Пришелец

— Н-да, это уже кое-что, — вздохнул Эрних.

— Тогда спроси его, в каком направлении нам нужно двигаться, чтобы выйти к местам, где они добывают свое золото? — сказал Норман.

— Попробую, командор, — сказал Эрних, опять наклоняясь к пленнику и переводя ему вопрос монотонным, как жужжание прялки, голосом.

И на этот раз ответ не заставил себя долго ждать, но сам по себе был столь долог и, по-видимому, обстоятелен, что даже Эрних не выдержал и пристальным взглядом остановил поток свистящего и щелкающего красноречия, извергаемого мутноглазым заложником.

— Ну что на этот раз? — нерешительно спросил Норман.

— Все, — ответил Эрних, растерянно разводя руками, — все тропы, вплоть до муравьиных, все виды и разновидности бабочек, мух, стрекоз, жучков, змей, ящериц и прочей живности, когда-либо попадавшейся ему на этих тропах, все травы, деревья, кустарники в округе с подробнейшим описанием каждого сучка и свисающей с него лианы… Когда он начал перечислять количество листьев и плодов на одной из ветвей, я еще терпел, но когда вслед за этим он стал описывать вид жилок на листьях, то на восьмом листе я решил, что с меня хватит… Впрочем, командор, если вы желаете, я могу продолжить.

— Нет-нет, довольно! — поспешно остановил его Норман. — Падре, вы согласны со мной?

— О да, разумеется, — рассеянно ответил священник, с любопытством разглядывая полусонного шечтля, — но какова память!.. И какой богатый словарь у этих дикарей — ведь такое подробное описание возможно лишь при таком уровне знаний языка, которым позавидовали бы и лучшие из наших писателей и проповедников!

— Все это, конечно, достойно всяческого изумления и восхищения, — сказал Норман, — но вам не кажется, падре, что за счет этой обстоятельности мы уклоняемся от главной цели нашего собеседования?

— Не могу с вами не согласиться, уважаемый командор, — ответил священник, почтительно склонив голову, — всему виной моя злосчастная любознательность, которая, впрочем, и привела меня в эти благословенные края!..

— При случае мы побеседуем и об этом, — сказал Норман, — но что нам делать сейчас?.. Эрних!..

— Я думаю, — ответил Эрних, глядя в полуприкрытые плавающие глаза шечтля, — что от этого человека мы уже ничего путного не добьемся…

— Увести его?

— Да, командор. И привести следующего!..

— Свегг!

— Слушаюсь! — мгновенно отозвался воин, услышав свое имя.

— Уведи этого невменяемого обратно в бункер! — скомандовал Норман, сопроводив словесный приказ поясняющим жестом.

— Нет, позвольте! — вступился Эрних. — Прежде надо привести его в чувство!

Он подошел к креслу, пальцами приподнял тяжелые веки погруженного в глубокий транс пленника и посмотрел в его затуманенные глаза долгим пристальным взглядом. Норман увидел, как с глаз шечтля спала лиловая поволока, как сузились в две колючие точки его огромные черные зрачки, и в следующее мгновение Свегг едва успел в прыжке перехватить вскинутую для удара ногу пленника. От сильного рывка шечтль потерял равновесие, упал лицом в землю и остался лежать, притиснутый коленом воина.

— Свегг, приведи следующего, — сказал Эрних, тыльной стороной ладони стирая со лба внезапно выступивший пот.

— Слушаюсь, Верховный! — с готовностью ответил воин, вставая с колен и помогая подняться поверженному пленнику.

Разговор со следующим заложником начался с того, что Эрних быстрым взглядом и легким толчком поверг его в кресло, сухо заскрипевшее под плотным мускулистым телом шечтля. Но после первого вопроса пленник вдруг широко открыл глаза, вскочил, пробил пяткой плетеную спинку кресла и, резко обернувшись к Свеггу, прыгнул на него, быстро и беспорядочно молотя по воздуху сжатыми кулаками. Воин едва успел отскочить в сторону, а когда обезумевший шечтль остановился и стал затравленно озираться в поисках врага, легко и точно стукнул его кулаком в позвоночник. Шечтль покачнулся, несколько раз судорожно глотнул воздух широко раскрытым ртом и как подкошенный упал на подставленные руки воина.

