Рождение волшебницы

Наверное, это было бы нелепо. А Золотинка про себя точно знала, что чудесное исцеление в Каменце было красиво исполнено. Не только страсть, не только мужество и сила духа решают дело, но и красота. Изящество решения, красота исполнения – непостижимая, изменчивая сущность, которая составляет непременное условие всякого подлинного волшебства.

Красивое волшебство – это такое же изначальное понятие, как острое железо, твердый камень, жаркий огонь.

Было все, не хватало красоты, и Золотинка чувствовала это, хотя и пыталась задвинуть опасения неудачи куда-то на задворки сознания. Нужно было сосредоточиться. Сквозь пелену забвения она проникла в однажды уже испытанное состояние… многократно усиливая побуждение волшебным камнем…

Но Юлий… Наскучив нелепыми ужимками пигалика, он толкнул ее вполне ощутимо. Прикосновения пигалика были ему неприятны, и когда малыш попытался приладиться к бедрам, притязая на объятия, Юлий больше не стал сдерживаться.

Золотинка очнулась, грубо разбуженная в трудном своем забытье.

Обрюта не вмешивался и смотрел сощурившись, похоже, он отказался от всякого собственного суждения до тех пор, пока не будет иметь в руках нечто более осязательное, чем слова.

И нужно было начинать все сначала.

При полном, все более суровом молчании Обрюты она промучалась еще малую долю часа, когда Юлий восстал окончательно и бросил вдруг с недоверчивым нетерпением в голосе:

– Долго еще?! Чего ты хочешь?

Как и тогда, при первой их встрече в Колобжеге, он прекрасно изъяснялся по-словански, понимая, однако, человеческий язык в одну сторону: от себя к людям, но не от людей к себе. И Золотинка, не имея возможности подготовить и расположить Юлия к требующему сотрудничества действию, встречала глухую стену сопротивления, перед которой бессилен волшебник. Ибо ясный, вполне сознающий себя разум, состязаясь с волшебством, имеет все основания выйти победителем.

– Отстань, говорю, отвяжись, наконец! Обрюта, разберись с этим… карапузом.

Это было крушение.

– Не получается? – вкрадчиво спросил Обрюта. – Вот и я думаю, что не должно получиться. Если бы это было возможно, разве та, другая, не сделала бы то же?

– Да ведь она оборотень! – огрызнулась Золотинка.

– А вы, простите?

– И какая другая? – продолжала она, теряя самообладание. – Я одна! Золотинка вообще одна.

– И я так думаю, – многозначительно пробормотал покладистый малый.

– Я ухожу, Обрюта, всё. Я рассказал. А ты поступай, как знаешь. – Юлий показал глазами, что и кто стоит за его безличными высказываниями – пигалик.

– Сейчас, мой мальчик, я с тобой, – отвечал Обрюта, не спуская глаз с пигалика.

– Постойте! – вскричала Золотинка, едва не плача. – Вы мне не верите! Я вижу!

– Да что за разговор: верим – не верим! Не то, сударь, не то… – поморщился Обрюта. – Допустим, я верю. Но, по правде говоря, нет ни единого свидетельства в вашу пользу. Позвольте все же называть вас сударь.

– Ладно! Только для вас! Глядите! – Она выхватила из-под куртки хотенчик, и Юлий тотчас насторожился.

– Чтобы вы знали, чтобы Юлий знал. Мне это важно, потому что мы должны быть вместе и ни в коем случае не друг против друга. Это хотенчик, – бессвязно продолжала она, но слушатели, то есть Обрюта как слушатель и Юлий как очевидец не ожидали от нее особой последовательности поступков и красоты слога. – Это хотенчик, – повторила она. – Он помог мне разыскать Юлия.

– Дальше, – мотнул головой Обрюта, отметая пустословие.

А Юлий зачарованно потянулся рукой, чтобы тронуть столь памятный ему предмет. В эту протянутую руку она и вложила свою надежду.

– Волшебная палочка, хотенчик. Увидим, куда хотенчик поведет Юлия, и тогда судите.

– Полагаю, что к вам, сударыня! – невольно поменяв сударя на сударыню, отступил Обрюта. Но сумрачное выражение лица вполне уравновешивало скромную уступку.

Юлий стиснул хотенчик. И первый раз, кажется, посмотрел на пигалика с настоящим желанием понять.

– Это я знаю, – сказал он. – Волшебная палочка-водительница Золотинки. Но не та, что сейчас у нее в руках. Другая. Прежнюю она потеряла еще в горах. Откуда это у тебя?

