Страница 11 из 16
Макрон пал ниц и возложил себе на голову сандалию императора. Теперь все так приветствовали объявившего себя живым богом. Префекту претория показалось, что Гай нарочно промедлил убрать ногу с его головы. Но унизительный ритуал закончился, и Макрону указали на ложе по правую руку. Возлежавший там Ганимед Лепид подобострастно вскочил и пересел к Виницию.
– Макрон прибыл с благодарностью! – сказал Калигула присутствующим. – Он скоро уезжает, чтобы принять вверенную ему должность наместника Египта! На тебя возложена ответственная миссия, мой Невий Серторий! – его зеленые глаза пристально смотрели на Макрона. – Ты едешь кормить мой Рим, заботиться о его процветании, снабжая первосортным зерном квиритов, арены – новыми могучими гладиаторами из диких африканских племен, знать – послушными рабами и, наконец, мои роскошные дворцы – мрамором для постройки. Ты видишь, друг, сколько планов рождается в моей голове, и ты поможешь мне их воплотить.
Макрон опять попытался сказать что-либо цезарю, но, точно сговорившись, все принялись поздравлять его с назначением в Египет. И когда, наконец, Макрон освободился от дружеских объятий четы Вителлиев, Калигулы и след простыл. Его ложе занимала Друзилла, обнимавшая красивую Мессалину, причем рука молодой женщины недвусмысленно поглаживала грудь девушки. Обе они вызывающе смотрели на Макрона и смеялись.
Префект претория вышел из триклиния и прошел в покои императора. Ему необходимо было поговорить с Калигулой с глазу на глаз. Любой ценой.
Однако, к его удивлению, Калигула встретил его приветливо, запретил падать ниц, и дружески обняв. Макрон чуть не прослезился.
– Ох, как надоели мне эти прилипалы! – принялся жаловаться Гай. – Покоя от них нет, я уже забыл, когда оставался наедине сам с собой. Едва опускается полог, как с Олимпа ко мне спускается поболтать то сам Юпитер, то Марс, то, – он захихикал, – прекрасная Венера. Она влюблена в меня до безумия и грозится отравить мою Друзиллу из ревности. Но я пожаловался Юпитеру, и он усмирил свою дочку. Она теперь будет навещать меня в свой день и в день Селены [1] .
Макрон выслушал эту речь, отвесив челюсть. В голове его билась мысль о том, что Калигула сумасшедший, и неужели никто этого не замечает? В душу к нему вдруг закралось подозрение: а не проверка ли это?
– Мой цезарь, – осипшим голосом начал префект претория, – я приехал поблагодарить тебя за новую должность. Но скажи мне, не охладел ли ты ко мне в своей дружбе? Не отсылаешь ли с глаз долой?
Калигула ухмыльнулся:
– Нет, конечно, ну что за глупости ты говоришь? Это назначение – знак наивысшего доверия к тебе римского бога. Я вот только еще не подобрал тебе достойную замену на посту префекта претория. А сейчас нам пора проститься, Невий Серторий, новый наместник Египта, мне надо поговорить со своей женой.
– Же…женой? – запнулся Макрон.
– О да, мой друг! Ты, кстати, пока здесь, можешь сказать ей тоже несколько слов перед расставанием с Римом.
Калигула отошел в сторону и откинул узкий занавес, прикрывавший стенную нишу. Макрон не смог сдержать стон. На него смотрела темноликая Юния. Префект претория резко повернулся и выбежал вон, остановившись лишь на выходе перевести дух. Сердце колотилось так бешено, что грозило вырваться наружу, пробив ребра и кирасу.
«Нам не измерить глубину его горя», – подумалось ему, и он продолжил свой бег.
Ирод Агриппа уже который час сидел в раздумье. Вокруг роскошного ложа с тяжелым расшитым балдахином под легкую мелодию кружились танцовщицы. Но Ирод не замечал ни сладострастных движений, ни пышных форм девушек.
Пришедшая вместе с караваном нежданная забота ввергла его в невеселые думы. Погонщики сообщили страже, что подобрали в пути юношу, умиравшего от жажды посреди дороги, который, едва придя в себя, объявил, что к тетрарху у него важное дело. Если бы не сослался юноша на столь дорогое Ироду имя, он бы и слушать не стал неизвестного юнца. Но имя Павла Фабия Персика распахнуло перед путником массивные ворота дворца.
Вошла Киприда. Увидев, что муж ее чем-то озабочен, она присела к нему на ложе, взмахом руки прогнала прочь девушек и ласково коснулась нахмуренного чела Ирода.