— Как бы не это… — растерянно пробормотал Свегг, опуская на землю бездыханное тело, — не того…

— Никак не могу рассчитать, — сказал Эрних, прикладывая ладонь к татуированной груди поверженного заложника, — одному много, другому мало…

Он несколько раз ритмично прижал и отпустил упругие ребра пленника, а когда тот вздохнул и судорожно дернул раскинутыми руками и ногами, передал его на попечение Свегга.

— Увести? — спросил воин, когда шечтль открыл глаза и приподнялся, упираясь руками в землю.

— Да, — вздохнул Эрних, — и приведи следующего!..

Третий заложник был высок, костляв и сутул, и потому Эрниху пришлось подступить к нему чуть ли не вплотную. Шечтль спокойно и без всякого удивления выдержал его взгляд, с достоинством опустился в подставленное Свеггом кресло, но после первого вопроса впал в такую глубокую задумчивость, как будто Эрних предложил ему тут же на месте разрешить одну из величайших загадок мироздания.

— Ну что ж, осталось еще двое, — сказал Норман, после того как Свегг увел погруженного в размышления шечтля.

— Я умею считать до пяти, — сказал Эрних.

— Может быть, попробуем по старинке, — сказал Норман, прочищая мундштук крепкой сухой соломиной, — иголочку под ноготь, горящий фитилек между пальчиками, ножку в сапожок, колючий венчик на лобик?.. Святой отец, не возражаете?

— Нет-нет! — решительно запротестовал падре. — Они заложники, а не преступники, и мы не вправе причинять им какое-либо зло!

— Но они язычники! — нашелся Норман.

— Да, язычники, — согласился падре, — но не еретики!

— Какая разница, святой отец?..

— Огромная: огрубевший сердцем еретик сознательно искажает образ Божий и отвращает свой взор от света истины, а язычник делает это вследствие неведения и наивных заблуждений…

— Да что вы говорите! — воскликнул Норман. — С каких это пор незнание закона освобождает виновного от ответственности?..

— Не передергивайте, Норман! — сурово прервал его падре. — Мы не в игорном притоне!

— Пока да, — согласился Норман, — но каких трудов мне это стоит!

— Я всегда отдавал вам должное, — сказал падре.

Пока они препирались, Свегг привел следующего пленника, на всякий случай связав ему руки.

— Святоши!.. Ханжи!.. — проворчал Норман, опустившись в кресло с проломленной спинкой и раскуривая прочищенную трубку.

— Я все-таки попробую еще раз, — сказал Эрних, — позволите, командор?

— Пробуй, — небрежно бросил Норман, — но если и этот у тебя отключится, то последним я займусь сам!

— Но это может значительно осложнить… — начал падре.

— Молчать! — оборвал его Норман. — Кесарю — кесарево, Богу — богово! Так?.. Я не ошибся?

— Нет, но…

— Никаких «но»! Считайте, что это — кесарево!..

Тем временем Эрних попросил у Нормана один из его перстней, подошел к заложнику и приложил два сложенных пальца к его покатому морщинистому лбу, украшенному вздутым трезубцем слегка пульсирующей вены. Пленник высоко поднял веки, скосил глаза к переносице, а когда Эрних отнял пальцы и сухо щелкнул ими в воздухе, перевел взгляд на блестящий перстень в его поднятой руке и замер, затаив дыхание и слегка приоткрыв рот. Эрних тихо и отчетливо попросил шечтля назвать свое имя.

— Ах Тупп Кхаббаль, — с достоинством ответил тот, не отводя чуть скошенных глаз от дымчатого топаза, оправленного в зернистый платиновый венчик.

— Пишите, падре, — сказал Эрних, — все пишите…

К обеду на краю сундучка лежали четыре мелко исписанных пергаментных свитка, а на камышовой стенке была растянута и прикреплена белая блуза Нормана, исчерченная дрожащими и расплывчатыми чернильными линиями.

— Спроси у него, — шептал Норман в самое ухо Эрниха, — сколько времени нам потребуется, чтобы достичь Золотой Излучины?

— Кха и-ин нти-а чш-ма… — переводил Эрних, перстнем указывая шечтлю точку на исполосованной блузе.

— У тук ки-на, — твердо отвечал пленник, позвякивая продетыми через губы кольцами.