Рождение волшебницы

Пристанищем оказалась косая коморка под лестницей с крошечным, заросшим пылью окошком где-то вверху. Большую ее часть занимала кровать с грязной смятой постелью, на которой ночевал не один десяток постояльцев. Столом служил замусоренный объедками табурет. Рыбьи кости и чешую хозяин смел в миску, которую нашел тут же, а на кровать только глянул – это необременительное действие заменило, как видно, смену белья и прочие любезности.

– Нам поесть, – искательно пробормотала Золотинка. А когда хозяин вышел, сразу переменилась: – Присаживайся, мой друг, потолкуем.

Кот вспрыгнул на табурет, бросил взгляд на хлипкую дощатую дверь и произнес, почти не размыкая губ, как это делают говорящие звери:

– Прежде всего жду извинений. Ты сказал: «Это мой кот».

– Неужели сказал? – изумилась Золотинка. – Только по недомыслию! Обмолвился! Глубочайшие извинения!

Глуховатый, несколько шамкающий, но оттого не менее высокомерный и брезгливый голос кота поразил ее. Несомненно, кот этот не был оборотнем – оборотни не говорят! Вочеловеченный зверь. А это уж волшебство высшего порядка.

– И второе, – важно продолжал кот, не давая опомниться. – Закажи трубку, табак и чекушку водки.

– Никто не поверит, что я курю! – живо возразила Золотинка.

– А кто поверит, что курю я?

Она молчала, в смятении пытаясь как-то совместить светлое, ясное представление, которое вызывала у нее мысль о Юлии, с этой темной личностью, что, взобравшись на табурет, нагло топорщит усы. Она достала из котомки сверток с хотенчиком и едва удержала его в руках – рванул, устремляясь к коту.

– Но-но! Без шуток! – всполошился зверь, отпрянув, глаза его злобно блеснули. С нарочитой замедленностью она убрала сверток на дно котомки и тщательно ее завязала.

– Простите, почтеннейший, как ваше уважаемое имя? – спросила она, покончив с делом.

– Зачем тебе имя? Мы с тобой мышей не ловили. Пусть будет Почтеннейший.

Золотинка чувствовала в собеседнике нечто такое, что не поддается прочтению, и потому вынуждена была плутать наугад, не понимая, куда приведет разговор. К тому же она прислушивалась к случайным голосам за дверью и скрипу лестницы, чтобы не пропустить возвращение хозяина, и это тоже мешало собраться с мыслями.

– Ну, – прошамкал кот. – Я жду предложений.

– С тобой, Почтеннейший, бесполезно хитрить, – льстиво начала Золотинка, нисколько не опасаясь переборщить. – У меня нет предложения. Пока нет. Есть вопрос. Откуда ты знаешь покойного государя Юлия?

– Откуда я его знаю?! – фыркнул кот. – Глупый вопрос. Никчемный, неумный, ничтожный вопрос! Кому уж знать, как не мне! Еще бы! Ты даешь! – У Золотинки уж отлегло на сердце, когда она поняла, что не промахнулась, но кот не дал ей расслабиться… – Покойный государь, – небрежно продолжал он, – наш великий государь, как принято считать, хотя бывали государи и повели… повеликее… покойный государь… хотя, опять же сказать, бывали государи и покойнее, был до безумия, до безрассудства предан. – Почтеннейший смахнул воображаемую слезу.

– Кем предан? – тронула лоб Золотинка.

– Кем? – удивился кот. И тоже задумался, пытаясь понять эту абракадабру. Он начал повторять собственное высказывание медленно, как бы распутывая: – Покойник был… до безумия… до безрассудства… предан. Мне предан. Был предан мне! – сообразил кот и продолжал с подъемом: – Скажу и больше, положа руку на сердце, покойник никого так не любил, как меня. Он меня обожал. Скажу откровенно, скажу все: из-за меня-то покойник и проиграл достопамятное сражение под Медней.

– Покойный? – полепетала Золотинка.

– Покойник, – решительно поправил кот, не замечая тонкой словесной разницы. – Покойник, говорю, проиграл сражение. Из-за сердечной слабости. Из-за понятной и простительной слабости.

В ошеломлении Золотинка не находила слов. Все это была бы чистейшая ахинея, когда бы не поведение хотенчика, который непреложно свидетельствовал в пользу отъявленной брехни и бахвальства. К тому же Золотинка не умела понять, действительно ли Почтеннейший врет… Как могла она распознать чужую ложь, когда и сама лукавила, когда приняла чужое обличье, по самому своему существу ложное!

