Деяние XII

А сейчас от ласкового и печального взгляда Прекрасного человека проснулся.

Рот был сведен гнусной сладковатой сухостью, голова продолжала замедленно, но тошнотворно вращаться, тело было неподъемно. Не раскрывая глаз, попытался сообразить, каким образом достиг такого состояния. Вспомнил Рудика. "Нажрались", — простонал мысленно. Возникло отвращение от перспективы идти с такого бодуна в школу, но тут ударила жгучая мысль, что всё куда хуже, очень, очень плохо. Вспомнил, как отключился, в панике прислушался к своему телу, ища признаки насилия. Какие они должны быть, толком не знал. Единственное, что понял — полностью одет, что немного успокоило. Он всё ещё, похоже, был в кресле. Слегка пошевелился. Вспыхнувшая в голове боль расползлась по всему существу.

С трудом сглотнул, чтобы разлепить рот. Открыл глаза. Полутемная комната предстала в затейливом ракурсе — как-то наперекосяк. Привычный беспорядок при этом приобрел черты апокалиптически зловещие. В лиловых тенях пол почти сливался с потолком, из окна сочился гнойный свет уличного фонаря. Все ещё стояла ночь.

Голову чуть отпустило. Он схватился за край стола, попытался встать. Но тут же сел назад при виде темного липкого следа, оставленного ладонью на столешнице.

Глядел на него несколько минут, мыслей не было. Внизу в неверном свете блеснул предмет, который там быть не должен: старый топорик, обычно валявшийся в кладовке вместе с прочим инструментом. Свесился с кресла, поднял. Слегка поржавевшее лезвие и топорище тоже вымазаны были липким…

С хриплым воплем вскочил и, как был с топориком, бросился на кухню. Машинально включил свет, огляделся бешеным взглядом. Всё, вроде бы, в порядке. Повернувшись, дернул дверь в комнату отца. Та легко открылась. Не глядя, шлёпнул выключатель. Вспыхнувший свет отворил ужас.

Это красное, мокрое… Теперь он видел: оно везде — и на стенах, и по полу во все стороны расходились дорожки кровавых следов. Огромная, уже подсыхающая лужа обрамляла сползшие на пол с дивана ноги. Он зафиксировался на них, чтобы не смотреть на превращенную в кровавое месиво голову, откуда на него саркастически смотрел чудом сохранившийся голубой глаз.

…Он не знал, сколько простоял, глядя на труп отца. Наверное, немного, потому что всё это время фиксировал на уровне фона какую-то возню на лестничной клетке. Потом были стуки в дверь, потом в неё забарабанили и, наконец, со страшным грохотом она вылетела. А он продолжал смотреть, не веря глазам, даже когда милиционеры отобрали топорик и заломили ему за спину руки.

Судебная коллегия по уголовным делам верховного суда РСФСР.

Определение от 1 декабря 1981 года.

(извлечение)

Судебной коллегией по уголовным делам Верховного суда РСФСР 26 ноября 1981 г. Загоровский Руслан Евгеньевич признан совершившим в состоянии невменяемости общественно опасное деяние, предусмотренное ч. 4 ст. 102 УК РСФСР.

В соответствии со ст. 59 УК РСФСР Загоровский освобожден от уголовной ответственности с применением к нему принудительных мер медицинского характера: помещение в психиатрическую больницу со строгим наблюдением.

— Таки убейте меня, мсье Сахиб, тольки я ничуточки не понимаю, на шо нам сдался этот кусок гнилого дерева…

— Зато, мсье Жан, это отлично понимали ваши предки. Если я не ошибаюсь, среди них числится некий Иуда Кириак…

— Ой вэй! Тот Иехуда был безумным, совсем безумным! Ви подумайте — этот поц всего-то неделю посидел в яме и таки предал ам Исраэль! Бенехэм бехеймес! Не нужно мне такого предка, лучше пусть он будет предком Арафата!

— Вряд ли раис этому обрадуется… Но мне удивительны ваши сомнения. Вы прекрасно знали, чем занимаетесь, когда собирали остальные части Артефакта. А теперь, когда дело лишь за тем, чтобы найти последнюю, самую важную, и сложить головоломку, которая приведет нас к победе…

— Вэйзмир! Я же не говорю: "Не стану этого делать". Старий Жан будет делать и это, и то, и другое, и всё, шо ни велит ему Сахиб, потому что Жан уже так влип в этот гешефт, шо его не вытащит и сам машиах. Я только чуточку хотел знать, шо нам отломится со всего этого?

