Страница 7 из 79
Но для Стефана не имело значения, как она выглядела.
Теодорус никогда не показывал ее Стефану. Его отец никогда не упоминал о том, что здесь, вообще, есть какая-то девка.
Никто никогда не говорил ему, что эту тварь нельзя трогать. На нее не было запрета.
Она оскверняла своим присутствием дом Теодоруса…, а значит, как и каждая сука в этом мире, она заслуживала смерти. Мучительной, и такой же отвратительно-мерзкой, какой, без сомнения, была и сама эта сволочь.
Пелена перед глазами мужчины становилась все багровей, и тонкие смешки, вопли и крики в голове вампира, смешивались, требуя новой крови, новой смерти. Надрывно, визгливо, взрывая его разум болью, обидой, и нуждой в исполнении этого желания смерти.
Эти крики заглушали все, и шум воды в бассейне, и дыхание его жертвы, которая так и сидела, все еще не заметив своего палача. Все…, кроме размеренного стука ее сердца, которое, как казалось Стефану, он мог видеть сквозь ткань длинной сорочки, явно с чужого плеча. И пульсация этого органа манила вампира, требовала освободить, очистить пространство от ее присутствия, сжать в пальцах сосредоточие жизни, забрызгивая все кровью…
Вампир сделал шаг. Он был почти бесшумным, но девушка, как ни странно, вскинула голову, начиная подозрительно осматриваться, опираясь на пол позади себя, поджимая ноги. На ее лице появилось выражение настороженности, и обеспокоенности… Но, не было похоже, что она его видела, хоть и смотрела прямо на вампира…
Эта тварь была слепой?
Стефан едва не начал хохотать. Само провидение привело его сюда. Ее уже выделили, наказали за ее мерзость и пороки. И Стефан лишь орудие правосудия, чтобы докончить начатое высшим судом.
Лицо девки исказилось напряженным страхом. Но в нем не было отчаяния, скорее опустошенность… Ничего, он это изменит. Вампир наслаждался когда они скукоживались от боли.
Он ожидал, что эта сучка начнет кричать, выяснять, кто здесь, но она лишь закусывала губу, и с каждым его шагом, отползала назад. Даже не вставая. Молча.
Очевидно, боялась поскользнуться на плитках. Но вампир слышал, как все надрывней и резче становилось ее дыхание, и как бешено забилось это сердце, срываясь в ритме, пропуская удары от страха.
Не в силах сдержаться от предвкушения, он закинул голову, и захохотал, ощущая себя всемогущим, таким, каким он и был.
О да! Стефан был избранным, и сейчас - он исполнял свое предназначение!
Этой девке некуда было больше ползти, она уперлась в стену, и пыталась подняться, опираясь на панели из кафеля. Но Стеф все ближе подходил к ней, запирая сучку в углу, словно загнанную травлей жертву…
О, какое же это было блаженство, втягивать в себя аромат ее молчаливого, но такого дикого, неистового страха… Возможно, она еще и немая?
Жаль, если так. Он собирался заставить ее кричать, и сделает это.
На секунду, лишь на миг, Стефан задумался над тем, имеет ли значение, что к аромату его трясущейся жертвы примешивался аромат Теодоруса, сливаясь? Но отмел всякое сомнение, уже охваченный предвкушением смерти. Что такого, если он развлечется с жертвой своего Мастера? Теодорус никогда не был против разделить добычу.
Еще шаг, и полноценный аромат ее крови, переполненный страхом и отчаяньем, наполнил легкие вампира. Стук ее пульса, надрывный, безнадежный, загремел в его ушах, заглушая любой иной звук…
Стефан протянул руку, обхватывая лицо сучки, выдавливая из ее сжатых, прикушенных губ тихий всхлип…
И в этот момент, боль сотней кинжалов пронзила его, взрывая тело, разрывая на части мозг.
Что-то неимоверное, оторвало его пальцы от кожи, которую он уже собирался содрать с тонких костей. Сила, ничем не ограниченная мощь и чистая ярость, которую он почти мог осязать, отбросила вампира, распластывая на полу, распластывая его, словно мешок наполненный тряпьем.
