Пророчество орла

— Ты, наверное, ждешь возможности подтянуть их муштрой?

— Катон, парнишка, нормальная муштра — это ведь не тот бестолковый хаос, который отличает службу на этих деревянных посудинах.

— Так что, служба на море уже и не служба? А ведь она нас ждет.

Макрон на миг прикрыл глаза.

— Катон, кончай испытывать нашу дружбу.

— Прости, я просто пытался поднять тебе настроение.

— Ладно, проехали. Просто имей в виду, что у нас и так все хреново, без твоих дурацких шуточек.

— Тут ты прав.

Взгляд Катона скользнул по веренице повозок, кативших по ту сторону дороги. В каждой сидело по несколько сурового вида крепких мужчин с мощной мускулатурой. Катон слегка подтолкнул друга локтем.

— Побольше бы таких ребят в легионах, а?

Макрон взглянул в указанном направлении.

— Таких? Это ты про гладиаторов? Ну нет. Такой малый в армии — последнее дело. Эти парни воображают, будто насчет сражения знают все на свете, а на деле их умения сводятся к красивым, танцующим движениям и картинным взмахам клинками. Обычный варвар уложит такого позера без затей, не дав ему покрасоваться. Гладиаторы… — Макрон устало покачал головой. — Нет уж, если ты хочешь стоять плечом к плечу с человеком, на которого можно положиться, всегда выбирай легионера. Ну, на худой конец, ежели его под рукой нет, сойдет и боец из вспомогательной когорты.

Катон внимательно посмотрел на него.

— Прости, но все-таки откуда у тебя такая неприязнь к корабельной пехоте? Наверняка ведь есть личная причина. Может, твоя сестрица дала деру с одним из них или что-то в этом роде?

Макрон взглянул на друга исподлобья.

— Сестрица? Нет, приятель, тут дело не в сестрице. А в моей матушке.

— В твоей матушке?

Макрон кивнул.

— Как-то раз в Остии остановилась трирема, подправить оснастку. Команда на несколько дней сошла на берег, и один из этих хлыщей охмурил мою мамашу так, что она бросила всех нас на хрен и уплыла со своим морячком навстречу долбаному закату, а я ее больше никогда уже не видел. Сам-то я тогда был почти мальчишкой: это случилось двадцать лет назад.

Катон был ошеломлен. За два года, что он знал Макрона, его друг почти не заговаривал о своем прошлом. И теперь вдруг такое! Правда, Катон уже привык ко всякого рода ветеранским байкам и не мог скрыть сомнений.

— Это правда?

— Я тебе когда-нибудь врал?

Катон беспомощно пожал плечами.

— Ну, всякое бывало. Я бы сказал, даже частенько. Солдатские побасенки, сам знаешь. Дело обыкновенное.

Макрон поджал губы.

— Ну, бывает… Но это чистая правда. Поэтому я на дух не переношу флотских, — признался он.

У Катона потяжелело на сердце. Если Макрон донесет свое предубеждение до Равенны, их жизнь на морской базе обещает стать весьма нелегкой. Обычное соперничество, существовавшее между разными родами войск, уже само по себе осложняло притирку в новой ситуации, но когда на это накладывалась еще и личная обида, все усугублялось.

Катон попытался урезонить друга:

— И ты правда считаешь, что по поступку одного из них можно судить обо всех остальных?

— А что, нет?

Катон аж присвистнул от досады.

— Это едва ли справедливо.

— А при чем тут справедливость? Один ублюдок сманил из дома мою мамашу. Сейчас пришла моя очередь, и я намерен отыграться. И не собираюсь морочить себе голову всякой ерундой насчет справедливости.

— Предубеждения не решают проблем, — спокойно возразил Катон.

— Чушь собачья! Какой из твоих дурацких философов это тебе напел? Предубеждения помогают разрешать проблемы, и очень быстро: надо только иметь для этого смелость. А как, по-твоему, нам удалось построить Империю? Может, играя в справедливость с ордами волосатых варваров? Думаешь, мы уговорили их сложить оружие и отдать нам свои земли? Как бы не так! Мы решили, что имеем право властвовать над ними, потому что они невежественные дикари. Все они. Что, по моему убеждению, правильно. Потому что при таком подходе куда проще лупить их по головам, а вот если начнешь задумываться о том, кто прав: они или мы, спорить сам с собой, выдвигая «за» и «против», тебя самого прикончат — глазом моргнуть не успеешь. Такой подход, как у меня, облегчает жизнь, а возможно, и удлиняет. Так что, Катон, дружище, избавь меня от своих соображений о справедливости, ладно? Если я терпеть не могу флотских, значит, мне так надо. Это упрощает жизнь. Ты можешь относиться к ним, как тебе заблагорассудится, но ко мне с этим не лезь. Договорились?

