Рождение волшебницы

Рукосил бросился к сундуку и принялся его насиловать, тыкать ключи в скважину, сгребая их с полу, без счета роняя и разбрасывая. С искаженным от волнения лицом, откидывая с глаз волосы, он хватал ключи, подгребал их ногой, и закидывал не подошедшие на плоскую крышку сундука. Но сомнения точили душу тоскливым страхом. Отгоняя все, что мешало надеяться и верить, Рукосил знал, однако, что за страхом правда.

Наконец, пришлось остановиться, чтобы сообразить. Прикинув, сколько ключей валяется на квадратной сажени пола, Рукосил высчитал с известным приближением общую площадь круглого покоя и получил, после несложных умножений, результат: самое малое четыре миллиона ключей.

Судьба давала счастливчику четыре миллиона возможностей. Рукосил отер лоб и удивился влажной, мокрой от пота ладони. Он поглядел вверх – сквозь хрустальный потолок жарило солнце. Светило стояло высоко.

– Должно быть, полдень, – сказал он вслух, испытывая потребность услышать человеческий голос.

Короткая тень от цепи указывала на вход, чуть-чуть только сдвинувшись вправо, и Рукосил вспомнил, что не запер за собой дверь. Он сорвался бежать, чтобы исправить оплошность, когда услышал приглушенные вопли Золотинки. Она не могла войти.

И нужно было чрезвычайное усилие воли, чтобы сдержать неукротимо рвущееся злорадство. Потребовалось необыкновенное искусство самообмана и самообладания, чтобы подумать об оставшейся за дверью сопернице с сочувствием. Или с некоторым подобием сочувствия, которое можно было бы предъявить Тому, Кто Ведет Учет Душевным Побуждениям Прорвавшихся к Сундуку Избранных.

И нужно было обладать прямо-таки змеиной ловкостью, необыкновенной душевной изворотливостью, чтобы заткнуть скважину ключом, окончательно отгородившись таким образом от соперницы, и сохранить при этом девственную чистоту помыслов.

Рукосил сделал это, с опаской глянул на потолок и пробормотал для здешнего Судии:

– Обстоятельства сильнее меня. Я вынужден поступить так. Видит бог, я ничем не могу облегчить страдания оставшейся за дверью несчастной.

С этими словами Рукосил снял кафтан, маленьким острым ножичком распорол подкладки в плечах и достал серую слежавшуюся вату. Потом он тщательно заделал оба уха, забил их так плотно, что крики, мольба и угрозы, отчаянные удары в дверь стали доходить до слуха как замирающая у ног волна, теплая и ласковая. Рукосил огляделся просветленным, благочестивым взглядом и пошел вдоль стены, чтобы осмотреть развешанные через равные промежутки картины.

Отбив руки и сорвав голос, Золотинка скользнула на пол и села, прислонившись спиной к двери. Утешения не было.

Что делал Рукосил, оставалось только догадываться, но, надо думать, не зевал. В солнечной палате происходило нечто такое, что имело смысл, значение и будущее, что должно было определить судьбы Словании, многих близких людей и самой Золотинки. А здесь, с этой стороны преграды, все замерло и остановилось, обесценившись. Душевное оцепенение Золотинки было столь полным, что она просидела на месте два или три часа, не отдавая себе отчета в течении времени. Кажется, она ни разу не пересела, два часа прошло, а она как прикорнула спиной к двери, так и застыла.

Потом поднялась, как обреченный узник: она понимала, что ничего не достигнет, чего бы сейчас ни придумала. Удивительно, что дворец не выказывал беспокойства. Это можно было объяснить разве тем, что Рукосил верно рассчитал, запустив сюда несколько десятков известных своими достоинствами и бескорыстием людей. Сорок праведников держали на плаву одного злодея.

А Золотинка проиграла в тот самый миг, когда поверила, что главное уже свершилось. Расслабилась и расхвасталась, воображая себя вершительницей судеб.

Скорее по обязанности, вспомнив о необходимости довершить начатое, она сделала несколько шагов к повороту, который вел к началу ее жизни. И остановилась, когда мелькнула мысль: схожу туда – вернусь обратно.

