Любовь - только слово

— Эй!

Издатель открыл глаза.

— Что с вами?

— Мне плохо.

— Мне тоже, — сказал Гарденберг.

— Пойдемте вниз, Маркус, вы тоже. Не мешало бы выпить.

Глава 14

В ночь на одиннадцатое января 1962 года разрушительный снегопад прекратился. Министерство путей сообщения сдержало обещание: утром участок местной железной дороги, ведущей от Фридхайма до Франкфурта, был расчищен.

В девять часов тридцать пять минут гроб с телом Оливера Мансфельда был погружен в грузовой вагон поезда. Полицейский врач, доктор Петер и судебный медэксперт профессор Мокри выкурили по сигаре и отправились в купе первого класса. Гарденберг и Лазарус стояли на опустевшем перроне.

Незадолго до отправления поезда появился Рашид. Он шел, держа за руку женщину, лицо которой закрывала вуаль. Это была Верена Лорд. Выглядела она так, будто ей было лет пятьдесят.

— Мы пришли, чтобы попрощаться с вами, джентльмены, — сказал маленький принц.

— А что вы теперь намерены делать? — спросил комиссар Верену.

Она пожала плечами и отвернулась.

— Мы оба пока не знаем, — ответил маленький принц. — Но мадам сказала, что хочет стать моей сестрой. Не правда ли, здорово, сэр?

Верена, не отводя взгляда, смотрела на вагон.

— Он там?

— Да.

— Вы меня презираете?

— Нет, — сказал Лазарус.

— А вы?

— Я тоже, — ответил комиссар.

— При сложившихся обстоятельствах вы вряд ли могли вести себя иначе. Для этого надо слишком много мужества.

Локомотивчик свистнул, железнодорожник поднял сигнальный флажок.

— Пора, — сказал Гарденберг.

Рашид низко поклонился обоим мужчинам и произнес:

— Да поможет вам Аллах на вашем пути. Пусть искупит он смерть моего брата Оливера.

— Пусть он поможет тебе вернуться в Иран, — сказал Гарденберг, поднимаясь в вагон. Он погладил мальчика по голове и добавил: — Bona causa triumphat. Ты понимаешь, что это значит?

— Добро побеждает! Я знаю, сэр. Но не верю в это.

— А во что тогда ты веришь?

— Я верю в то, что последнее слово всегда остается за злом, — сказал маленький принц.

— Прошу вас, господа, входите в вагон и закрывайте двери, — закричал железнодорожник.

Поезд дернулся.

Гарденберг открыл окно в своем купе. Лазарус подошел и стал рядом с ним. Оба помахали женщине в вуали и маленькому худенькому мальчику, стоявшему на заснеженном перроне. Они помахали им в ответ.

— Это был Его суд, — вдруг сказала Верена посторонним голосом.

— Что вы сказали? — спросил Рашид.

— Я однажды видела сон, понимаешь? Этим летом, когда была на Эльбе, меня судили.

— Кто?

— Это неважно, — ответила Верена Лорд.

Глава 15

Стучат колеса поезда. Он идет вдоль заснеженного сказочного леса. Локомотив тяжело пыхтит. С правой стороны показывается старое имение с зеленой помпой.

— «Ангел Господень», — заметил Гарденберг.

Лазарус молча кивнул.

— О чем думаете?

— Одержит ли когда-нибудь добро верх, господин комиссар?

— В деле этого горемычного учителя латыни — да.

— А в остальном?

Гарденберг покачал головой.

— Вальтер Мансфельд останется в Люксембурге.

— А темные делишки, которые он проворачивает с Лордом? Проколотые книжные страницы? Нечестный бизнес?

— Можете вы хоть что-то предъявить Лорду? Есть у нас хотя бы одна фотокопия, хотя бы одна страница? Нет! А госпожа Лорд никогда не даст показаний против мужа.

Лазарус с лицом несчастного ребенка пробурчал:

— Тогда и рукопись, что у меня, не имеет никакого значения.

— Ни малейшего. Если вы опубликуете ее, то вас затаскают по судам. Манфред Лорд очень влиятельный человек, со связями.

— Это я знаю, господин комиссар. Рукопись еще у вас? Пусть она у вас и останется.

— Зачем?

— Так для нее безопаснее. Я старый, больной человек. И с этим делом не хочу связываться.

