Безнадега

— Мой Бог, — выдохнул он. — Что это? Это…

— Койот, — подтвердил его догадку коп. — Некоторые люди называют их волками пустыни.

Так вот что он имел в виду, подумал Джонни. Что-то насчет встречи с койотом, волком пустыни. А я его неправильно понял. Мысль эта в какой-то мере успокоила его, хотя сомнения в том, что он правильно истолковал слова копа, остались.

Коп направился к койоту. Шаг, другой, после паузы — третий. Койот не сдвинулся с места, но начал дрожать всем телом. Из-под тощего бока потекла моча. Порыв ветра разбил струйку в пелену капель.

После четвертого шага койот поднял морду к небу и вновь завыл, отчего по коже Джонни побежали мурашки.

— Это надо прекратить, — крикнул он вслед копу. — Ужас какой-то.

Коп не отреагировал. Он смотрел на койота, желтые глаза которого теперь не отрывались от копа.

— Тэк, — вырвалось у копа. — Тэкахлох.

Койот по-прежнему сверлил его взглядом, словно понял эту индейскую абракадабру. Очередной порыв ветра подхватил блокнот и сбросил его на откос, где он привалился к торчащему из песка булыжнику. Джонни этого не заметил. Какой там блокнот, какой автограф.

Все это войдет в книгу, подумал он. Все, что я повидал раньше, — ерунда, а вот этот эпизод войдет. Это прозвучит. Еще как прозвучит.

— Тэк, — повторил коп и резко хлопнул в ладоши. Койот повернулся и помчался прочь. Джонни не ожидал, что на столь тонких лапах можно так быстро бегать. Здоровяк в хаки подождал, пока серая шерсть койота сольется с серостью пустыни. Много времени это не заняло.

— Господи, какие же они отвратительные! — воскликнул коп. — А в последнее время их стало больше, чем вшей в одеяле. Утром или в полдень, когда самая жара, их не увидишь. Зато во второй половине дня… вечером… ночью… — Он покачал головой.

— Что вы ему сказали? — спросил Джонни. — Я такого никогда не слышал. Что-то индейское? На языке какого-то племени? Здоровяк коп рассмеялся:

— Не знаю я ни одного индейского языка. Эти слова значения не имеют. Просто детский лепет.

— Но он же вас слушал!

— Нет, он смотрел на меня. — Коп нахмурился, словно удивляясь, что нашелся человек, решившийся спорить с ним. — Я украл его глаза, ничего больше. Дыры его глаз. Думаю, все эти разговоры о приручении животных болтовня, но когда дело доходит до волков пустыни… ну, если вы крадете их глаза, не важно, что вы говорите. Обычно они не опасны, кроме, разумеется, бешеных. И главное, чтобы они не почуяли запаха страха. Или крови.

Джонни глянул на правый рукав копа и подумал: не эта ли кровь привлекла койота?

— Но им нельзя противостоять, когда они сбились в стаю. Особенно если у стаи сильный вожак. Тогда они не ведают страха. Они будут гнать оленя, пока у того не разорвется сердце. Иногда ради забавы. — Коп помолчал. — Или человека.

— Однако, — только и смог сказать Джонни. — Это… интересно.

— Интересно, правда? — Коп улыбнулся. — Наука о пустыне. Скрижали пустующей земли. Звучание открытого пространства.

Джонни смотрел на него открыв рот. Вдруг его приятель-полицейский заговорил, как поэт.

Он пытается произвести на меня впечатление, ничего больше… это типичный монолог коктейль-пати, только без коктейля. Я это видел и слышал тысячу раз.

Возможно. Но раньше он без этого обходился. Издалека вновь донесся знакомый вой. Однако выл не тот койот, что убежал от них, Джонни в этом не сомневался. Вой донесся с другой стороны, скорее всего в ответ на вой первого койота.

— Похоже, пора сматываться отсюда! — воскликнул коп. — Вам бы лучше убрать вот это. — Он повернулся к мотоциклу и показал на левую багажную сумку. Джонни увидел, что из нее торчит кусок его нового пончо, ярко-оранжевого, чтобы в ненастье водители автомобилей заметили его издалека.

