Страница 14 из 146
Энергичные действия кубинского руководства, получившие решительную поддержку Кремля, вызвали растерянность в Вашингтоне Поскольку посол США в Москве не числился в списке лиц, которые должны были знать о деятельности ЦРУ на Кубе, он отверг все обвинения Кремля. «В свете предстоящей дискуссии в ООН, — телеграфировал Л.Томпсон в госдепартамент, — ясно, что советский план психологической войны требует прежде всего фабрикации убедительной версии угрозы агрессии, чтобы затем пробить кредиты. Все это напоминает бахвальство Советов об их мнимом успехе в предотвращении или прекращении западной агрессии против Суэца, Ливана и Сирии»{34}.
27 октября кубинские войска были приведены в состояние боевой готовности в связи с ожидавшейся агрессией. Из Гватемалы поступила информация об аэропортах и военных транспортах, которые кубинские контрреволюционеры и их американские советники планировали использовать для вторжения. Под предлогом доставки сухого молока гватемальским крестьянам американские самолеты «Глоубмастер» поставляли оружие и снаряжение в лагеря подготовки солдат для вторжения на Кубу. На гватемальских аэродромах американцы сконцентрировали бомбардировщики В-26 и «Ланкастер». По сообщениям из Гватемалы к 26 октября 47 бомбардировщиков, базирующихся на аэродроме близ Ля Аврора в гватемальской провинции Реталулеу, были оснащены 500-фунтовыми бомбами{35}.
28 октября обе сверхдержавы предприняли усилия для предотвращения столкновения на Карибах. Пентагон приостановил морские маневры. ВМС США в спешном порядке объявили о недельных отпусках морякам четырех судов. Неожиданно 1450 моряков на военно-морской базе в Гуантанамо получили увольнительные на уик-энд.
Кремль избрал другой путь, чтобы избежать конфликта. Он еще раз повторил свою угрозу прийти на помощь Кубе Москва не располагала авианосцами и, по-видимому, не собиралась перебрасывать войска на Кубу. Угроза применения ядерного оружия была единственно возможным способом сдерживания США на Карибах 28 октября ТАСС в сокращенном виде опубликовало состоявшееся неделей раньше интервью Хрущева с известным кубинским журналистом Карлосом Франки. В нем советский лидер еще раз выразил поддержку кубинской революции.
Позже в тот же день КГБ передал Хрущеву и его коллегам по Президиуму ЦК Микояну, Суслову, а также Громыко новые доказательства активности США{36}. Кубинцы получили информацию о происходящем в Гватемале из Мексики от Алексеева. А он передал ее в Москву. В свете новой информации и других свидетельств того, что США не приняли всерьез предупреждения Хрущева, Кремль решил снова и в более резких выражениях объявить о намерении использовать ядерное оружие для защиты Кастро 29 октября ТАСС опубликовало полный текст интервью Хрущева с Франки, где Хрущев подчеркнул, что США не должны вынуждать его превратить символическую угрозу применения ядерного оружия в реальную демонстрацию силы
И все же основание для тревоги в тот момент было достаточно шатким. В Москве некоторые сомневались в том, что США вообще собираются предпринять какие-либо действия на Кубе. В руки КГБ попала копия секретного циркуляра, добытая советским агентом в Буэнос-Айресе. Этот документ был разослан во все посольства США в Латинской Америке. В нем сообщалось о нежелании Вашингтона идти на обострение обстановки. «Разрыв дипломатических отношений с Кубой, чего хотят некоторые страны, в настоящее время нецелесообразен, так как освободит Кубу от обязательств, которыми она связана с остальными государствами Латинской Америки. Это также в свою очередь может привести к усилению советско-китайского влияния на Кубе»{37}.
Лишь за три месяца до этого аналитики КГБ считали, что интервенция на Кубу возможна при двух обстоятельствах: нападении кубинцев на Гуантанамо или установке советских ракет на Кубе. По крайней мере, некоторым в КГБ могло показаться, что циркуляр означает смягчение позиции США. 28 октября Москва решила направить через Алексеева информацию кубинскому руководству. Кастро вернулся в Гавану и 29 октября встретился с Алексеевым; последний располагал сведениями, полученными от посла СССР в Мексике Гватемальские коммунисты сообщали, что тысяча кубинских эмигрантов передислоцирована в портовый город Барриос. Кастро сказал, что ему сообщили об отряде в 6000 человек, готовом к высадке 28 октября. Хотя этот день уже прошел, Кастро убеждал Алексеева, что «источник надежный»{38}. В результате Кастро распорядился мобилизовать милицию столицы для отпора агрессии.