– Что тревожит тебя, повелитель моего сердца?
– Наш нежданный гость рассказал мне невероятные вещи. Я и помыслить не мог, что мой друг Фабий столько лет хранил страшную и опасную тайну, – ответил Агриппа.
– А почему с этой тайной он прежде всего пришел к тебе? Ведь близкими друзьями Фабия, кроме тебя, были Клавдий, Макрон и наш император, которому Персик завещал все, как родному сыну.
– Не пытай меня, Киприда! Если б ты только знала.
– Доверься мне! Я – самый близкий человек. Если ты разделишь со мной свои тревоги, тебе станет легче, и мы вместе сможем что-нибудь придумать.
Агриппа пристально взглянул на нее и холодно ответил:
– Ты не знаешь, о чем просишь меня, Киприда! Вели рабам собираться к отъезду. Я еду в Рим.
Киприда покорно и радостно кивнула.
– О, да! Наши дочери будут счастливы туда возвратиться!
– Вы останетесь здесь! – гневно вскричал Ирод. – Не строй планов, жена! Я и сам не знаю, суждено ли мне будет увидеться с вами вновь, но если я вернусь, то мы возвысимся так высоко, как мой дед Ирод Великий! И жалкий титул тетрарха Башана я сменю на титул царя иудейского! Я пришлю весть о себе, и если она будет плоха, то ты должна будешь собрать все ценное и бежать немедля в Парфию. Я оставлю письмо к Артабану, надеюсь, он оправдает мои ожидания и приютит тебя с дочерьми.
Киприда задрожала, как осиновый лист, и расплакалась.
– Не плачь! Я обещаю, что будущее сложится для нас наилучшим образом. Иди же!
Киприда молча вышла, так и не решившись продолжить расспросы. Да и что толку, если муж никогда не был с ней откровенен.
Уже на выходе она столкнулась с юношей, пришедшим с караваном торговцев. Он низко склонился перед ней и ужом проскользнул мимо. Массивные двери плотно захлопнулись за его спиной.
Киприда еще долго смотрела на дверное массивное кольцо, то протягивая к нему руку, то отдергивая. Тревожные мысли одолевали ее. Что за тайну принес с собой этот юноша, чье лицо она так и не смогла разглядеть? Высокий, статный, но черты его лица ускользали из памяти, как струйка песка сквозь пальцы, а блеск хитрых глаз из-под почтительно опущенных ресниц не давал Киприде покоя. Она чувствовала, что благополучию их семьи настал конец. И женская интуиция ее не подвела.
В последние дни Ферий марта Туррис Мамилия, центральная площадь Субуры, где все это время квиритами обсуждались скачки и парады на Марсовом поле, вдруг забурлила новой сплетней.
Весть пришла с верхней части Кливус Субуранус и, подобно гигантскому морскому валу, докатилась вниз, к Фавнес Субурей, где, наконец, разбилась о склоны Виминала.
Римлянки, подходившие за водой к фонтану на Туррис Мамилия, охваченные праведным отвращением, спешили донести эту новость до своих знакомых. Зато мужское население пребывало в ажиотаже, граничившим с повальным возбуждением. Любые роскошные носилки останавливали и пытались рассмотреть едущего. Рабы хлестали бичами, толпа напирала, и на улицы начали спешно подтягиваться отряды вигилов. Присутствие вооруженных воинов отрезвило чересчур любопытных, и на Субуру постепенно возвращалось спокойствие.
Сплетня перекочевала в инсулы, внутренние дворики которых наполнялись желающими обсудить это событие.Самая знаменитая куртизанка Рима Пираллида вернулась в свой дом! Подробности ее несостоявшейся казни, страшные обвинения в отравлении Агенобарба до сих пор будоражили римлян. И, если уж ей позволили покинуть храм Весты, долгое время служивший убежищем, это значило, что сам император изменил свое решение и оказал милость бывшей осужденной. Никто не знал, как, зачем и почему, поэтому домыслы и нелепые слухи заставили гадать всю Субуру не один день.Скрестив руки на пышной груди, Лара Варус презрительно разглядывала стоящую перед ней девушку. Да, изменилась красавица Пираллида, изменилась! Потускнела яркая медь волос, огрубели нежные руки, неровно обломаны ногти, прежде тщательно отполированные, осунулось нежное личико и поблекли красивые синие глаза, поселилось в них испуганное выражение затравленной зверюшки, вздрагивающей от любого резкого звука. Лара вздохнула: