Лгунья-колдунья

Но он не смирился. И остался в памяти людской в виде страшных сказок и легенд. Местные до сих пор верят, что душа шамана может освободиться, если к Сейдозеру придет подходящий носитель. Для этого не подходил любой смертный, нет, нужен был человек, чья душа сочилась такой же злобой, как и запертая душа шамана. Но самое главное — кандидат за право обладать сомнительной честью — стать сосудом для чужой сущности — не должен был дрогнуть при выполнении ритуала освобождения, осуществить все жертвоприношения в нужной последовательности и строго определенным способом, в каждом отдельном случае — своим. По одному на каждое полнолуние.

Много страшных легенд бродило, кашляя и подвывая, в этих местах. Следом тянулись поверья и сложившиеся веками традиции, одной из которых был, к примеру, запрет на вывоз с острова, где стоял камень‑сейд с душой шамана, всего, что принадлежит этому острову. Местные боялись, что древний ужас может вырваться с любой мелочью.

Кто знает, сколько поверивших легенде приезжали к камню, рассчитывая на сомнительное могущество.

Нашелся такой человек и в цивилизованной Москве двадцать первого века. Откуда он узнал о шамане? Интернет, господа.

Перспектива возможной власти над судьбами людей настолько впечатлила его, что за дело он принялся с фанатизмом. Подходящие жертвы были отобраны и направлены в нужное время в нужное место. Причем будущие жертвы даже не подозревали, что их выбор места отдыха вовсе не был спонтанным. Как, впрочем, не был случайным и состав команды. И завтра, в полнолуние, один из них станет первой жертвой.

Начало выполнения ритуала освобождения духа вообще было самым сложным во всем, так сказать, процессе. Если не удастся вызвать мереченья, или, как еще называют это состояние — эмерика, ничего не получится. Иногда это состояние, похожее на массовый гипноз, возникает в этих местах спонтанно, но состыковать спонтанность и ритуал довольно сложно. Поэтому придется провести специальный шаманский обряд, описание которого будущий владыка мира нашел в старинных источниках. Но описание — это одно, а вот реальное проведение — совсем другое. Если что‑то сорвется, будущие жертвы, считающие себя его друзьями, заподозрят неладное, и вся подготовка, все усилия пропадут даром.

Нет, нельзя сомневаться, все получится, шаман, рвущийся на волю, поможет.

Правда, до последнего момента оставалось невыполненным незначительное, но обязательное условие начала ритуала освобождения духа: все будущие жертвы должны были съесть хоть немного грибов с острова Колдун, места, где в свое время обитал шаман. Вроде мелочь, а как это сделать незаметно, когда все ходят гурьбой?

Но идиот Тарский, от которого носителя просто тошнило, неожиданно сделал хоть что‑то полезное в своей никчемной жизни. И сейчас следовало выбрать из стоявшего возле крыльца ведра с грибами парочку экземпляров покрепче. Много не надо, ведь достаточно лишь попробовать.

А в том, что остальную добычу с острова Колдун кто‑нибудь из туристов постарается тайком выбросить этой же ночью, кандидат в шаманы не сомневался. Может, даже и сам Тарский сделает это, ведь свою полную и безоговорочную власть над влюбленной девушкой он доказал, а рисковать даже по мелочам Тони не любит.

Так, который сейчас час? Ага, два часа ночи, самое сплюшное время, что подтверждалось многоголосым храпом и уютным сопением. Обычно мужчины‑храпуны спали отдельно, на свежем воздухе, чтобы не мешать женской половине команды, но вечером совершенно неожиданно пошел дождь, и пришлось всем разместиться в тесной избушке. Что опять же упрощало задачу.

Будущий носитель осторожно поднялся со своего места, несколько мгновений постоял, прислушиваясь. Все спали. Что ж, пора.

Стараясь не создавать лишнего шума, он благополучно выбрался из заваленной сопяще‑храпящими телами избушки. Ага, вот и ведро с грибами, заботливо накрытое от дождя целлофановым пакетом.

Вскоре три самых крепких боровика и несколько лисичек были прикопаны неподалеку. Завтра днем по‑любому кто‑нибудь притащит грибочков из ближайшего леса, тогда и нужные подсунем.