Сообщения оказались ложными. Фактически лишь 500 кубинцев прошли подготовку в Гватемале. ЦРУ рассматривало этих людей как ударную силу, то есть используемую единственный раз для высадки, а не как готовый резерв для постепенного просачивания на кубинскую территорию. По иронии судьбы этот сдвиг в тактике явился не только реакцией на осведомленность Кубы об этих лагерях подготовки, но и результатом решения, принятого администрацией Эйзенхауэра в марте 1960 года о разработке секретной программы свержения Кастро.
31 октября, когда Гавана и Москва ожидали высадки наемников на побережье Кубы, ЦРУ объявило сотрудникам в Гватемале, что Лэнгли готов спланировать иной способ интервенции. Для реализации этого плана потребуется утроить силы вторжения.
«1. План использования не более 60 человек для команд проникновения…
2. Ударная сила будет включать один или более батальонов пехоты, каждый примерно по 600 человек…
3. Задача ударных сил: захват и защита намеченных плацдармов с моря и воздуха и создание базы для дальнейших операций. Будет налажено бесперебойное снабжение с моря и воздуха.
4. Ударная сила пройдет обычную военную подготовку…
6. Возможность использования специальных сил армии США для преследуемых ударных сил. Информирование…
12. На подготовку в настоящее время предполагаемых ударных сил потребуется несколько месяцев. Для наступления необходимо не менее 1500 человек»{39}.
Несколькими днями раньше ЦРУ разослало дополнительные инструкции в Реталулеа. В них предписывалось начать расширение полувоенных формирований. Сотрудники ЦРУ получили лишь «условное» одобрение начальства, но в следующем месяце все стало на свои места{40}. В начале ноября Ричард М. Биссел, мл., заместитель директора ЦРУ по планированию, и Аллен Даллес одобрили план. Неделю спустя руководители ЦРУ раскрыли новую концепцию вторжения на встрече Специальной группы при администрации Эйзенхауэра — консультативного органа, в состав которого входили представители Госдепартамента, Министерства обороны и Белого дома{41}.
«Москва — наш мозг и главный руководитель»
Когда на горизонте не появилось никакой армады, Кастро и его ближайшее окружение поверили, что стратегическая мощь Советского Союза предотвратила нападение США. Это было уже вторым свидетельством силы Москвы за последние четыре месяца. В июле Рауль Кастро выразил благодарность Кремлю за заявление о том, что безопасность Кубы является важным фактором стабильности в мире и будет обеспечена любой ценой. В речи 9 ноября Фидель Кастро говорил, что ядерный зонтик над Кубой мог бы стать сдерживающим фактором в кризисных ситуациях. Кастро понимал, что без помощи Москвы Куба не сможет защитить себя от американского вторжения.
Эту точку зрения разделял Че Гевара, который 22 октября отбыл в Прагу, намереваясь затем посетить Москву и Пекин, чтобы заручиться поддержкой на случай интервенции США. 7 ноября Гевара в качестве почетного гостя находился на трибуне мавзолея Ленина-Сталина. Наблюдая за прохождением колонн сверкающих ракет, он думал о путях оформления отношений с Россией, которые позволили бы заручиться ее поддержкой. Есть некоторое основание подозревать, что во время этого визита он пытался выяснить позицию СССР по возможному размещению советских ракет на Кубе{42}. Если Че и поднимал этот вопрос, то к принятию какого-либо решения Президиум ЦК в 1960 году это не привело. В тот момент такое решение еще не созрело и шло вразрез со стратегией Хрущева в отношении США и его попытками решить кубинский вопрос политическим путем. Тем не менее это явилось сутью того решения, которое было принято в 1962 году. И Че, который в январе 1961 года публично заявил, что «символическая возможность ядерного возмездия» остановила запланированное американское вторжение, был, несомненно, одним из отцов последующего судьбоносного развития событий.