Как я мог не увидеть, что пончо торчит из сумки, когда остановился, чтобы облегчиться? подумал Джонни. Такого просто не могло быть. И еще. Он останавливался на заправке в Претти-Найсе, а потом открывал эту багажную сумку, чтобы достать карту Невады. Проверил, сколько миль до Остина, сложил карту и убрал ее. Затем защелкнул замки. Это он хорошо помнил, а теперь сумка была открыта.

Джонни не мог пожаловаться на отсутствие интуиции. Лучшими своими произведениями он был обязан именно интуиции, а не планомерной подготовке к их написанию. Спиртное и наркотики притупили интуицию, но не уничтожили ее, и она вернулась, пусть не в полной мере, но вернулась, когда он отказался и от первого, и от второго. Вот и теперь, глядя на краешек пончо, Джонни услышал задребезжавший в голове колокольчик тревоги.

Это сделал коп.

Деяние совершенно бессмысленное, но интуиция подсказывала ему, что именно так все и произошло. Коп раскрыл багажную сумку и вытащил пончо, пока Джонни, стоя спиной к дороге, справлял малую нужду. А потом, во время их разговора, коп стоял так, чтобы Джонни не мог увидеть торчащее из сумки пончо. Похоже, этот парень не потерял головы, встретив любимого автора. Может, коп не так уж и любил его романы, эссе, поэмы. Потому что, похоже, он преследовал определенную цель.

Какую цель? Что мне подсказывает интуиция? Какую цель?

Джонни не знал, и это ему очень не нравилось. А еще ему не нравились странные слова, брошенные копом койоту.

— Ну? — Коп улыбался, и улыбка эта еще больше встревожила Джонни. Не было в ней восторга благодарного читателя. От этой улыбки веяло холодом, даже презрением.

— Что «ну»?

— Вы собираетесь закрыть сумку? Тэк!

У Джонни екнуло сердце.

— Тэк? Что это значит?

— Я не говорил тэк. Это вы сказали тэк.

Продолжая улыбаться, коп сложил руки на груди.

Как же мне хочется выбраться отсюда, подумал Джонни.

Да уж, дружеская встреча, похоже, близка к завершению. И если ему ничего не остается, как выполнить приказ, пусть будет так. Маленькая интерлюдия, которая так хорошо началась, заканчивается не столь уж забавно… словно туча нашла на солнце и вокруг сразу все стало сумрачно, зловеще.

А если, спросил себя Джонни, этот тип хочет причинить мне вред? Он наверняка пропустил пару банок пива.

Что ж, ответил он сам себе, может, и хочет. Что я могу изменить. Разве только пожаловаться местным койотам.

Возбужденное воображение мгновенно нарисовало отвратительную картину: коп роет яму в пустыне, а в тени патрульной машины лежит тело человека, который был лауреатом Национальной книжной премии и трахал самую знаменитую киноактрису Америки. Конечно, эту картину он отмел сразу. Не из страха, а от неизвестно откуда взявшейся уверенности, что такого просто не может быть. Таких, как он, не убивают. Они иной раз кончают жизнь самоубийством, но от чьей-то руки, к примеру, от руки чокнутого копа, они не погибают. Если такое и случается, то лишь в бульварных романах.

Правда, с Джоном Ленноном это все-таки случилось, но…

Джонни направился к багажной сумке, и до его ноздрей донесся исходящий от копа запах. На мгновение Джонни вспомнил отца, отчаянно веселого, любящего крепкое словцо забулдыгу, от которого всегда пахло, как сейчас от копа: на поверхности — лосьон после бритья «Олд спайс», под ним — запах пота.

Джонни увидел, что оба замка открыты, поднял крышку, чувствуя запах пота и «Олд спайс»: коп стоял у него за спиной. Джонни уже начал убирать пончо, когда заметил, что лежит на его дорожных картах. Он, конечно, остолбенел, но в общем-то не очень и удивился, ожидая чего-то подобного. Джонни обернулся к копу. Тот смотрел в багажную сумку.

— О, Джонни. — Коп с сожалением покачал головой. — Это печально. Очень печально.

Он протянул руку и достал из сумки мешок размером с галлон, лежавший на стопке карт. Джонни не пришлось принюхиваться, чтобы понять, что насыпан в мешок отнюдь не чай. А на мешке, словно в насмешку, красовалась круглая желтая наклейка с улыбающейся рожицей.