Лицо господина N

Анна Юрьевна Котова

Лицо господина N

(Повести о мирах иных)

Ранним утром мы с господином А, у которого я гостил вторую неделю, взобрались на раскидистое дерево в чужом саду. Это был сад нашего соседа господина N, и нам ничего не было от них нужно — ни от сада, ни от соседа, — кроме вот этой толстой ветви. С нее очень удобно любоваться ранним свежим утром над старым городским районом. Можно даже, сделав над собой небольшое усилие, перестать замечать густую паутину электрических проводов, которая, честно говоря, сильно портит общую картину.

— Красота, — сказал я и взглянул на господина А. Но тот вовсе не любовался окрестностями — он уставился в комнату дома господина N, двери которой почему-то оказались раздвинутыми в этот ранний час. Вид у моего старшего друга был задумчивый и печальный.

— Что такое? — спросил я, недоумевая.

— Он совсем потерял лицо, — ответил господин А. — Разве ты не видишь?

Я присмотрелся и увидел. И в самом деле, у господина N на том месте, где еще вчера можно было наблюдать кривоватый рот с тонкими губами, острый нос, узкие глаза и мохнатые кустистые брови, — на том месте было совершенно гладко, только смугловатая кожа с морщиной на месте лба. Даже бородавка со щеки пропала вместе со щекой.

— Оёёй, — сказал я. — Как же он теперь?

— Никак, — пожал плечами господин А. — Единственный выход — сеппуку.

— Но это же не поможет, — возразил я. — Он что, так и умрет — без лица? Брр.

Я представил себе покойника в погребальных одеяниях, надо лбом чубчик, на лбу складка, а ниже складки вот это…

— Нет-нет, смерть поможет сохранить лицо, — уверенно сказал господин А.

— Где? — удивился я.

Господин А не понял.

— Ну он же его потерял, — объяснил я. — Оно где-то валяется, совсем ничье, и плачет, наверное. И вот господин N умрет от своей сеппуки, а лицо сохранится. Там, где он его потерял. Одно-одинешенько. И хозяина больше нет… Скажите, господин А, что случается с лицом, если сеппука его сохранила? Оно, надеюсь, не вечное после этого?

Господин А содрогнулся.

— Я не задумывался об этом, друг мой И, — сказал он. — Но теперь вижу… Бедный господин N, он ведь думает, что сеппуку ему поможет.

И, прежде чем я успел задать следующий вопрос, — а меня интересовало, как могут сохраняться потерянные лица, засаливает их кто-то, скажем, с укропом и вишневым листом, или их высушивают в затененном от прямых лучей солнца месте, или, может быть, коптят? — прежде чем я успел об этом спросить, господин А спрыгнул с нашей ветви и упал на колени прямо перед господином N, уже спустившим с плеч белый шелковый халат.

— Не надо, господин N! — закричал он и громко ударил головой об пол. — Это не поможет! Позвольте, мы с моим юным другом И найдем ваше лицо!

Господин N неразборчиво проклокотал что-то — у него ведь не было рта — и попытался оттолкнуть господина А, потому что тот как-то невзначай накрыл рукавом острый ножик в черных ножнах, предназначенный для вспарывания живота господина N.

— Не позволю! — твердо произнес господин А в ответ на протестующее бормотание несчастного и в подтверждение свой решимости снова ударил лбом об пол. — Не позволю вам умереть с этой, извините за выражение, задницей вместо достойного лика!

Господин N невнятно застонал и ухватил себя обеими руками за бывшее лицо — и не обнаружил там привычных черт.

Он умоляюще забулькал, гладкий овал пошел тревожной рябью, потом бедняга вскочил и заметался по комнате, налетая на стены — глаз-то у него тоже не было.

Набежали чада и домочадцы, насилу уняли. Приговаривая ласковую чепуху, закутали обнаженный торс главы семьи обратно в халат, и еще платок сверху накинули. Усадили в уголок, ширмой загородили.

— Ну что же, — обратился к семейству господин А, — рассказывайте. Где ваш дорогой и любимый господин и повелитель умудрился потерять такую важную деталь организма. А мы — я и мой младший друг И — попробуем поискать хорошенько. Может быть, найдем. Глядишь, и сеппуку не понадобится.

