Рождение волшебницы

У большого костра из разбитых телег, из колес и драбин, сидели под охраной курников разоруженные и лишенные ключей тюремные сторожа, которых Золотинка сейчас же признала.

– Поглум? – замялись они, блудливо переглядываясь. – Неладно со зверем…

– Идемте, – велела Золотинка своей свите, не вступая в объяснения.

Загремели засовы, распахнутый зев тюрьмы встретил гулом. За прутьями клеток томились разоруженные ратники Рукосила, многие из них, не прочухавшись еще с перепою, валялись у ног товарищей.

– Пить! Воды! Нутро жжет! – просительный вой преследовал странное шествие с поднятым на дверь дворецким.

– Терпите, братцы, что делать, – лениво отбрехивался сторож. – Я и сам без ключей.

Ватага углубилась в путаные, непроницаемые для голоса и света, неровно вырубленные ходы. Впереди ступал мягкими кожаными бахилами сторож, которого Золотинка отлично помнила по собственному тюремному опыту. Это был поджарый, с рыскающей походкой хмырь. На небрежно вылепленной роже выделялся несоразмерно большой изменчивый рот. Одевался он подходяще для подземелий – во все темное. Имя его было Карась. Путь предстоял неблизкий, потому что Поглум, как, осторожно выражаясь, объяснил Карась, учинил большое беспокойство и ребята «после всей это чертовщины, барышня» заманили медведя в колодец.

Временами Золотинка заглядывала в боковые проходы, где узнавала все те же серые лица и костлявые мощи узников.

– Освободить! Немедленно всех освободить! – решительно сказала она, ни к кому в особенности не обращаясь.

– Кузнец нужен, – уклончиво возразил Карась.

– А это кто? Как зовут? Как она сюда попала? – Золотинка свернула к расположенной на отшибе выемке, где куталась в падающую до земли гриву сошедшая с ума красавица.

Имени ее не знал даже тюремщик. А может, не хотел говорить.

– Не трогайте вы ее лучше, барышня, – пробурчал Карась, оставаясь в полутьме. Намерение распоряжавшейся в тюрьме девицы освободить всех узников без разбора оскорбляло его глубинные, составляющие основу жизненных воззрений понятия. Угрюмый и необщительный, он склонялся перед случайно взявшей вверх силой, не более того.

– Сколько она здесь?

– Три года будет, – обронил тюремщик. – Да что там – четыре!

Золотинка колебалась, не имея возможности задерживаться, и только откровенное пренебрежение к загубленной жизни, которое выказывал Карась, заставило ее коснуться узницы и отвести с лица паутину волос. Зрачки дрогнули, девушка вскинула беспокойный взгляд.

– Осторожней же, говорю! – с непонятным злорадством повторил сторож.

Но волна подмывающего чувства уже влекла Золотинку. Смелым движением души она зажгла Рукосилов перстень, сколько можно было выжать из тухлого камня, присела, взяла девушку за плечо. И со страстной жаждой гибели, желанием раствориться в чуде, перехватила ее под густым покровом волос за спину, прижала к себе, а губами нашла губы. Содрогаясь, она ощутила трепет пойманного существа.

Болезненный ток пронизал сумасшедшую девушку, она сделала неверную попытку отстраниться и, окончательно потеряв себя, прильнула, гибко обвилась вокруг Золотинки, как прибитая течением водоросль. Судорожная дрожь пробежала по слившимся телам… И вдруг узница дернулась и глянула распахнутыми глазами.

Заполнившие тесноту подземелья вооруженные люди строго молчали. То была благоговейная и возвышенная тишина, исключавшая легкомысленное, пустое слово.

Девушка отстранилась и увидела каменный свод, лица, тени… Она подвинулась, пугаясь, совершенно осмысленно, испуг ее уже ничем не походил на безумие, – и поймала под волной волос цепь… В лице выразилось напряжение мысли, словно узница припоминала ускользающий сон и не могла припомнить.

– Что это? – сказала она, жалобно оглядываясь. У нее оказался чудесный полнозвучный голос.

– Как тебя зовут? – затрудненно, будто глотая слезы, спросила Золотинка.

– Кто этот человек? – вздрогнула узница, наткнувшись взглядом на Карася.

– Не бойся, – быстро сказала Золотинка.