— Bona causa triumphat, не так ли? — с горечью сказал Гарденберг. — Спасибо за подарок.

Лазарус ничего не ответил. Он сунул в рот две цветные пилюли и продолжал смотреть в окно, за которым лежал снег, очень много снега.

Глава 16

Вечером того же дня Пауль Роберт Вильгельм Альберт Лазарус сидел в кабинете своей маленькой квартирки во Франкфурте. Госпожа Марта, которая вот уже семнадцать лет вела его домашнее хозяйство и которую все эти семнадцать лет Лазарус периодически грозился уволить, но никогда не осуществлял свою угрозу на практике, сразу же по его возвращении домой затопила печь. Лазарус сидел, покачиваясь в кресле. На нем была пижама и тапочки. Правая рука сжата в кулак. Он сидел и смотрел в пустоту. Госпожа Марта вошла и спросила, желает ли он чего.

— Нет, спасибо.

— Тогда спокойной ночи, господин Лазарус.

— Спокойной ночи, Марта.

Она ушла. А он остался неподвижно сидеть и думал, что он, который никогда ничего не желал, теперь желал такой же любви, о которой прочитал. И даже если бы она так же плохо закончилась и даже если бы он из-за нее стал несчастлив. Ему вдруг стало ясно, что он никогда в жизни никого не любил.

А что такое любовь?

Неизведанная страна, думал Пауль Роберт Вильгельм Альберт Лазарус, который представлялся Альбертом.

Мы думаем, что Пауль Роберт Вильгельм Альберт Лазарус ошибался и у него в жизни была любовь. Нет такого несчастного на земле, который бы не испытал это чувство! Любовь бывает разная. И очень редко, когда она делает кого-то счастливым. Но даже тогда, когда это случается, это происходит помимо ее воли.

Глава 17

В то время как издатель Лазарус сидел в кресле-качалке, таможенник добросовестно проводил досмотр гроба с телом Оливера Мансфельда. Разбитая итальянская пластинка, найденная на груди трупа, привела его в замешательство, и он проконсультировался у своего коллеги, что с ней делать.

— Лучше вынь ее, — сказал тот. — Береженого бог бережет.

Пластинку изъяли и отнесли в полицейский участок, который находился в здании аэропорта. Старший комиссар Гарденберг чертыхался, когда на следующее утро его уведомили об этом. Он распорядился забрать пластинку и отправить ее отдельно вслед за гробом, который этой же ночью в самолете господина Мансфельда, отца Оливера, летел в Эхтернах. За штурвалом самолета сидел Тедди Бенке. Он нарушил свою привычку, которую свято соблюдал в течение нескольких десятилетий, и пил во время полета. Гроб стоял позади него в элегантной пассажирской кабине.

В это же время, когда издатель Лазарус неподвижно сидел в своем кресле, немного ослабив сжатую в кулак руку, матери Оливера Мансфельда врач психиатрической лечебницы в Люксембурге сделал инъекцию сильнодействующего препарата, так как она чрезвычайно беспокойно себя вела.

В это же время доктор Флориан пил в своем кабинете и думал, как было бы здорово, если бы у него был ребенок. Хотя бы один, но собственный.

В это же время дедушка Ремо Мортула на Эльбе успокаивал свою семью, стоявшую на пороге неизбежного финансового кризиса, словами «Dio ci aiutera» — Бог поможет.

В это же время Геральдина Ребер спала с Отто Вилльфридом в доме свиданий. Он думал о потерянной фабрике, а она думала о потерянной любви.

В это же время недалеко от «Квелленгофа» по заснеженному ночному лесу осторожно крался хромой инвалид Ганси. Он поставил там капкан, и в него уже попалась лиса. Маленький Ганси потихонечку придушил бьющегося в конвульсиях зверька. При этом глаза его лихорадочно блестели.

В это же время советские ученые заканчивали последние приготовления к старту огромной ракеты, которую они намеревались отправить на Венеру.

В это же время, лежа в постели, Ноа писал своей подруге из Бразилии Чичите с кожей цвета кофе с молоком длинное письмо, в котором объяснял ей символику романа «Чума».

В это же время сестра Клаудия, сидя в своей комнате дома отдыха «Ангел Господень» недалеко от Фридхайма, читала молитву: «Отче наш, иже еси на небесех…»