А сейчас — спать. Столько времени и сил угрохано на подготовку, сколько надежд возложено на грядущее могущество, и вот наконец этот момент настал! Завтра все начинается. А когда закончится…

Дождь, ввалившийся накануне вечером без стука, оказался не только дурно воспитанным, но и злокозненным. Мало ему, похоже, что слякоть и мокредь вокруг развел, так он еще и плохо выстиранное облачное одеяло с собой приволок.

И утро получилось унылым, блеклым, пасмурным. Осенним таким, противным.

— Бр‑р‑р, гадость какая! — Путырчик, зябко поеживаясь, закрыл за собой дверь избушки. — Вчера же еще так тепло было, я и выскочил в одной майке…

— Венечка, ну зачем же ты врешь, — Лена мрачно рассматривала в маленьком зеркальце свое несколько деформированное после сна лицо. — Мало того, что ты оказался жутким храпуном, так ты еще и брехун. Одного не пойму — где в этом тощем теле размещается механизм столь мощного рева? Или это кости резонируют?

— Нет, ну ни фига ж себе! — Архивариус от возмущения захлебнулся словами, пару секунд невнятно булькал. Потом на поверхность снова всплыли относительно связные фразы: — Это с какого перепугу я брехун?! Когда я брехал?!

— Да только что, — Осенева попыталась разгладить вмятину на щеке, оставленную спальным мешком, но, смирившись с неизбежным, позволила организму справляться с последствиями плохого сна самостоятельно. — Нагло заявил, что на улицу в одной майке ходил.

— А что, нет, что ли? — импульсивный Венечка от возмущения аж подпрыгнул, затем вцепился в край своей и без того растянутой тишотки и затряс им (краем). — Это что, по‑твоему, свитер? Пальто? Шуба?

— Майка.

— И почему я тогда брехун?

— Так на тебе ведь еще и портки есть, — ехидно сообщила Лена. — А было бы забавно, если бы ты до ветру голопопым бегал.

— Размечталась, — буркнул Путырчик, вытаскивая из рюкзака свитер. — Народ, там, на воле, сейчас архигадко, сколько нам до отъезда дней осталось?

— Да всего три, — усмехнулся Вадим. — Выдержишь, незабудка ты наша хрупкая?

— Сам ты незабудка! — Путырчик швырнул в приятеля комком непонятного происхождения. — Можно подумать, ты любишь серую осеннюю гнусь. А под мелким моросящим дождичком мокнуть — чистый кайф!

— Веня!!! — грянул возмущенный женский хор, когда комок, не долетев до цели, развернулся и радостно оповестил органы обоняния присутствующих о своем пикантном секрете. — Свинья ты противная! Ты что, носки свои в принципе не стираешь или только здесь?!

— А где вы видели свинью, стирающую носки, — хмыкнул рыжий, ничуть не смутившись. — И вообще, дамы, вам не кажется, что пора завтракать? Или хотя бы приступить к приготовлению пищи?

— Точно! — Тарский гибко поднялся с пола, с хрустом потянулся и погладил мгновенно прильнувшую к нему Дину по голове: — Ну что, малыш, угостим народ грибной жарешкой и морсом из ягод, а? Давай, давай, похлопочи там, хозяюшка моя!

От этой фразы, произнесенной особенно проникновенно, девушка впала в гипнотический транс. Она кивнула, осмотрела всех совершенно расфокусированным взглядом и пролепетала:

— Все будет готово минут через двадцать‑тридцать. Потерпите?

— Дина! — рявкнула Осенева, с гадливостью отвернувшись от самодовольно ухмылявшегося самца. — Не смей!

— Значит, договорились? — Судя по улыбке, Квятковская реагировала только на своего Тони, все остальные внешние раздражители для нее не существовали.

Девушка потерлась, словно кошка, о руку ненаглядного и направилась к выходу. Остальные потянулись за ней, старательно обходя Тарского.

— Соотечественники, оденьтесь потеплее, там гнусно!

— Спасибо, сердобольный ты наш! — Вадим хлопнул Путырчика по плечу, снял с гвоздя, вбитого в стену, висевшие там ветровки и раздал остальным.

Там действительно было гнусно. Мокро, сыро, поверхность озера из голубой превратилась в свинцово‑серую, дул пронизывающий ветер. Переход к осени здесь, на севере, был слишком уж резким.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте