Страница 24 из 82
Германское командование, которое не оставляло замысла о своей экспансии на Кубань путем «воссоединения» Кубани и Украины (о чем постоянно велись переговоры кубанских «самостийников» и гетмана), запросило Краснова о положении и планах Добровольческой армии. Краснов ответил, что Добровольческая армия 30 июня самовольно, без ведома донского командования бросила позиции под Кагальницкой — Мечетинской и на свой страх и риск отправилась в неизвестном направлении. Силы «добровольцев» невелики, — успокоил немцев Краснов, — всего 12 тысяч, из них 70 % — кубанские казаки и 1,5 тысячи — отряд Дроздовского. На самом деле красновские казаки приняли самое активное участие в боях «добровольцев» за южные районы Донской области. Краснов передал в подчинение Деникину 3,5-тысячный отряд генерала Быкодорова, который вскоре возрос до 12 тысяч, то есть сравнялся по количеству со всей Добровольческой армией.
Таким образом к июлю 1918 года взаимоотношения с немцами определились, а главнейший соперник Краснова — Деникин — увел свою армию на Кубань.
Что касается интеллигенции, то здесь дело было сложнее. Интеллигенция действительно стала критиковать атамана за монархические жесты, агитировать казаков, да и сами казаки, особенно в северных округах, колебались, не круто ли взял атаман, возвращаясь к законам Российской империи. Пришлось Краснову исправлять ситуацию. Через неделю после Круга он издал приказ № 12, в котором объявлялось, что, отменяя законы Временного правительства, донские власти «не думали посягать на свободу граждан». Пункт приказа, отменяющий законы Временного правительства, объявлялся временным: «Всевеликое Войско Донское, благодаря историческим событиям поставленное в условия суверенного государства, стоит на страже завоеванных революцией свобод. Все законы Временного правительства, укрепляющие русскую государственность и способствующие укреплению и процветанию Донского края, лягут в основу жизни Всевеликого Войска Донского. В наикратчайший срок законы, охраняющие права населения и общественных организаций, будут проведены в жизнь».
В конечном итоге в специальной декларации 5 июня 1918 года «впредь до образования в той или иной форме Единой России» Войско Донское объявлялось «самостоятельной демократической республикой».
Определились взаимоотношения с политическими партиями. Эсеры пытались вести с Красновым переговоры «о возможности совместной борьбы против большевиков», но казаки на союз с ними не шли, помня, что лидер эсеров В. Чернов поддерживал притязания крестьян на казачью землю. Официальных членов эсеровской партии среди членов Круга не было или почти не было. Меньшевиков были единицы.
Кадеты же составили атаману оппозицию «справа», хотя с самого начала Краснов пытался привлечь их к тесному сотрудничеству, предлагал войти в правительство местному кадетскому лидеру и миллионеру Н. Е. Парамонову. Парамонов отказался, требуя, чтобы из правительства убрали одиозных контрреволюционеров и ввели его сторонников. Краснов на это не пошел, и местные кадетские лидеры, Парамонов и Харламов, отныне стали во главе оппозиции.
Пользуясь тем, что в Круге формальных членов партий были единицы, атаман в черном теле держал все общественные организации. «Атаман одинаково разрешал собрания эсеров, кадетов и монархистов и одинаково их прикрывал, как только они выходили за рамки болтовни и пытались вмешиваться во внутренние дела Войска», — вспоминал Краснов. Он в 24 часа выставил формируемый в Ростове-на-Дону «отряд монархистов», наложив резолюцию: «Это не отряд монархистов, а отряд жуликов и вымогателей, о чем Осведомительному отделу надо бы знать раньше меня. 12.VII.18. Генерал-майор Краснов». Не постеснялся он выслать из области и видного политического деятеля, бывшего председателя Государственной Думы Родзянко, когда тот надумал поучать атамана.
В отставку был отправлен генерал-лейтенант Попов и его соратники, которые настаивали на более тесных связях с Деникиным.