Стефан скрючивался, пытался сжаться в комок, но снова и снова получал удары такой мощи, которую еще не ощущал.
Он выл, скулил, плевался кровью, захлебывался ею. И отчаянно пытался прояснить взор, чтобы понять, что происходит, почему он не может противостоять этому…
Не могла эта девка обладать подобной силой…
Никто не мог победить его.
Никто, кроме…
Стефан непонимающе уставился на Теодоруса, закрывающего собой от Стефа эту сволочь. Глаза его отца пылали бешенством.
Он не понимал… Вампир заскулил, ощущая, как ломается каждая косточка в его руке, которой он дотронулся до этой твари. Завыл, когда его отец, перешел к ноге, ломая, круша все, что было еще целым в его теле. Делая со Стефаном то, что сам вампир так любил делать со своими жертвами.
Стеф заорал, когда ощутил, как вспарывается его живот, и все внутренности обжигает болью и воздухом…
- За что? - Едва смог прохрипеть он, раскрошенной глоткой. - Ведь она тварь, - вампир закашлялся, захлебнувшись своей кровью, - мразь, жертва…
Новый удар раскрошил его челюсть, заставляя глотать собственные зубы…
Теодорус нависал над ним, и его лицо - оно ужасало своим чистым, незамутненным ничем, бешенством. Он никогда не смотрел так на Стефана, и вампир скукожился, не имея возможности противостоять этому. Ни капли сожаления или сомнения. Приговор, приводимый в исполнение с максимальным мучением.
Не меняя выражения, ни дрогнув ни единой чертой, его творец беспощадно крошил его тело своей силой, не удостаивая собственное создание ответом.
Это было хуже всего! Теодорус предал его! Из-за чего? Из-за какой-то сволочи, грязной девки!
Разум Стефана взорвался ненавистью, но он ничего не мог уже поделать.
В один момент, все изменилось…
Стефан валялся на холодной промерзшей земле, обдуваемый холодным, пронизывающим, леденящим его вспоротые кишки, ветром. Являясь жалким комком порванных мышц и осколков того, что некогда было костями. Униженный тем, кого почти боготворил. Преданный тем, кто сотворил его…
Он смотрел кровавыми глазами в ночное небо, ощущая, как сменяется время. И знал, что не успеет в достаточной мере восстановиться до рассвета…
Это было полным абсурдом. Совершенно противоречило всему его опыту и всякой логике. И все же, он поступил именно так.
Тео сжал кулаки, пытаясь унять свою тьму, возвращая себе контроль над яростью.
Стефана надо было убить. Бесповоротно. Окончательно. Гнев, бушующий внутри требовал, настаивал на том, что Тео должен уничтожить, испепелить того, кто посягнул на его Лилию.
Но разум терзало сомнение. Впервые за тысячу лет он испытывал такое.
Лилия тихо вздохнула за его спиной, и вампир почувствовал колебания воздуха от того, что она пошевелилась, меняя позу.
После того, как он ей дал свою кровь, им не было нужды в прямом контакте, чтобы Лили видела через Теодоруса. И сейчас, мужчина знал, что она наблюдала все, каждое его действие, каждый момент расправы над Стефом, через призму гнева и ярости вампира, дикой, неконтролируемой потребности в муке того, кто угрожал его женщине.
Что она чувствовала теперь? Как она отнесется после этого к Тео?
Тысячелетний древний боялся… Это было невероятно, именно так все и было.
Не то, чтобы ее отторжение, если таковое произойдет, будет иметь значение. Теодорус никогда не отпустит ее. Никогда…, пока это слово отражает хоть сколь вероятное действие, пока он будет существовать. Даже, если ему придется подавить ее, воздействовать на сознание, заставить забыть все, что только что случилось.
Он пойдет и на это…
Вот только, за какие-то жалкие дни, которые не были и секундой в его вечности, ее мнение, отношение Лилианы к нему, стало иметь значение. И вероятность того, что Лили может возненавидеть его или испугаться…, была не тем, что он желал бы сделать действительностью. Нет, определенно, он готов был уничтожить кого угодно, лишь бы не допустить подобного. Пойти на любой компромисс, заключить договор с кем угодно…