– Каким образом?.. – пробормотала она. – Проиграл сражение под Медней?

– А чего, собственно, тебе от меня надо? – прошамкал кот. – И вообще: где табак, водка? Где девочки? Соловья баснями не кормят. Сначала ужинать. Водка, табак, баня, девочки. Потом разговор.

– Сначала дело, – возразила Золотинка, которая утратила связность мысли и говорила наобум, первое, что пришло в голову.

– А чем ты докажешь, что ты волшебник? Почем я знаю, что не напрасно здесь распинаюсь? – прищурился кот, склоняясь вперед и упираясь лапой в бок. Похоже, он подражал повадкам какого-то ловкача, которого принял за образец, – вольно или невольно.

Золотинка потянулась к уху с намерением достать Эфремон да сверкнуть наглой твари в лицо… И остановилась в сомнении. Стоила ли тварь того, чтобы показывать действительную свою силу? Не лучше ли будет начать издалека? Или, скажем так, с краю?

Тут, толкнув ногой дверь, без стука вошла служанка, толстая немолодая девка. Обеими руками она держала тарелку горячего супа, ухитряясь при этом зажимать пальцами еще краюху хлеба и тряпку, в зубах же торчала ложка. Когда все это, кроме тряпки, поместилось на табурете, девка кивнула на кота, хихикнув:

– А этому что? Хозяин говорит, обед на двоих.

– Этому? – переспросила Золотинка. – Поджарьте пару мышей. Потом стопарик водки, табака, бумагу для самокрутки. И девочек после бани.

– Каких девочек? – вытаращила глаза служанка.

Вопрос, понятно, остался без ответа, зато обнаружилось, для какой надобности служанка таскает тряпку – она смазала этим сомнительным орудием чистоты мальчишку по уху. Кот же бросился в угол и с размаху хлопнулся о доски – словно мешок с шерстью. Девка вышла, на пороге прыснув.

– Вот так! – мрачно молвила Золотинка. – Вот тебе табак, водка и прочие пороки.

– Чего тебе от меня надо? – задиристо спросил кот, не оправившись от унижения. Во всяком случае, он не настаивал больше на каких-либо предварительных условиях.

– Ты много тут говорил об отношениях с великим государем Юлием. Да верится с трудом.

– Простите, сударь, однако я до сих не имею чести знать, с кем имею дело! – напыжился кот. Он явно страдал от мысли, что произвел невыгодное впечатление, с чрезмерной, скоморошьей ловкостью прянув с табурета в угол.

– Ты имеешь дело с волшебством. С могучим, всюду проникающим волшебством.

– Твое волшебство прячется по задворкам, – хитро сказал кот. – А Великий Рукосил-Могут не прячется.

Мимолетное замешательство Золотинки не укрылось от Почтеннейшего, хотя, казалось бы, она тут же нашлась с ответом:

– Ты тоже прячешься.

– Так, – непроизвольно кивнул кот.

– …И значит, у нас много общего. Может статься, мы с тобой договоримся. Сейчас меня занимают твои отношения с великим государем Юлием.

В сущности, если отбросить не совсем опрятную манеру выражаться, Почтеннейший был не так уж не прав, требуя от собеседника взаимности. Но чутье да и просто обыкновенная растерянность, сумятица в голове удерживали Золотинку от откровенности.

И тут она вспомнила про мертвый хотенчик и мертвый Паракон из блуждающего дворца, которые никого уж не могут выдать.

– Вот! – решительно сказала она, кидая рогульку на кровать. – Знаешь ты, что это такое? Или объяснять нужно?

– Догадываюсь, – протянул кот, но так как-то особенно насторожился и даже присмирел.

Скоро Золотинка сообразила, что благоговейные чувства Почтеннейшего вызывает не деревянная рогулька, назначения которой он явно не понимал, а перстень с Параконом. Кошачьи глаза расширились и как бы осветились, он застыл, позабыв все свои нахальные ухватки.

– Я нашел это в Межибожском блуждающем дворце, – продолжала Золотинка. Каждое слово ее добавляло жару в хорошо распаленное уже воображение. Кот бросал быстрые, тревожные, какие-то испытующие взгляды на мальчишку и возвращался к Паракону.