В своей работе и своей борьбе Краснов опирался на рядовых казаков, особенно на зажиточное низовое казачество, так же как низовцы опирались на него в достижении своих целей, и в то же время Краснов имел конечную цель, которая расходилась с конечной целью избравших его казаков. Он хотел свергнуть большевиков по всей России, низовцы не помышляли идти дальше границ и готовы были помириться с кем угодно, лишь бы сохранить сложившийся уклад казачьей жизни. Складывалась парадоксальная ситуация — в глубине души атаман был один против всех.
С самого начала, подыгрывая настроению Круга, атаман заявил, что «путь спасения Дона лежит в окончательном его отделении от матушки-России», но на самом деле делал все, чтобы втянуть казаков в затяжную войну с большевиками и в конечном итоге повести их на Москву. «Атаман чувствовал, что у него нет силы заставить пойти, и потому делал все возможное, чтобы пошли сами», — вспоминал Краснов. Он обещал мир, но требовал, чтобы для гарантии этого мира казаки заняли российские города вне пределов Донской области: Царицын, Камышин, Поворино.
Чтобы казакам было за что сражаться, атаман воззвал к донскому патриотизму, без колебаний признал донских казаков отдельной нацией. В газетах стали появляться статьи, доказывающие происхождение донцов чуть ли не от жителей древней Трои, от этрусков, амазонок и так далее. Но главное, надо было убедить казаков, что они живут в самостоятельном, независимом государстве, прекрасно обустроенном, а большевики угрожают Дону, как независимому, богатому, счастливому государству, несут нищету, порабощение.
Работать приходилось на нескольких направлениях. Самыми энергичными мерами налаживалась экономическая жизнь области. От управляющих отделом финансов и торговли и промышленности Краснов потребовал создать «стройную систему налогового обложения», напечатать свои ассигнации и заменить ими марки Временного правительства. Предполагалось развитие свободной торговли, «добиваясь понижения цен конкуренцией, но не нормировкой цен», было дано указание «призвать к жизни кооперативы и дать им возможность самого широкого развития». Краснов писал, что у императора Вильгельма он «просил машин, фабрик, чтобы опять-таки как можно скорее освободиться от опеки иностранцев». Предполагалось развивать «новые отрасли с наилучшим и современным техническим оборудованием», разрабатывались проекты Волго-Донского и Донецко-Днепровского каналов.
Земельный вопрос предполагалось если не разрешить, то сгладить. Своего рода источником земли стали земли тех, кто ушел с красными. Было приказано засеять все пустующие участки, земли помещиков засеять, используя пленных красногвардейцев, а урожай сдать в казну, выработать максимальную норму частного землевладения и правила отчуждения земли для выдачи безземельным.
И все это не были бессмысленные мечтания. Краснов умел работать сам и умел заставить работать других. Он был строг, даже суров, беспристрастен и, если нужно, язвителен. В гневе — страшен. Как вспоминал донской прокурор И. М. Калинин, «должностное лицо, с которым Краснов говорил по телефону, стояло навытяжку перед аппаратом и то и дело почтительнейше отвечало в трубку:
— Слушаю-с, ваше высокопревосходительство».
Результаты сказались очень скоро. За период красновского правления было открыто 8 гимназий и много начальных школ. Случалось, что казаки слали с фронта домой трофейное имущество, чтоб его продали, а на вырученные средства открыли хуторскую начальную школу. Поезда по территории Войска Донского ходили строго по расписанию, и даже извозчики брали за проезд по дореволюционным расценкам.
Один из донских офицеров, вернувшийся домой из охваченной революцией России, вспоминал: «На железной дороге совершенно не чувствовалась происшедшая в России революция, и жизнь шла своим нормальным чередом. Будочники с зелеными флажками провожали поезда; казаки везли с поля груженые подводы сена и зерна и, лежа на возах, равнодушно поглядывали на пассажиров; мальчишки с красными лампасами на штанишках бежали к полотну ЖД и выпрашивали старые газеты «тятьке на цигарку», ну словом, повсюду на Дону можно было наблюдать жизнь дореволюционного времени».