Из толпы чад и домочадцев выдвинулась одна, юная и прелестная… не красивая, но очаровательная, бывают такие, знаете? Глаза как у лани, щеки нежные и по любому поводу загораются. Кланяется, причитает:

— Умоляю, спасите папеньку! Найдите хотя бы рот, остальное ладно! Не то он с голоду помрет!

Из-за ширмы раздался шум. Подбежали, глянули — господин N лежит на боку, совсем без чувств.

— О боги! — вскрикнула женщина в годах и, размахнувшись, влепила юной и прелестной хлесткую пощечину. — Дурища! Кто тебя просил — при нем, вслух!

Девушка горько заплакала, держась за щеку, и принялась извиняться.

— Я не понял, — сказал я господину А вполголоса.

— Девушка напомнила господину N, что без рта он не может есть, — пояснил господин А. — И ее отец тут же вспомнил, что дышать без носа тоже никак невозможно. Боюсь, он умрет без всякого сеппуку в ближайшие секунды. А если бы девушка была умнее и помолчала…

Меня осенило. Я невежливо оттолкнул старшего друга и шагнул на середину комнаты.

— Господин N, не валяйте дурака! — закричал я. — Вы не слышали слов вашей бедной дочери — ушей у вас тоже нет!

Господин N вздрогнул всем телом и задышал.

— Но постойте, уши — это ведь уже не лицо? — пробормотал рядом со мной какой-то пожилой домочадец с глазами, круглыми от работы мысли в единственной извилине.

— Молчи! — поспешно шикнули прочие родственники.

По счастью, господин N теперь не слышал совсем ничего, не услышал и этого, иначе, боюсь, вопрос о дыхании мог стать роковым. Разве что теперь несчастный обрел способность дышать кожей, как лягушка? Нет-нет, уж лучше пусть уши считаются за часть лица.

Кстати, и искать будет легче. Вряд ли среди потерянных лиц много таких — с ушами.

— Может быть, это произошло на службе, — нерешительно сказала юная и прелестная. — У папы очень строгий начальник… Папа как-то говорил, что из его кабинета подчиненные выходят — иной раз просто лица нет…

— Веди, — скомандовал господин А. — Как тебя зовут? Ю? Показывай нам дорогу, милая Ю, и мы спасем твоего отца!

Вот так неожиданно мы ввязались в это дело.

Мы шли по улице вслед за Ю, которая трогательно семенила в туфлях-лодочках, будто в гэта, изящно приподняв длинный подол кимоно.

— Лучше бы надела джинсы и кроссовки, было бы быстрее, — сказал я господину А.

— Никак невозможно, — покачал головой мой старший друг. — Она же девушка из старинного дома, чтущего древние традиции.

— Но мы уже давно из дома-то вышли, — возразил я. — Разве улица чтит традиции ее дома, поглядите?

Действительно, вокруг сновал народ в коротких платьях и юбках, в узких брюках и шортах, в кроссовках и сандалиях, громыхал по рельсам трамвай, и автомобили шуршали по асфальту — туда-сюда.

— Спасибо, молодой господин! — весело сказала Ю, и я увидел, что она переоделась. Как ей это удалось, не остановившись ни на мгновение, уж и не знаю, но в джинсах ей шагалось куда шире, хотя ступни и остались обутыми в узкие лодочки.

— Просто туфли мне больше нравятся, — пояснила Ю и очаровательно порозовела щечками. — У меня ведь красивые ноги, правда, молодой господин?

Я с жаром согласился, она вся просияла — и припустила вприпрыжку, мы еле за ней угнались.

— А вот и папина компания, — сказала Ю, остановившись у гранитных ступеней. Ступени вели к тяжелой двери из толстого стекла, над дверью нависал стеклянный же козырек, а выше поднималось само административное здание, тоже сплошь стеклянное. В бесчисленных окнах отражалась, искривляясь, улица, дробились на квадраты соседние дома, ползли по голубым клеткам неба разбитые на клетки облака, и птицы перелетали из рамки в рамку, разрываясь на границе и склеиваясь вновь в следующем окне. И где-то совсем в заоблачной вышине парила надпись из толстых солидных букв: "КоГоТеКо инкорпорейтед".