– Неважно, неважно! – возразила Золотинка, словно Юлий мог ее понимать. – Просто другой хотенчик. Пусти его.

Юлий и без пигалика знал, что нужно пустить хотенчика. Угадывая значение опыта, он тревожно посмотрел на рогульку.

– По правде говоря, сударыня, – осторожно заметил Обрюта, – если уж выбирать из двух, я предпочитаю вас. Хотя ту еще и не видел. Я вообще люблю малышей.

– О! – засмеялась Золотинка в лихорадке. – Хотенчика не проведешь красным платьем с галунами. Он выбирает душу.

Непонятно почему скривившись – как от горькой пилюли, – Юлий подкинул рогульку под потолок.

Обвиснув неряшливой привязью, хотенчик неуверенно закачался. Не выказывал он никакой резвости, не бросился стремглав к пигалику. И тут мелькнуло у Золотинки догадка, что трудно было иного и ожидать. Но прежде еще, чем успела она утвердиться в этом утешительном соображении, хотенчик, вяло вильнув, поплыл мимо онемевшего малыша.

И легонечко тюкнул в оконце.

Тогда Золотинка перестала понимать что бы то ни было вообще. Сердце испуганно билось.

А щекастый, толстокожий малый насмешливо хмыкнул.

– Что у вас там за окном? – пролепетала Золотинка, едва владея голосом.

– Свинарник, сударь! – ответствовал Обрюта. – Он пустой.

– А дальше? – продолжала нести околесицу Золотинка.

– Лес.

– А потом?

– В лесу все равно свиньи, – вздохнул Обрюта.

Дальше Золотинка уж не решилась продолжать эту игру, но Обрюта и сам был малый не промах.

– А кроме свиней поджидает сейчас Юлия слованская государыня Золотинка. А еще дальше большое село Безуглянки, там поджидают государевы ратные люди. Они рыщут по всей округе, отыскивая пропавшую государыню.

– Я что-то не понимаю, – пробормотала Золотинка.

– Признание это делает вам честь, сударь! – бесстрастно отметил Обрюта.

Вдруг Юлий, словно очнувшись, порывисто кинулся к двери и рванул запор.

– Стереги пигалика! – бросил он с порога и выскочил во двор.

– Придется, сударь, потолковать! – быстро сказал Обрюта, придерживая пигалика на месте, и устремился за князем.

Низкая широкая дверь осталась открыта, и Золотинка слышала Обрюту, который говорил: «Я сейчас за тобой, мой мальчик! Постой!».

Но Обрюта не мог оставить пигалика, он метнулся опять к крыльцу и остановился.

А Золотинка, не касаясь зависшего в воздухе хотенчика, засветила Эфремон и провела им поверх палочки. Хотенчик вздрогнул и обвалился на пол замертво, как всякая другая деревяшка.

Свалился в обморок или, можно сказать, во внезапный обморочный сон. Желание Юлия заснуло в нем до нового пробуждения, которое зависело уже от волшебницы. Она торопливо замотала охвостье и спрятала палку под куртку. Тут как раз и заскочил в горницу Обрюта.

– Послушайте, маленький сударь, – заговорил он с ходу, – давайте по-хорошему. Придется во всем разбираться. Поэтому я свяжу вас до возвращения.

– Это бесполезно, – сухо возразила Золотинка. – Я умею развязывать узлы.

– Ничего, найдем управу, – не смутился Обрюта.

– Если вы действительно друг Юлия, вы должны были слышать такое имя: Поплева, – сказала она, отступая.

Обрюта мгновение колебался.

– Поплева – названый отец Золотинки и мой добрый товарищ. Зимой он ходил в столицу…

Недоговоренное означало: и имел тайное свидание с государыней. Имел тайное свидание и что, не понял?

– Где он сейчас?

– Вы много от меня хотите, сударь, – возразил Обрюта.

– Я хочу видеть Поплеву. Все станет ясно после нескольких слов.

– Несомненно. Несомненно. Я понимаю. Вы хотите видеть Поплеву. Вероятно, потому, что он очень далеко.

– Но где же он? Мне нужно его видеть! – возразила Золотинка. – Где Поплева сейчас?

– Дайте-ка лучше камешек. Что на руке, что светится. – Ступивши ближе, Обрюта выдвинул меч из ножен. Бдительный взгляд его не сулил ничего хорошего.