонкая ручка кидала на прилавок монеты и изящным жестом приказывала рабу следовать за собой с покупкой.
Друзилла велела остановить носилки около лавки, где на вывеске был изображен журавль, стоящий на рулоне с тканью. Прозвище торговца, долговязого и носатого, подсказало ему идею украсить свою лавку, известную дороговизной на весь Рим. Недаром он сегодня дальновидно заслал раба с образцами привезенного шелка во дворец к госпоже Друзилле.
Мессалина недовольно поморщилась, спускаясь вслед за подругой на мостовую. Жаль потерянного времени, а ведь Друзилла обещала заехать с ней в театр Помпея на репетицию новой пьесы. Сам Аппелес должен был танцевать перед ними, и Мессалина уже представляла себе, как она будет наслаждаться созерцанием его прекрасного тела.
Друзилла упивалась всеобщим поклонением, но всем своим видом выражала лишь скуку и высокомерие. Она с деланным равнодушием гладила переливчатый шелк и, не глядя, кивала в ответ на раздающиеся со всех сторон приветствия. Торговец подносил ей все новые и новые рулоны ткани, но Друзилла упорно продолжала молчать.
Мессалина же напротив искренне восторгалась красотой тканей из далекой страны, куда нужно два года добираться на лошадях и верблюдах опасными неизведанными путями. Попутно она продолжала толкать остреньким локотком подругу, напоминая ей о данном обещании.
Наконец Друзилла не выдержала:
– Мессалина, у меня уже синяк. Нельзя так несдержанно вести себя на людях. Все, едем!
Она наконец соизволила что-то выбрать из предложенного Журавлем, потиравшего руки в нетерпении, когда же на стол ляжет толстый кошель, на содержимое которого крестьянская семья смогла бы питаться в течение пяти лет.
– Ты совсем не умеешь держать себя в руках, – едва тронулись носилки, Друзилла гневно отчитала девушку. – Ты должна быть исполнена величия, сознания собственной красоты, никто не должен запросто подходить к тебе и вступать в разговор, пусть любуются и приветствуют издали. Учись, малышка! Тебе скоро замуж выходить, и муж не должен тебя стыдиться, как я сегодня. Ты вела себя как простолюдинка, впервые попавшая в город.
Мессалина потупила взор, чтобы скрыть набежавшие слезы. Ей было совестно, что она опозорилась в глазах сестры императора. Так, глядишь, и закончится их дружба!
– Ой, прости! Прости, тетя Друзилла! Я никогда больше не буду так вести себя! Но – Аппелес! Я сгораю от желания увидеть, как он танцует, а ты ведь сама обещала.
Друзилла рассмеялась над столь обезоруживающей наивностью Мессалины, а та, довольная таким поворотом событий, вдруг встрепенулась, увидев кого-то в окне.
– Ах, смотри, смотри! Какой красавец! А вот этот черноволосый! Вот бы узнать, кто он, откуда приехал, я так люблю знакомиться с новыми людьми.
Слушая весь этот вздор, Друзилла склонилась к уху девушки и с улыбкой прошептала:
– Жар твоего лона грозит испепелить всю округу, тебе необходимо погасить его. Я все устрою для тебя на днях, не волнуйся. Но если ты хоть еще раз скажешь хоть слово, мы развернем носилки обратно.
Мессалина с трудом сглотнула и подняла сияющие глаза на подругу. Она благодарно сжала руку Друзиллы. Та одобряюще похлопала ее плечу и опять вернулась к своим мыслям. А Мессалина принялась молиться всем римским богам подряд, умоляя их ускорить бег солнца по небосводу.Но если мысли девушки были о приятном, то Друзилла думала о том, что застало утром ее врасплох. Император вдруг упомянул о женитьбе.Ничто не предвещало беды. Калигула в компании отца и сына Вителлиев рассматривал эскизы новых монет со своим изображением, которые он хотел ввести в обращение. Буря грянула внезапно. Гай Цезарь неожиданно увидел себя рядом с Юнией Клавдиллой. Полетела в стену восковая табличка, император дико закричал, вцепившись себе в волосы, потом упал навзничь и стал биться в судорогах.
Поспешно прибежавший врач велел перенести больного в его покои подальше от любопытных глаз.
– Сынок, эти приступы часто мучают нашего императора? – спросил Вителлий, прислушиваясь к суете за занавесом.
– Это второй. Первый приступ случился у него после того, как он долго пробыл в беспамятстве. Клавдий говорил, что умершая жена держала его при себе в царстве мертвых, и ему пришлось пойти на хитрость, чтобы заставить Калигулу вернуться. Узнав, что Друзилла притворялась Юнией, позвав его к жизни, он в ярости от разлуки с любимой хотел убить ее, и вот тогда-то и настиг его этот удар.
– Мы все скорбим о его потере, – сказал Вителлий, – ведь он даже собственную дочь покарал будто преступницу. Наш император должен поскорей забыть о Клавдилле, иначе память о ней сведет и его преждевременно в царство теней. Каким-то образом надо заставить сенат уничтожить все в Риме, что связано с ее именем, и статуи прежде всего. Я уже давно заметил, что он выбирает те улицы, где нет ее изображений, даже запах лилий вызывает у него слезы. Необязательно для проведения этого указа сенату спрашивать его мнение. Думаю, каждый согласится со мной. Все можно сделать незаметно.
– Ты прав, отец! – восторженно ответил Авл. – Я останусь здесь, а ты прямо сейчас можешь заняться составлением обращения к сиятельным отцам. Я пришлю весточку, когда цезарь придет в себя. Судя по всему, если улеглась суета, значит, он наконец-то спокойно заснул.