— Если бы я сам это знал… Но скоро узнаю. Все почти готово, не так ли, мсье Жан?

— Таки да, если ви об том мусоре, какой я уж тринадцать лет собираю по всему миру. 115 чурок и щепок, да ещё три ржавих железяки! Сказать, как мы разнюхивали, где они лежат, как тащили их и заменяли копиями — ви будете много и весело смеяться. Да шо я говорю, ви без того знаете… Но, барух Ашем, все они тут, в Брасье.

— Позже мы их посмотрим. Вы уверены, что в мире не осталось других частиц?

— Разве я всезнающий Б-г? Я просто виживший с ума мсье Жан. И я говорю: мне кажется, не осталось. Кроме той самой…

— Я верю. Много утрачено, но это неважно. Будет неважно, когда мы найдем пропавшую часть. И ещё…

— Да, Копьё… И скажите мне пожалуйста, к чему нам ещё это самое Копьё?

— Скажем так: существует некий ритуал, который, будучи выполненным мной, как главой Клаба, даст нам решающее преимущество в Игре… Но для этого необходимо иметь оба Артефакта.

— То Копьё…

— Да, то самое, которое так хотел иметь господин по имени Адольф.

— Он таки его поимел… Только это ему нисколечки не помогло.

— И не могло помочь, потому что он не представлял, как им пользоваться.

— А где, позвольте вас спросить, мсье Сахиб, был тогда Клаб, и с чего это тому поцу позволили завладеть такой важной вещью?

— Потому что для Деяния необходим главный Артефакт, а найти тогда основную его часть не было никакой возможности, ибо сделать это может один Отрок. Кроме того, мне самому тогда ещё было многое неизвестно, в частности, о роли Копья. Я ответил на ваши вопросы?

— Ой вэй, ваши ответы рожают новие вопросы. Таки Клаб танцевал с Гитлером?

— Таки да. И не вам об этом сокрушаться. Не ваш ли дедушка в сорок втором предложил генералу Роммелю помощь против англичан от имени "Борцов за свободу Израиля" — в обмен на обещание еврейского государства после оккупации Германией Ближнего Востока?.. И не через вашу ли семейную фирму гестапо договорилось с Сохнутом о переброске сионистов из Европы в Палестину?.. Я могу назвать ещё пару-тройку подобных акций.

— Это всё фаршлепте кренк. Ни дедушка, ни папа никак не думали, что фюрер и на самом деле такой сонэ Исраэль, каким представлялся. Да и потом дедушка говорил: "Из труб крематориев улетучатся последние остатки нашего галутного позора". Он ошибался, но кто же не ошибается в этом мире, скажите мне?..

— В денежном выражении, очень выгодно ошибался, насколько я знаю… Ну да ладно, меня ваши старые гешефты не интересуют. Так вот, Клаб использовал Адольфа, и использовал по полной программе. Одно время казалось, что он придет в регион Игры и мы будем вести раунд за его спиной.

— Значит, ви тоже в нём ошиблись…

Сахиб пожал плечами.

— Да, мы проиграли тот раунд. Но очень быстро восстановили преимущество. Не без помощи ваших дедушки и папы, надо сказать. А знаете, почему именно ваша фирма была выбрана для нужд Игры, а позже вас ввели в Клаб? Потому что некий Иуда имел непосредственное отношение к обретению Артефакта. За вашей семьей присматривали с тех самых пор, как его значение открылось нашим предшественникам. Все, кто имеет отношение к Артефактам — участники Игры. И только когда все они умрут…

— … таки тогда закончится Большая игра!

— В этом-то, мсье Жан, и весь цимес…

Юноша отвернулся к обрамлённому под готику окну. За ажурной балюстрадой открывался пейзаж, похожий на старинную открытку: в чистом осеннем зеркале мирной реки отражались аккуратные крыши деревни. Редкие люди на её улочках казались призраками. Неподвижные автомобили у домов были столь неуместны, что взгляд сразу отталкивался от них и устремлялся к белым стенам круглого форта. Основательно обглоданные временем, они упрямо хранили память о феодальной славе. В закатном солнце старым золотом сиял густой кустарник по берегам, кое-где проступала темная зелень сосен, среди которых уже висели первые лохмы вязкого вечернего тумана. Опустошённые пожухлые виноградники вдали смиренно ожидали зимнего сна, и продрогший художник у мольберта, безнадежно пытающийся выплеснуть вместе с красками свою тоску, похоже, уже наполовину растворился в гулкой ноябрьской пустоте.