Бессонница

— Большинство преподавателей на пенсии отъявленные циники, Ральф.

Вот приходит новое поколение — они такие юные и сильные, так уверены, что у них все будет иначе, и вот мы видим, как они начинают совершать собственные ошибки, все больше запутываясь, как это случалось с их родителями и с родителями их родителей. Думаю, Элен вернется к Эду, и некоторое время тот будет вести себя хорошо, а затем побьет ее снова, и она уйдет снова.

Словом, все как с монотонными песнями в стиле «кантри», звучащими в закусочной Ники, — некоторые слушают их долго, очень долго, прежде чем решить, что с них довольно. Элен, однако, умная. Думаю, ей хватит и одного куплета.

— Вполне возможно, что этот куплет окажется вообще последним в ее жизни, — спокойно заметил Ральф. — Мы ведь говорим не о пьянчужке, который в пятницу вечером избил жену за то, что та осмелилась упрекнуть его за проигрыш в покер.

— Я знаю, — согласно кивнул Билл, — но ты спросил мое мнение, и я ответил. Элен надо сделать еще один круг, прежде чем она решится слезть с карусели. И даже после этого сталкиваться они будут частенько. Ведь мы живем в маленьком городке. — Билл замолчал, глядя на улицу. — Смотри-ка! — воскликнул он, поднимая бровь. — Да это же Луиза. Идет во всем красе, как царица ночи.

Ральф сердито взглянул на него, но Билл либо не заметил, либо сделал вид, что не заметил этого. Он встал, снова коснувшись пальцами того места, где уже не было панамы, а затем спустился по ступенькам, чтобы встретить гостью на подъездной дорожке.

— Луиза! — воскликнул Мак-Говерн, опускаясь перед миссис Чесс на одно колено и театральным жестом протягивая к ней руки. — Могут ли наши жизни соединиться небесными узами любви? Свяжи свою судьбу с моей и позволь мне умчать тебя на золотой колеснице страсти!

— Ха, ты говоришь о медовом месяце или об одной ночи? — неуверенно улыбаясь, проворковала Луиза.

Ральф хлопнул Мак-Говерна по спине.

— Вставай, — сказал он, ловко принимая из рук Луизы небольшой пакет.

Заглянув внутрь, он увидел три банки пива.

Мак-Говерн поднялся с колен.

— Извини, Луиза, — расшаркивался он. — Во всем виновато сочетание очарования летних сумерек с твоей красотой… Другими словами, я ненадолго сошел с ума.

Лучезарно улыбнувшись ему, Луиза Чесс повернулась к Ральфу.

— Я только что узнала о происшедшем, — сказала она, — и сразу поспешила сюда. Весь день я провела в Ладлоу, играя в покер с девочками. — Ральфу не надо было смотреть на Мак-Говерна: он и так знал, что левая бровь Билла — та, которая говорила: «Покер с девочками! Ах ты, наша великолепная Луиза!» — поднялась на максимальную высоту. — С Элен все хорошо?

— Да, — ответил Ральф. — Ну, может, не так уж хорошо — ее оставили в больнице на ночь, — но жизнь ее вне опасности.

— А ребенок?

— Хорошо. Девочка у подруги Элен.

— Итак, давайте поднимемся на веранду, и вы мне все расскажете. — Взяв под руку Мак-Говерна с одной стороны, а Ральфа с другой, она повела их к дому. Так они и поднимались по ступенькам, словно постаревшие мушкетеры, сопровождающие даму, любовь к которой они пронесли через всю жизнь, а когда Луиза уселась в кресло-качалку, на Гаррис-авеню вспыхнули фонари, мерцая в сумерках, словно двойная нить жемчуга.

В этот вечер Ральф заснул, как только его голова коснулась подушки, а проснулся в 3.30 следующего утра, в пятницу. Он сразу понял, что заснуть больше не удастся, с таким же успехом можно просидеть до рассвета в кресле перед окном в гостиной.

Но он все равно продолжал лежать в постели, уставившись в темноту, пытаясь ухватить за хвост только что улетевший сон. Однако попытка не удалась. Ральф вспомнил, что ему снился Эд… И Элен… И Розали собака, которая иногда бродит по Гаррис-авеню в те предутренние часы, когда даже для почтальона рановато.

«Дорренс тоже присутствовал в твоем сне. Не забудь».