Обратно… Вдруг Золотинка сообразила, что возвратившись, увидит продолжение выставки! Коридор удлинится и появятся новые картины! Выставка давно не напомнила о себе ни одним новым приобретением… это потому, что она торчала под дверью, мешая дворцу проявить себя. Верно, волшебный живописец только и ждал, чтобы Золотинка куда-нибудь убралась. Хоть ненадолго. Поразительно, сколько успела она натворить глупостей!

Она завернула за угол и таилась, сколько хватило терпения. Когда вернулась, коридор удлинился настолько, что заложил колено, и там, где прежде была дверь, явился поворот влево. С бьющимся сердцем бросилась Золотинка бежать, но миновала еще два колена-прясла, прежде чем увидела дверь. Десятки новых картин по стенам живописали занятия Рукосила внутри Солнечной палаты! И лишь две или три задержались на несчастьях Золотинки.

Теперь она получила возможность как бы выглядывать из-за плеча соперника, прослеживая его путь, сомнения и догадки. Начав осмотр, она узнала обескураживающие подсчеты Рукосила: четыре миллиона ключей – не меньше… Соответствующие пояснения к картинам изобличали чувства и помыслы Рукосила: потрясение его, когда обнаружилось, что «Откровение» существует; надежду открыть имя змея; страшное разочарование как итог простейших арифметических действий.

Заткнув уши, чтобы не поддаваться соблазнам малодушия, ничего не знать и не помнить, кроме цели, Рукосил должен был сдерживать лихорадочную потребность хватать ключи, совать их дрожащей от нетерпения рукой в скважину и отбрасывать, болезненная надежда на случай застилала разум. Вдруг осенила его догадка, что тот единственный ключ, который откроет сундук, намеренно упрятан где-нибудь на окраине обширной круглой палаты и если начать перебор ключей с дальних концов помещения, угадать некий тайный порядок в хаосе рассеянных по полу железок, то вероятность добраться до откровений возрастет многократно.

Не прекращающийся озноб мысли не помешал Рукосилу сообразить, что Солнечная палата – это исполинские солнечные часы. Падающая из пустоты цепь представляла собой гномон этих часов, то есть отвесный стержень, тень которого, смещаясь по полу круглого помещения, указывала время. Развешанных на равном расстоянии и одинаковых по размеру картин было сорок семь. И все стало на свои места, когда обнаружилось, что входную дверь нужно считать сорок восьмой отметиной – каждая из картин и дверей обозначали полчаса времени.

Двери обозначали полдень. Тыльная сторона палаты, начинавшаяся почти сразу за гномоном, означала ночь. За счет кривого выреза в потолке (он имел форму яйца, тупой стороной обращенного к ночи) язык света описывал правильный круг: солнце, двигаясь по небосклону, равномерно высвечивало одну за другой расположенные по стенам картины.

Значит, думал далее Рукосил, раз в сутки каждая из картин, расположенных на дневной стороне покоя, приобретала особенное, как бы закрепленное за этим часом значение. Блестящее открытие! Но дальше, как видно, не заладилось.

Картины, как убедилась Золотинка, изображали змея Смока в разных положениях и обстоятельствах. Вот солнце высвечивает два изображения справа от входа (то есть три четверти часа назад Рукосил вошел в палату).

Живыми красками горела скалистая долина с городами и весями, левый край картины ушел в тень. Большая часть второго полотна оставалась пока во мраке, время его еще не настало. Однако это не мешало Золотинке хорошо видеть и то, что попадало на свет, и то, что нет. Яркостью красок, тщательным тонким письмом картины походили скорее на открытые в далекий мир окна. Только под окнами этими – как кстати! – имелись подписи, призванные растолковать зрителю его впечатления. И Золотинка, наклонившись ближе, легко читала объяснения к картинам, развешанным не здесь, а в палате.

Левое «окно» открывало вид на долину: воспарившие в небо птицы замерли неподвижной рябью. Мелкая надпись на вделанной в нижнюю перекладину рамы пластине перечисляла подробности: «Долина реки Рынды. Перед глазами Трахтемирова пустынь. У ворот тележка отца-настоятеля Аполинария. Возле колодца келарь отец Курк и служки. Дорога по ущелью ведет в село Бояры, на дороге паломники. На взгорье справа город Трилесы, виден шпиль церкви святого Ваги».