— Ну, если тебе так угодно…

— Мне так угодно. Все. Давай сменим тему.

Катон понял, что в этом вопросе ему друга с места не сдвинуть — во всяком случае пока. Возможно, со временем Макрона удастся убедить если не изменить свою точку зрения, то хотя бы вести себя осмотрительнее и сдержаннее, и тогда их служба на флоте станет не столь уж суровым испытанием. Если Нарцисс говорил правду (а сомневаться в этом оснований не было), Катона с Макроном и так ожидала чрезвычайно опасная миссия, и в такой ситуации раздоры со своими же людьми представлялись крайне нежелательными.

Чуть наклонившись вперед, Катон поправил поклажу на спине и молча зашагал дальше. Некоторое время Фламиниева дорога взбиралась на невысокий кряж к северу от столицы, а когда снова выровнялась, он сошел с обочины в тень пары высоких кипарисов и опустил свой узел на землю. Макрон, пройдя еще несколько шагов, остановился, неохотно покинул мостовую и подошел к другу.

— Уже устал?

— Есть немного, — признался Катон. — Давненько не участвовал в марш-бросках, вот и отвык.

— Правда? — ухмыльнулся Макрон. — Ну, тогда тебя можно причислить к долбаной корабельной пехоте.

— Очень смешно.

Катон отпил глоток из своей фляги и взглянул вдоль дороги назад, в сторону Рима, раскинувшегося на склонах семи холмов и прилегающем к ним пространстве. После того как он несколько месяцев прожил в городской толчее, Катон испытывал странное чувство от того, что теперь мог охватить столицу с миллионным населением одним взглядом. Огромный комплекс императорского дворца был прекрасно различим даже с расстояния в несколько миль, только отсюда он казался маленьким, словно детская постройка из кубиков. На миг Катон задумался о том, сколь малы все человеческие достижения во вселенском масштабе. Дворец со всей его властью и могуществом, кознями и интригами, город с муравейниками домов и лабиринтами заполненных людьми улиц — все это, стоило взглянуть с отдаления, виделось далеко не столь величественным и впечатляющим, как вблизи.

Молодой центурион покосился на друга. Макрону все виделось иначе. Он привык жить в конкретном, овеществленном мире, решая практические, непосредственно встающие перед ним задачи. В определенном смысле Катон завидовал ему и был бы не прочь и сам обрести такой же незамысловатый и деловой подход к жизни. Он тратил слишком много времени на отвлеченные размышления, а когда думал о том, что в легионах это может стоить жизни, перед ним снова разверзлась пропасть сомнения в себе. Будучи произведен в центурионы, Катон стал глубже осознавать свою ответственность, острее воспринимать оплошности, и оттого тоска по простой и незатейливой жизни, какую, по его мнению, вел Макрон, делалась еще сильнее.

— Ну как, налюбовался? — прервал его размышления Макрон. — Может быть, пойдем дальше?

— Да, да. — Катон заткнул флягу пробкой, глубоко вздохнул и вскинул поклажу на плечи. — Я готов. Пошли.

Ближе к вечеру облака начали сгущаться и темнеть, затягивая небо и постепенно скрывая солнце за завесой грязно-серого марева. После того как центурионы миновали пригороды Рима с полями, лугами и мастерскими, обслуживающими нужды столицы, движение на дороге сделалось не столь интенсивным. Склоны холмов по обе ее стороны все чаще покрывал лес, а вот дома и хозяйственные постройки, напротив, попадались на глаза все реже. Небо совсем помрачнело, и тучи пролились ледяным, жалящим дождем. Оба центуриона быстро промокли насквозь. Добравшись до маленькой придорожной таверны, Макрон с Катоном заказали по чаше подогретого вина, достали из узлов армейские водонепроницаемые накидки и набросили их на плечи.