Да, правильно. И словно ключ повернулся в замке — Ральф внезапно вспомнил странные слова, произнесенные Дорренсом прошлым летом во время столкновения между Эдом и Толстяком из синего пикапа… То, чего Ральф никак не мог припомнить раньше. Он, Ральф, обхватил Эда за плечи, стараясь как можно дольше удержать парня прижатым к дверце машины по вполне очевидным причинам, а Дорренс сказал (я бы не стал), что Ральф не должен прикасаться к нему.

— Он сказал, что уже не видит моих рук, — пробормотал Ральф, опуская ноги на пол. — Вот что он сказал.

Ральф посидел еще немного с низко опущенной головой, надел тапочки и прошаркал в гостиную. Наступало время ожидания восхода солнца.

Глава четвертая

Хотя циники всегда говорят более правдоподобные вещи, чем оптимисты, опыт подсказывал Ральфу, что в большинстве случаев они ошибаются, и он был рад, что насчет Элен Дипно Мак-Говерн ошибся — в ее случае одного куплета «Блюза разбитого сердца и избитого тела» было вполне достаточно.

На следующей неделе в среду, когда Ральф, наконец, решил повидать женщину, с которой Элен беседовала в больнице (ее звали Тиллбери —Гретхен Тиллбери), и попытаться выяснить, все ли хорошо с Элен, он получил письмо.

Обратный адрес был прост — Элен, Натали, Хай-Ридж, — но этого оказалось вполне достаточно, чтобы Ральф успокоился. Усевшись в свое кресло на веранде, он вскрыл конверт и достал два листа линованной бумаги, исписанных наклонным почерком Элен.

Дорогой Ральф.

Наверное, ты решил, что я все-таки обижаюсь на тебя, но это не так.

Дело в том, что здесь мы не должны общаться с кем бы то ни было письменно или по телефону — первые несколько дней. Таковы правила данного заведения.

Мне здесь очень понравилось. Натали тоже. Еще бы — у нее появились приятели для игр приблизительно ее возраста. Что же касается меня, то я познакомилась со столькими женщинами, прошедшими через весь тот кошмар, который и привел меня в Хай-Ридж, что скажи мне об этом кто-то раньше, ни за что бы не поверила. Думаю, ты видел телепередачи — беседы с женщинами, которые любили мужчин, использовавших их в качестве боксерской груши, но когда подобное случается с тобой, всегда кажется, что все происходит совсем иначе, словно это нечто новое в нашем древнем мире. Облегчение от понимания, что это не так, — самое лучшее из происшедшего со мной за не столь уж долгое время… Далее Элен писала о том, чем она занимается в Хай-Ридж — работает в саду, помогает ремонтировать складские помещения, моет окна водой с уксусом — и о приключениях Натали, делающей первые попытки ходить. Остальное касалось происшедшего и того, как она намеревается поступить, и именно здесь Ральф почувствовал, какие противоречивые чувства одолевают Элен ее обеспокоенность будущим и как бы в противовес непоколебимая решимость поступить так, как будет правильно для Натали… И для нее тоже. Казалось, Элен только сейчас открывала, что она тоже имеет право на счастье. Pальф был рад, что она это поняла, но одновременно испытывал грусть, думая о тех смутных, трудных временах, которые ей пришлось пережить, прежде чем наконец-то принять подобное решение.

Ральф взял второй лист. Элен писала:

Я собираюсь развестись с ним. Часть моего разума (она рассуждает совсем как моя мамочка) начинает буквально выть, когда я так резко говорю об этом, но я устала обманываться насчет своего положения. Здесь проводят психотерапевтические занятия, наподобие тех, во время которых люди, усевшись в кружок, за час используют по четыре коробки бумажных платков, но, представь, это помогает видеть вещи в их истинном свете и возвращает способность проще воспринимать происходящее. В моем случае простота заключается в том, что человек, за которого я вышла замуж, превратился в опасного параноика. То, что иногда он бывает любящим и нежным, — всего лишь обманный маневр. Мне необходимо помнить, что мужчина, некогда даривший мне собственноручно сорванные цветы, теперь иногда, сидя на крыльце, разговаривает с воображаемым собеседником, с мужчиной, которого называет «маленький лысоголовый доктор». Разве этого не достаточно? Думаю, я знаю, как все это началось, Ральф, и, когда мы встретимся, я тебе обо всем расскажу, если ты, конечно, захочешь слушать.