– Пусть… не подходит. – Узница брезгливо тряхнула головой, выражая этим движением больше того, что сказала.

Золотинка глянула, и тюремщик, искривив лягушачий рот в невыразимой смеси нахальства, смирения и растерянности, попятился.

Тут, словно что-то вспомнив, узница порывисто вскочила, обнажившись с ног до головы. Нагота девушки заставила мужиков помрачнеть, кто потупился, кто закусил губу. Сжалось сердце у Золотинки: отчетливая рябь ребер, впалый живот, исхудалые бедра, на которых углами проступали кости таза. Только волосы, безумное буйство волос на плечах и на темном лоне не изменило красавице. Кто-то из ратников накинул на плечи узницы истрепанный походный плащ, опавший на самые щиколотки.

– Рубите оковы! – со злобным ожесточением бросила Золотинка.

Зазвенели мечи, полетели искры.

– Не оставляй меня! – шептала узница, прижимаясь к спасительнице. – Не оставляй меня, с ума сойти можно!

Оглядываясь вокруг, она ничего не спрашивала. Не вопросы – детское любопытство выказывали ее чудесные, живые и влажные глаза.

– Меня зовут Золотинка, – сообщила волшебница, когда вспотевшие от работы ратники, немало попортив мечи, разрубили цепь и стих все подавляющий звон.

– Золотинка? Зовут?.. – девушка встрепенулась и вспомнила: – Меня зовут Фелиса. Фе-ли-са, – протянула она, как будто пытаясь освоить и запомнить чужое имя.

– Пойдем со мной, Фелиса, нам нельзя останавливаться, – сказала Золотинка.

– С тобой, – кивнула та.

Золотинка прихватила конец цепи, чтобы не болтался на ходу, и закинула правую руку девушки себе на плечо, рассчитывая поддерживать ее хотя бы первое время. Но Фелиса цепко ее обняла. С нехорошим беспокойством Золотинка начинала понимать, что так просто от этого беспомощного, прильнувшего к ней душой существа уже не отделаться.

Идти было неудобно. Фелиса морщилась, стонала, попадая босой ногой на камешки, и шаталась. Во влажных глазах ее стояли, не просыхая, слезы. Иной раз она принималась судорожно дышать, как в припадке. Растянувшись гуськом, теряя конец шествия на поворотах, они двигались теперь невыносимо медленно. Золотинка подозвала плечистого молодца, пытливый, исполненный сострадания взгляд которого приметила еще прежде. Этому великану ничего не стоило нести девушку на руках – только в радость.

Молодец кивнул, а Фелиса, напротив, вцепилась в Золотинку разъяренной кошкой. Лицо ее исказилось, опять в нем появилось нечто безумное, и Золотинка, не переставая говорить, с усилием отдирала со своих запястий, с шеи своей, с плеча тонкие, но необыкновенно цепкие с острыми обломанными ногтями пальцы. Фелиса продолжала биться на руках у дядьки, так что впечатлительный малый старался и дышать в сторону, чтобы не обеспокоить. Увы, несчастная успокоилась не раньше, чем поймала Золотинку. Всхлипнула всем ртом и затихла, когда ощутила в судорожно стиснутой руке палец волшебницы.

Так они и шли втроем, сцепившись. Неровно пробитые в известковых скалах повороты заставляли их сбиваться с шага. Чтобы не тесниться, молодец с Фелисой на руках пробирался самой обочиной, по каменистой осыпи, оставляя Золотинке середину тропы.

По петляющим норам, все время под уклон, они спустились в довольно высокую, частью выправленную каменотесами пещеру. Золотинка помнила здесь провал под крышкой из толстых кованных прутьев. Сюда и повел тюремщик.

– Поглум! – крикнула Золотинка в колодец, пугая Фелису. – Это я! Я вернулась и пришла за тобой.

Карась отомкнул замок и вернул ключи ветерану, который таскал корзину. Творило – крышка – внушительно лязгнуло. Медведь не откликался.

– Дурит, – пожал плечами тюремный сторож. – Даром, что ли, мы его сюда посадили?..

Фелиса висла на Золотинке, не пуская ее к дыре, оттягивая свое божество от опасности.

А тут тело дворецкого обнаружило беспокойство, скатилось с двери на пол и, очутившись на карачках перед провалом, взревело пьяным дуром: